Наталья Солнцева - Золотой гребень для русалки
Литературные пристрастия его имели большой разброс. «Мысли» Блеза Паскаля были настольной книгой Ильи Афанасьевича. Он постоянно обращался к трудам сего французского философа и ученого, который творил в восемнадцатом веке, и находил там подтверждение собственным взглядам. Что человек есть «мыслящий тростник» и что трагедия его заключается в хрупкости и неустойчивости, в попытке сохранить равновесие на зыбком мостике между бесконечностью и ничтожеством.
Еще Борецкий обожал пьесы Островского, называя их источником душевной мудрости. Паскаль — то мудрость ума, результат философских рассуждений. Русским же присуща некая языческая связь с природой, постижение мира через красоту и страдания, мучительные поиски смыcла жизни.
На его прикроватной тумбочке всегда лежал томик сочинений знаменитого драматурга. «Бесприданница», «Таланты и поклонники», «Бешеные деньги», «Сердце не камень» — разве не кладезь житейской мудрости, глубокой правды о людских слабостях и величии характеров?
То, что Островский жил и написал множество своих пьес в деревне Щелыково Костромкой области, вовсе не казалось Борецкому простым совпадением.
— Только наша земля могла родить такой талантище! — твердил он.
Илья Афанасьевич пару раз ездил в Щелыково, в мемориальный дом-музей, рассматривал личные вещи писателя и проникался духом подлинной обстановки, в которой жил и работал Островский. Любовался деревянной двухэтажной усадьбой, живописными окрестностями. Там и появилось у него желание приобрести нечто подобное, устроить такое же уютное, привольное поместье. Приглашать туда гостей, развлекаться, как деды и прадеды, чтить забытые обычаи.
— Кому, как не нам, костромичам, возрождать славу земли русской? — напыщенно восклицал Борецкий.
— Ты, Илья, совсем в патриархальщину ударился, — посмеивались над ним друзья. — Заведи еще в офисе порядок, как в боярском тереме. Секретаршу в сарафан наряди, вели за прялкой сидеть. Сам бороду отпусти, а деньги в сундуках запри. Вместо электричества — свечи, вместо телефона — голубиная почта.
— Не надо утрировать, — сердито возражал тот.
Однако прислушался, поубавил свой пыл. Но усадьбу в Сатине все же приобрел и начал облагораживать. Теперь будет здесь Святки праздновать — не в московской квартире, не в шумном ресторане, а в загородном доме, среди заснеженного одичавшего парка, под песню вьюги, под треск дров в печи.
— Портрет куда вешать будем? — спросила Ульяновна, отвлекая хозяина от раздумий.
Он с юности вбил себе в голову, что семья их ведет род от боярыни Марфы Борецкой, больше известной как Марфа Посадница, — супруги новгородского посадника Борецкого, после его смерти унаследовавшей владения и выступившей против Москвы. Она была заточена в монастырь, где погибла при невыясненных обстоятельствах.
Илья Афанасьевич считал Марфу героиней и гордился таким родством, ничем, впрочем, не подкрепленным, кроме его собственного убеждения.
— В большом зале, на почетном месте, — распорядился он.
Портрет Марфы, написанный маслом по его заказу, занял центральную стену. Хозяин отошел на несколько шагов, любуясь картиной в массивной бронзовой раме, одобрительно качнул головой.
— Хороша. А? Что скажешь, Ульяновна?
Экономка во всем поддакивала. Марфа Семеновна на портрете и впрямь вышла царицей — легкая полуулыбка, исполненный достоинства взгляд, золоченый кокошник, жемчуга, вышитая накидка.
— С вашей матушкой поразительное сходство!
— Ты мне льстишь, — смутился Борецкий. — Все равно спасибо. Приятно осознавать, что…
Их беседу прервал зычный голос прораба. Он, громко топая, появился на пороге зала.
— Печнику заплатить надо, — сказал он. — Человек работу закончил, я принял. Печи у вас, Илья Афанасьевич, как в музее: зеленые изразцы, кованые заслонки. Я себе захотел такую же сделать.
Прораб приблизился, оглянулся на Ульяновну и прошептал:
— А дом того… освятить бы следовало…
— Чего-о? — не понял Борецкий.
— Освятить бы надо, говорю. Нечисто тут… Кабы беды не приключилось…
Глава 8
Девушки с завистью поглядывали на густую, от природы вьющуюся шевелюру Юны.
— Везет же некоторым, — вздыхала Бэла. — Ни завивка не нужна, ни особый уход. Растут волосы буйно, как сорняки на грядке. Мне бы такие! А то я и масла разные втираю, и феном стараюсь не пересушивать, а как расчешусь, сразу горсть волос долой.
Рыжая «русалка» молча накладывала грим. В другой бы раз сплюнула, чтоб не сглазили, по дереву бы постучала. Но сейчас суеверия отступили на второй план: все мысли были заняты болезнью матери. Врачи не обнадеживали — сказали, необходима сложная операция. Лучше делать ее в Израиле или в Германии. А где таких деньжищ набраться? Одолжить не у кого. Девчонки сами на мели — Калганов прибыль гребет подчистую: на клипы, на новые костюмы для шоу, на аппаратуру, на рекламу, — а им дает только на еду, на тряпки и карманные расходы. По контракту — имеет право. Они заикнулись было, полушутя:
— Когда ты нам зарплату прибавишь, Рома?
Продюсер огрызнулся, показал перечень расходов.
— На ваше же продвижение бабло трачу. Рты не разевать! Придет время, все у вас будет: и машины дорогие, и шубки меховые. А пока — терпите и вкалывайте.
Юне досталось от него на орехи за трехдневное отсутствие.
— Ты что себе позволяешь? — орал Калганов. — Как посмела уехать без спросу? Я тебя не отпускал.
— Прости, Рома, сестра позвонила, что матери совсем плохо. Я кинулась по аптекам лекарства покупать, шприцы, капельницы. В нашем поселке больница никакая, ни препаратов нет, ни специалистов. Боялась, не успею все достать, привезти.
— Ладно… — смягчился он. — Я ведь не зверь. Вхожу в ваше положение. Но и вы меня должны понимать. Я гонорар за выступление взял, а группа не в полном составе. Хорошо, что на сей раз с рук сошло, люди не дотошные оказались. Так вы все равно меня подвели! Еле отмазался.
— Это не мы. Это Лея…
— Так! Я сам знаю, кто виноват и что делать! Смотрите у меня, держите языки за зубами! Кто пикнет — вышвырну на улицу, туда, где я вас подобрал. Я с вами вожусь, вожусь, а вы… Только неприятностей мне не хватало! Разборок с таким, как Вишняков! Теперь в «Спичку» нам путь закрыт. Оставь вас без надзора! Овцы бестолковые…
Он подошел к солистке, бесцеремонно взял ее за подбородок и зло процедил:
— Веди себя правильно. Запомнила?
Девушки притихли, отвели глаза. Почему никого из них Калганов не поставил на место Леи, не сделал примой? Почему они на вторых ролях?
После недавнего выступления в «Спичке» у них началась черная полоса. Юна ходила, как туча, думала, где раздобыть денег на лечение матери. Просила у Калганова — тот не отказал, но дал немного, сославшись на «производственные издержки».
— Такой суммы у меня нет. Ищи, спрашивай, может, еще кто-то раскошелится.
— Кто? У меня в Москве ни одной живой души нет, кроме тебя и девочек.
— Извини, Юна. Я предупреждал: придется туго. Шоу-бизнес — не благотворительная кампания. Здесь деньги добывают потом и кровью. Если я начну заниматься вашими родственниками, не видать вам известности как своих ушей.
Бэла приболела — у нее открылось кровотечение, она нервничала, принимала таблетки и отказывалась идти на обследование.
— Моя старая проблема, — жаловалась она Мио, с которой сошлась ближе всех. — Дисфункция яичников. Надо пить гормоны, а от них поправляются. Толстуху Рома в группе не потерпит, выставит без сожаления. Какой смысл идти к врачам? Я знаю, что они скажут.
Чара вторую ночь не спала, мучил зуб мудрости.
— Только бы щеку не раздуло, — причитала она, разглядывая себя в зеркале. — Господи, что за напасть?
Одна Лея держалась особняком, никаких разговоров не поддерживала и, казалось, полностью ушла в себя. Калганов строжайше запретил ей выходить из квартиры и отвечать на телефонные звонки. Мобильник он у нее отобрал.
— Вы еще не звезды, а уже чуть ли не охрану нанимать приходится, — негодовал продюсер. — Меньше задницами крутите, больше внимания уделяйте вокалу. А то… ударились в стриптиз.
— Ты же сам разрабатывал наши костюмы. И хореографию одобрил, — робко возражала Чара.
— Недооценил вашу сексуальность.
Рома лично сопровождал девушек на выступления, никого к ним не подпускал, а солистке приказал сразу после окончания программы уходить со сцены. На поклоны оставались только четыре «русалки». «Языческие игрища» он временно отменил, чему Лея несказанно обрадовалась.
— Ты работай! — сурово приказал он. — Раскачиваться некогда.
Жизнь в Москве не обманула ее ожиданий, но оказалась гораздо жестче, чем можно было предположить. Тяжелее всего девушка переживала отчуждение подруг. В чем она перед ними провинилась? Сама удивилась, когда Калганов назначил ее солисткой группы.
