Иван Любенко - Босиком по 90-м
Офицеры-пограничники и сирийские таможенники сидели не в кабинках, а стояли за стойками, как продавцы в магазинах.
Внутренне убранство аэровокзала уступало всем тем, которые мне ранее доводилось видеть.
Носильщики таскали багаж вручную, а не на транспортёре. В зале народу почти не было. Я видел только мужчин неопределённого возраста в костюмах мышиного цвета. Они расхаживали группами по три-пять человек или сидели в креслах. Некоторые околачивались рядом с нами, прислушиваясь к разговорам. Позже я узнал, что это были сотрудники «Мухабарат» – политической полиции. Местные жители их боялись и ненавидели. Уже в автобусе я познакомился со встречавшим нас сирийцем. Гассан когда-то учился в Советском Союзе и говорил по-русски совершенно свободно.
Аэропорт находился всего в семи километрах от города. Наш стародавний «Фольксваген Т1» покатил по шоссе. Жара лезла в открытые окна и липким пóтом приставала к рубашке. По левой стороне встречались выгоревшие на солнце рваные цыганские шатры. У обочины бегали чумазые дети, махали нам и что-то кричали. Очевидно, они привыкли, что в окна им бросают подарки.
Велико же было моё удивление, когда в Алеппо я увидел плакаты с Марксом, Лениным и Хафезом Асадом – президентом этой страны. Бородатый Маркс напоминал басмача. Да и Ленин был какой-то непривычный, арабской внешности. Постепенно я стал понимать, что вернулся в прошлое.
Гассан по секрету поведал мне, что в Сирии воцарилась самая настоящая кровавая деспотия. Асад, пришедший к власти в результате государственного переворота двадцать три года назад, установил в стране абсолютную власть. И всех, кто был им недоволен, безжалостно уничтожал. Людей арестовывали тысячами, пытали, отправляли на каторгу. Поводом мог послужить любой донос или неосторожно сказанное слово в адрес власти. Суды проходили быстро и в закрытом режиме, как в СССР во времена сталинских репрессий. Примерно ту же мрачную картину, но в более мягких тонах, несколькими днями ранее мне нарисовал знакомый сирийский студент, учившийся в Красноленинске. Собственно, поэтому никто из его земляков и не торопился возвращаться на родину после окончания института. Некоторые держали в нашем городе ларьки, торговавшие канцтоварами, другие работали на стройках разнорабочими. Но одно дело чей-то рассказ, а другое – увидеть Сирию собственными глазами.
– А вот городская площадь. Сегодня воскресенье – день казни. В центре – виселицы с преступниками. Трупы и висят до самой среды, разлагаются, запах стоит… сами понимаете, – комментировал экскурсовод.
– А за что их? – спросил кто-то из лётчиков.
– Прилюдно казнят только за изнасилование или распространение наркотиков. На них таблички висят. Там всё и написано.
Позже я узнал много страшного о повседневной жизни сирийцев. Народ действительно бедствовал. Люди, в основной своей массе, выглядели несчастными и озлобленными. Неулыбчивые русские, по сравнению с ними, казались просто образцом приветливости. Хорошо здесь жили только чиновники и их родственники. Они вымогали взятки у всех подряд и по любому поводу. Причём, это считалось вполне нормальным явлением. Часто судья, прокурор или полицейский содержал всю свою многочисленную родню. В стране назревало недовольство властью. Это было очевидным фактом. Утром на домах появлялись, написанные мелом проклятия в адрес президента. Кого-то задерживали и увозили в тюрьму. Служба политической безопасности пока ещё справлялась со своей задачей, и ни о каких серьёзных протестах не могло быть и речи. Но интеллигенция, в особенности та, что училась за границей, Хафеза Асада ненавидела.
Разместившись в отеле (вероятно, он имел только две звезды, и подозреваю, что у одной из них явно отвалилась пара лучиков), я, наученный турецким опытом, положил в пакет десяток детских пистолетов и отправился на базар. Завидев первую попавшуюся лавку игрушек, предложил хозяину купить мои наганы и показал образцы. Он покрутил в руках револьвер, направил на меня и нажал на спуск. Раздался щелчок. Но второго выстрела не получилось. Курок сломался и больше не взводился. Недовольный покупатель выругался на своём языке и сунул мне игрушку назад.
Раздосадованный я вернулся в номер и заново проверил покупки. К моему сожалению, красноленинский завод напортачил: качественных игрушек получилось штук тридцать. Все остальные никуда не годились. Но что было делать? Не выбрасывать же товар? Недолго думая, я уложил брак на дно сумок, а исправные наганы – наверх. И вновь потащился на рынок. Мне повезло. Хозяин другого ларька проверил только несколько образцов из тех, что лежали сверху. Довольный невысокой ценой, он пересчитал всё поштучно и отсчитал оговорённую сумму. Теперь надо было быстрее закупить на вырученные фунты детскую обувь, спортивные костюмы и смываться в гостиницу. Я справился быстро, дорога заняла двадцать минут.
В моём номере кондиционера не было. Холодильник не работал, а лишь исполнял роль кухонного буфета. Постелью служил кожаный турецкий диван и две простыни. Вместо подушки – диванный валик. Я поужинал привезёнными из дома консервами и с чувством выполненного долга лёг спать. Жара стояла невыносимая. Время от времени приходилось смачивать простынь и укрываться ею. И вот тут я допустил ошибку: ночью, вместо того чтобы спуститься на второй этаж, где стоял бак с питьевой водой, попил из водопроводного крана.
За завтраком меня так тошнило, что я едва успел выбежать в туалетную комнату. Командир воздушного судна, только что вернувшийся из годичной командировки в Джибути, посмотрел на моё позеленевшее лицо и быстро понял, в чём дело.
– У тебя водка есть? – спросил он.
– Да, – кивнул я, – две бутылки.
– Пойдём.
Лётчик взял со стола фруктовый лимонад, и мы поднялись в номер. Я достал из неработающего холодильника тёплую «Сибирскую». От одного её вида мне стало не по себе. Мой спутник невозмутимо сорвал водочную пробку и до краёв наполнил сорокоградусной жидкостью стакан.
– Давай, Валера, залпом… не раздумывай. Потом запьёшь лимонадом, – скомандовал он. – Иначе к вечеру у тебя начнётся понос и лихорадка. Тогда и водка не поможет.
Я выдохнул и опрокинул все двести пятьдесят граммов отечественного зелья. Рука тут же потянулась к сладкой газировке, но пилот спрятал бутылку за спину. Мне казалось, что в этот момент алкоголь двигался у меня по пищеводу то вверх, то вниз, решая, где же ему остаться. Наконец, он выбрал желудок.
– Запивать ни в коем случае нельзя. Надо пропотеть и убить инфекцию. Пойдём в город на экскурсию. Жарко, но ничего, зато вся зараза выйдет с пóтом… Главное – не пей воду. Как бы тяжело не было – терпи. К вечеру, как только полегчает, ещё примешь на грудь. Я, смотрю, у тебя этого добра хватает, – с этими словами он взял у меня стакан, наполнил его и с удовольствием влил в себя. Правда, в отличие от меня, тут же запил лимонадом.
– Это я так, на всякий случай, для профилактики, – закуривая сигарету, объяснил командир воздушного судна. – Мы в Африке только водкой и спасались. Надеюсь, ты не возражаешь?
Я не возражал и перекошенным от водочного послевкусия лицом изобразил гостеприимство. К тому же осталась ещё одна бутылка. Её мы с командиром допили вечером. Потом он принёс ещё одну. «Приговорили» и её.
– Надо бы третью, – предложил КВС.
– А может, хватит?
– Валера, ты офицер?
– Лейтенант запаса, командир мотострелкового взвода.
– Во! А знаешь ли ты, дорогой мой товарищ лейтенант, что есть такое «лёгкий офицерский ужин»? А?
– Никак нет! – подыграл я.
– А вот знай, – он воздел перст к потолку и заключил: – «Лёгкий офицерский ужин – это три бутылки водки на двоих». Так что сиди и жди, пока я принесу третью… Но заметь – это будет виски! Ты пробовал когда-нибудь виски?
– Не доводилось. Да и где его купишь в такое время?
– Не бойся. Я заприметил тут одно местечко.
– Так это же дорого…
– Тебе известно, какие у меня командировочные?
– Нет.
– То-то же. Сиди и жди.
Я пожал плечами и выпустил гостя в тусклый зев гостиничного коридора.
Утро пришло с тревожным стуком в дверь. В комнату внесся обеспокоенный второй пилот. Оказалось, что их шеф не ночевал в номере, а вечером мы должны были улетать обратно. Но чем я мог помочь экипажу? Раздосадованный лётчик ушёл, не зная, что делать дальше.
Приведя себя в порядок, я вышел покурить на балкон, раздумывая, где можно отыскать пропащего командира. Перед мысленным взором мелькали образы «мышиных костюмов» Мухабарата, выпытывающих у героического летчика главную «летунскую» тайну. И вот тут с третьего этажа моему взору предстала умиротворённая картина: под кустом барбариса, подложив ладони под щёку, улыбаясь, спал КВС. Рядом с ним лежала полупустая бутылка виски, а вокруг били искусственные фонтанчики, орошавшие зелёный газон.
