Даниэль де Труа - Псевдоним(б). В поисках Шекспира
20 декабря 2010 г. 09:33 пользователь ‹ [email protected]› написал
Dear Mr. Somov. You ask me burning question. I hope that everything will be fi ne with you and your wife.
About Opus Dei. A friend of mine got sucked into this cult and I had to explain to her why it is a bad thing. When I was searching on the Internet for information I found very little. There is their offi cial home page «http://www.OpusDei.org/», which does not reveal much about their true nature. Since I also want to prevent other people from falling into Opus Dei's traps I have written document which can be found at: «http://www. mond.at/opus.dei».
You ask me what are the negative things in Opus Dei. In short: The Fascist ideology in Escriva’s teachings. The fundamentalism. The intolerance towards other religions. The dishonesty. The danger inherent in the undemocratic structure of blindly following orders. The danger inherent in the psychological control they have of their members due to the «weekly chat» where they have to tell the innermost details of their souls to their spiritual leaders. The aggressive and manipulative way in which they try to catch new members. The evil character of the founder. The fact that they do not reveal their true goals and keep a lot of material secret from the public. The smug thinking of belonging to an elite.
Please forgive me any grammatical mistakes or misspellings, as English is not my mother tongue.
Sincerely yours, Franz Schaefer.[9]Александр совсем растерялся. Тоталитарная секта, владеющая всем золотом мира и меняющая правительства и пап, и он со своим Шекспиром? Или все-таки Таня? Бред какой-то. Нет, надо все тщательно продумать. Для начала нужно сгруппировать факты. Александр попробовал выстроить цепочку вовлеченных в дело лиц.
Мигель → (Я) → Шекспир → Свенсен → Пос-во Великобритании → Эдуард(Я) → Таня → «Опус Деи» → Мигель → Шекспир«Я» взял в скобки, потому что эту букву надо было вставлять везде. Посольство Александр ввел исключительно для порядка. Едва ли его сотрудники являются фигурантами дела, скорее посольство – это просто место действия. Но нельзя никого исключать заранее, даже встретившего его охранника.
Так, это была московская цепочка. От, как сейчас выяснилось, особняка, принадлежащего «Опус Деи», Александр поехал домой и на две недели засел за подготовку доклада. Ему очень хотелось снова поговорить с Таней, но он-то не заставал ее дома, то забывал вовремя позвонить, уйдя с головой в работу. Доклад он написал очень осторожный, каждое положение тщательно аргументировал, никаких окончательных выводов не делал: все только вероятностно и предположительно. Пока летел в Лондон, занимался стилистической правкой уже логически выстроенного текста, шлепая по клавишам ноутбука, который купил еще в самом начале кризиса 1998 года. Он тогда вложил в него всю свою накопленную рублевую наличность, обесценивавшуюся на глазах. Ноутбук при не очень большом экране весил почти пять килограммов и на фоне современных моделей выглядел каким-то птеродактилем. Однако функционировал безотказно.
В бизнес-классе самолета работать было удобно, но на сам комфорт тогда Александр никакого внимания не обратил. Его мысли были направлены на одно. Он знал, что нужно делать, и сосредоточенно выполнял задание. А вот сейчас, казалось бы, не до комфорта, все катится в тартарары, но почему-то на преимущества бизнес-класса внимание само собой обращается. Да и новенький, легкий, с большим экраном ноутбук радует, несмотря ни на что. Александр закрыл компьютер.
Парадокс или неопределенность цели? Да, похоже, для этого полета движение – все, цель – ничто. Нет, так нельзя. Нужно во что бы то ни стало сформулировать цель. А то прилетит он в Москву и будет беспорядочно метаться по городу. Или придется подчиниться? Нет, нужно по возможности хоть в чем-то разобраться, хоть как-то структурировать факты.
Итак, с Москвой понятно (насколько сейчас может хоть что-то быть понятно). Затем были три дня в Англии. Нужно сосредоточиться и постараться вспомнить все до малейших деталей.
Осень 1577
Уилл с болью в сердце вспоминал осень 1577 года. В сентябре он пошел в школу. Это был его третий учебный год. С этого момента Анна, которой как раз исполнилось шесть лет, очень привязалась к брату. Она мечтала вместе с ним ходить на занятия и вообще как можно скорее покинуть дом, где она разучилась радоваться. Анна хвостом ходила за Уильямом, как только тот возвращался с занятий.
Поначалу сестра расспрашивала его об уроках, но, не получив сколько-нибудь вразумительных ответов, отступилась. Она поняла, что эти вопросы вызывают у брата какое-то болезненное раздражение. И Анна продолжала ходить за ним уже молча. Уильям ее не прогонял, хотя часто она мешала ему: при ней не слишком удобно было вести наблюдения за жизнью свиней или прислушиваться к разговорам в соседних комнатах. При Анне ему почему-то хотелось быть лучше, да и вообще благодаря сестре он впервые начинал задумываться, что такое хорошо, а что такое плохо. «Какая кроха, – думал Уилл, – а уже все чувствует!»
Вопросы Анны будили старую неприязнь к отцу, возникшую как раз с момента появления в их доме Патрисии. Почему все-таки его не отдали в школу своевременно? Этого Уилл не мог ни понять, ни простить. Отец всегда говорил, что его некому было водить в школу, а в одиннадцать лет уже стало можно отпускать одного. Но Уилл в такие объяснения не верил. Ведь до стратфордской грамматической школы от дома Шаксперов было всего четверть мили: пройти по Хенли-стрит, повернуть на Чепл-стрит и зайти за Цеховую часовню. Первые три года учебы он мог бы ходить с Патрисией. Но Джон Шакспер меньше всего думал об образовании сына. Его беспокоили только собственные интересы. И вся эта история с поздним зачислением в школу Уильяма имела корыстную подоплеку.
Заказы на перчатки шли не только отсюда, из Стратфорда, но и из самого Лондона. Несколько очень хороших мастеров так умело шили их, что спрос рос год от года, и по прошествии нескольких лет это была уже не мастерская, а целый цех. Богатство Шаксперов увеличивалось, а вместе с богатством росла и социальная значимость в городе отца семейства. Он уже в 1564-м попал в городское управление, на год избирался бейлифом,[10] а потом через три года и олдерменом.[11] Он стал фактически членом Управляющего совета города. Но всего этого ему показалось мало, и Джон подал бумагу в высшие инстанции с просьбой о предоставлении ему и его роду права иметь собственный герб. Иными словами, потомственный свиновод, умело использовавший капиталы жены, чтобы стать еще кожевником и перчаточником, выразил претензию на благородное происхождение.
Но с гербом не вышло. Прошение не стали даже рассматривать, и к 1575 году Шакспер уверился в окончательном отказе. Он грешил на грамотеев: наверное, одной задней ноги даже того здоровенного борова писарю показалось мало, и тот не проявил должного прилежания. Но проверить свою гипотезу Джон не мог и впервые в жизни пожалел, что не умеет читать. Вот тут-то ему и пришло в голову отдать в школу своего старшего сына. Уильям научится и будет бесплатно писать бумаги, да получше этого вымогателя, мечтал Шакспер-старший.
В довершение всего к этому времени его позиции в совете Стратфорда сильно пошатнулись. Поползли слухи, что он берет взятки за предоставление выгодных заказов. И слухи небеспочвенные. Его официально обвиняли в незаконной перепродаже шерсти и ростовщичестве. Так что, пока он имел право на бесплатное обучение своих детей, стоило этим правом воспользоваться. А то, что ребенок начнет учебу на четыре года позже, это Джона не волновало совершенно.
Так что, получается, Уильям уже не застал в грамматической школе Стратфорда преподавателем Саймона Ханта, которого именно в том, 1575 году изгнали за его католические убеждения. Покинув Англию, он стал священником и позднее в Риме вступил в орден иезуитов. Его место занял Томас Дженкинс. Насколько удачной была эта кадровая перестановка, судить трудно, а Уильяму вообще было не до собственных суждений: учеба для него превратилась в сплошной кошмар. Прежде всего его угнетал новый режим дня. В доме Шаксперов, конечно, просыпались рано, но не настолько, как теперь приходилось Уиллу. В летнюю пору в шесть часов утра уже нужно было сидеть за партой. Соответственно, вставать в пять, чтобы успеть умыться и перекусить. Именно перекусить: завтракали в доме в восемь, и никто ради Уилла не собирался лишний раз накрывать на стол.
Зимой занятия начинались в семь, но это было еще хуже: он с трудом заставлял себя тащиться по темноте и холоду. Хоть и близко, но все-таки четверть часа плестись по замерзшей, разбитой копытами и колесами повозок дороге.
С одиннадцати и до часу дня в школе был перерыв. Забежав домой, Уилл работал в мастерской и в половине первого выпрашивал себе чего-нибудь на кухне: обед начинался ровно в час, и на него он опять не успевал. Хорошо еще, что по средам и субботам после обеда занятий не было. Значит, три раза в неделю Уилл обедал полноценно, со всеми.
Но это все внешние трудности учебы. Главное, Уилл был совсем чу жим в школе. И по возрасту, и по интеллекту. Он был глупее самого младшего ученика в классе и старше самого умного. Уилл в свои одиннадцать, двенадцать, тринадцать лет чувствовал себя среди этих восьми-, девяти-, десятилеток просто недорослем, тупым, большим, неповоротливым ничтожеством. И сестренка Анна, движимая каким-то шестым чувством, поняла это и старалась незаметно смягчить его душевную боль. Потому и ходила за Уиллом хвостиком, пытаясь развлечь его. Он тоже очень привязался к ней, но в марте 1579-го получилось так, что он этот хвостик потерял.
