Анна Князева - Перстень Александра Пушкина
Пока они сидели в шашлычной, на улице стемнело. Сергей помог Полине забраться в машину. Глядя, как осторожно она обращается с забинтованной рукой, он заметил:
– Нужно сделать перевязку.
– До завтра потерпит.
– Напомни заехать в аптеку.
– Проще в больницу.
– Не проще… – Сергей уселся в машину и запустил двигатель. – С осколочным в больницу нельзя. Сами все сделаем.
– Думаешь, меня уже ищут?
– Думаю, да.
– В гостиницу нам тоже нельзя?
– Нежелательно. К тому же у тебя нет с собой паспорта.
– Чего нет, того нет. – Полина удрученно вздохнула. – И что нам теперь делать?
– Утро вечера мудренее.
– Но ведь ночевать где-то нужно…
– Есть одна мысль.
– Едем к Татьяне?
– Только сначала ей позвони.
Полина неловко заерзала в кресле. Сергей спросил:
– Что?
– Я не помню ее номер.
– Тогда вспоминай адрес.
Она подозрительно замолчала.
– Ну?
– Крестовский остров, улица Депутатская…
– Дом?
– Кажется, третий.
– Кажется или третий? – насторожился Сергей.
– Нет, дом – десять.
– Квартира?
– Тридцать три. Это я точно помню.
Сергей Дуло заинтересованно развернулся:
– Могу я знать, почему?
Она улыбнулась.
– Не догадываешься? Это напрямую связано с моим днем рождения.
– Оно у тебя четвертого.
– Какой же ты! – огорчилась Полина. – Сколько лет мне исполнилось, помнишь?
– Тридцать три.
– Ну и?..
– Только поэтому? – Сергей Дуло тронулся с места и выехал на дорогу. – У тебя столько всего понамешано.
– Где?
– Где-где… В голове!
– Мне простительно, я контуженая.
– Слава богу, вспомнила адрес.
Сергей забил в навигатор необходимую информацию и, дождавшись, когда тот проложит маршрут, сообщил: – Через час будем на месте. Только он меня через центр поведет. Пробки… Конец рабочего дня.
– Это хорошо, заодно Питер посмотрим. Мы же хотели здесь побывать.
– Хотели, – ворчливо согласился Дуло. – Только не с таким результатом.
И как только Сергей замолчал, и он, и Полина почувствовали, что эту тему лучше не развивать. У обоих возникла уверенность, что стоит им допустить хотя бы тень сомнения в благополучном исходе дела, как все рухнет. Поэтому ближайшие двадцать минут они продолжали молчать. Но когда автомобиль свернул на набережную реки Мойки и они встали в глухую пробку, Полина вдруг оживилась:
– Видишь слева желтый дом?
– Трехэтажный? – уточнил Дуло.
– Номер двенадцать. Здесь жил Пушкин. – Она вздохнула. – В последний раз я была там больше десяти лет назад.
– Здесь квартира-музей?
– Да… Не знаю, почему, но сегодня я весь день вспоминаю о той давней поездке… – Полина развернулась к мужу в три четверти. – На четвертом курсе в зимние каникулы мы с Татьяной Масейкиной сели в поезд и отправились в Питер. Поселились в каком-то затрапезном отеле и целую неделю бегали по музеям. Кстати, именно тогда она познакомилась со своим будущим мужем и после окончания университета переехала к нему насовсем. – Она ненадолго задумалась, потом тихо сказала: – Мне было так его жаль…
– Мужа?
– При чем тут муж? Пушкина!
Не сдержавшись, Сергей улыбнулся.
– Экскурсовод рассказывала о его гибели так, словно потеряла в нем близкого человека.
– Пушкин – наше все, – сообщил Дуло.
– Сказал какой-то дурак. Теперь все повторяют.
– Брякнул, не подумав, – извинился он.
Не обращая никакого внимания на его извинения, Полина увлеченно продолжала:
– Я, помнится, даже заплакала, когда зашла в его кабинет и увидела диван, на котором он умирал после дуэли.
– Неужели диван подлинный?
– Самый что ни на есть. Уж не знаю, как его сохранили. Только представь, сколько прошло времени. Революция, блокада…
Не выдержав, Сергей посигналил.
– Да что они там!
Автомобильная пробка стояла намертво.
– Такая трагедия… – продолжала Полина. – Причем, заметь, и для одного, и для другого: Пушкин умер, а Дантеса разжаловали и выслали из России.
– Гад.
– Ты про кого? – поинтересовалась она и посмотрела в окно.
– Про этого немца.
– Во-первых, Дантес был французом, хотя немецкой крови в нем было достаточно. Во-вторых, в этой истории все очень запутано. Возможно, Дантес был не так уж виноват.
– Стрелял, убил – значит, виновен.
– Отказ от дуэли мог стать позором.
– Нечего было заводить шашни с чужой женой.
– Между прочим, многие современники Пушкина считали, что вина Дантеса преувеличена. На момент дуэли ему было всего двадцать пять. В Петербург он приехал двадцатидвухлетним юношей. По ходатайству голландского посланника Геккерена его сразу приняли офицером в лейб-гвардию. Кстати, Дантесу даже не пришлось сдавать экзамен по русской словесности. Случай для того времени беспрецедентный. В обществе на него смотрели как на избалованное дитя. Он был строен, ловок в общении и обладал особенным свойством нравиться всем. По шалости мог прыгнуть на стол или на диван. Или уткнуться головой в обнаженное плечо светской дамы. Ему все прощали.
– Но ведь он ухаживал за женой Пушкина?
– Наталья Николаевна считалась непревзойденной красавицей, вокруг нее вились толпы поклонников. Было бы странно, если бы и Дантес не оказался у ее ног. Одногодки, они хорошо понимали друг друга. Думаю, вместе им было весело. Со стороны Дантеса это вылилось в показную влюбленность, светскую игру. В те времена чаще говорили о другом поклоннике Пушкиной.
– Это еще кто? – Уставившись в бампер впередистоящей машины, Сергей терпеливо выслушивал рассуждения жены. По своему опыту знал: с ней как с историком такое случалось.
– Наталья Николаевна Пушкина служила фрейлиной при дворе, и ее подозревали в связи с царем.
– А кто у нас в то время был царь?
– Николай Первый. Поговаривали, что, не смея перечить царю, Пушкин сам искал смерти и бросался на всякого встречного и поперечного. Такая в те времена была версия. Теперь же больше склоняются к выводу, что слухи были кознями против Пушкина. От него просто хотели избавиться.
– Значит, Дантес попал под раздачу?
– Оба попали – и Пушкин и Дантес. – Полина опустила стекло и вдохнула холодного воздуха. – Морем пахнет… И знаешь, та поездка в Питер мне потом помогла.
– В чем?
– Во время весенней сессии преподаватель по культурологии заставил меня писать статью, которую, кстати, потом опубликовал в научном журнале под своим именем.
– Что значит – заставил? – возмутился Сергей.
– Я пропустила половину его лекций.
– И о чем была статья?
– Не о чем, а о ком. Конечно, о Пушкине. Об одном годе его жизни, который он провел в Одессе. – Помолчав немного и не дождавшись реакции мужа, Полина закрыла окно. Потом недовольно спросила: – Тебе неинтересно?
Задремав, он резко вздрогнул и, чтобы не рассердить ее, сказал бодрым голосом:
– Рассказывай дальше.
Понимая, что Сергей засыпает, Полина, все же не смогла удержаться от продолжения:
– В Одессу Пушкин приехал из Кишинева, куда за два года до этого был сослан за эпиграммы. Местом службы для него была определена канцелярия генерал-губернатора Воронцова. Герой войны 1812 года, граф Воронцов был самолюбивым и властным человеком, требовавшим беспрекословного подчинения и полной самоотдачи в работе. Но Пушкин не был приспособлен к государственной службе. Кстати, в то время он уже состоялся как профессиональный литератор и имел большой успех. Все это испортило его отношения с графом. Ко всему, по приезде в Одессу Пушкин умудрился влюбиться в его жену…
– В жену графа? – заинтересованно встрепенулся Дуло.
– Да, в Елизавету Ксаверьевну Воронцову. Ему в кратчайшие сроки удалось добиться ее взаимности. Между ними случился скоротечный, но страстный роман, который ничем хорошим для Пушкина не закончился. Граф Воронцов ходатайствовал перед царем об исключении Пушкина из канцелярии, и уже через год несчастный влюбленный покинул Одессу и поехал в новую ссылку, на этот раз в село Михайловское.
– Ходок… – улыбнувшись, заметил Дуло, но Полина его не услышала.
– После светской европейской Одессы Пушкин оказался в деревне, в глуши. Здесь он с головой погрузился в работу: за полгода написал и посвятил Воронцовой около двадцати стихотворений. Между ними возникла бурная переписка, которая со временем стихла.
– Разлюбил?
– Нет. Он продолжал любить, но Воронцова решила закончить эту историю. Пушкин воспринял разрыв как величайшую трагедию своей жизни и начал забрасывать Воронцову и своих одесских знакомых письмами с жалобами и мольбами. Но потом он отступился и написал ей прощальное стихотворение.
Полина замолчала, но при этом беззвучно шевелила губами. Наконец, вспомнив, прочла:
Прими же, дальняя подруга,
Прощанье сердца моего,
Как овдовевшая супруга,
Как друг, обнявший молча друга
Перед изгнанием его.
– Сильно, – признался Сергей.
