Татьяна Устинова - Там, где нас нет
– Что вы к ней пристали? – мрачно спросил вошедший Осипов. – Какое вам дело до нас?!
Никаких «нас» нет, в этом все дело. Это тебе хочется, чтобы были. А у нее «муж хороший», дочь и Новый год на носу.
Ты так и не понял?
– Послушайте, – сказал Волков, морщась, – мне нет дела до ваших… личных отношений. Мне важно знать, кто и зачем мне врет, и пока получается, что врут все!
– Я вам не врал.
– Тише, – попросил Волков. Лошадиные копыта заглушали все. – Вчера вечером вы вышли из бильярдной, заглянули в эту комнату и вернулись обратно, да?
– Я сказала, чтобы он зашел минут через двадцать, – объяснила честная Маша.
Волков кивнул.
– Вы зашли через двадцать минут, оставив Рыбалко и Камаровского играть на бильярде. Вы долго разговаривали, а потом ушли. Верно?
Осипов кивнул.
– В результате объяснения вы поняли, что ничего не изменится, и вам стало совсем тоскливо.
Осипов смотрел на него молча.
– Вы решили уволиться, чем раньше, тем лучше, и прямо с ходу написали заявление. Поэтому вы там вчерашнее число поставили, а не сегодняшнее, да?
Осипов пожал плечами.
– Вы отсюда вышли вместе?
– Нет, – сказала Маша Данилова. – Игорь… убежал, а я еще какое-то время сидела. Я плакала, понимаете?.. Я не могу так сразу, а он очень… решительный. А потом, когда закричали, что Сиротин упал, я тоже выбежала…
Волков посмотрел на Осипова, который мрачнел с каждой секундой.
– Игорь, вы видели кого-нибудь в коридоре?
У Осипова стало лицо, как у архиепископа Кентерберийского, которого в середине проповеди прихожанин из последнего ряда спросил, который теперь час.
– В коридоре?! – переспросил он с изумлением. – В каком коридоре?!
Он думал о Маше, о своей необыкновенной, единственной в мире любви, о своих необыкновенных, никогда не бывавших ранее отношениях с любимой, у которой есть муж и дочь, о своих несбывшихся надеждах, о несправедливости жизни, а тут вдруг какой-то коридор!..
Такая проза.
– Вы никого не видели? – терпеливо повторил Волков. – Вы выскочили, нервничали, побежали заявление писать, или куда вы побежали? Курить?
– Нет, к себе. Я здесь много курил.
– Это я знаю. В коридоре никого не было?
– Усков был, – сказал Осипов, который вдруг вспомнил. – Точно, был Усков. Он в окно смотрел, а в руке у него кружка была. Он мне еще стал объяснять, что за водой ходил, чтобы кофе сделать…
Ну да. А через несколько секунд погиб Сиротин. Может, через минуту.
– Ваше заявление я подпишу, – сказал Волков Осипову. – Если хотите, подпишу даже вчерашним числом. Так что завтра можете на работу не приходить.
Глаза у Маши Даниловой, примерной жены, отчего-то налились слезами.
Осипов помедлил, а потом сказал:
– Спасибо.
Волков, которого они больше не интересовали, рассеянно кивнул, постоял, подумал и почти бегом бросился в свой кабинет.
Там он откопал на столе телефон, нажал кнопку и стал ждать.
Его опять бросило в жар, и он скинул с плеч пиджак.
– Юлька, – сказал он, как только ответили, – ты зачем вчера приезжала ко мне на работу?..
– Господи, боже мой, – пробормотала в трубке жена, именно его жена, а не туманность Андромеды, – откуда ты знаешь?
– Знаю. Зачем?
Она вздохнула. Волков ждал.
– Давай вечером поговорим?
– Нет! – завопил Волков. – Нет!! Прямо сейчас! Юля!!!
– Что ты орешь?
– Я не ору!!!
– Волков, ты что? Что с тобой случилось?
– Юлька, у тебя есть любовник?
Непонятно, чего он ждал, какого ответа, какого всплеска эмоций! Непонятно, что бы он стал делать, если бы она ответила «да» или превратилась в туманность Андромеды!
Копыта все молотили в голове, и оказалось, что это вовсе не скачки, а атака конницы Семена Михайловича Буденного.
Его жена в трубке вдруг захохотала – так, как хохотала всегда. Так, как будто никакой туманности вообще никогда не было.
– Что ты выдумал? – спросила она и опять захохотала. – С чего ты взял-то, Волков?
– С того, что ты меня разлюбила.
– Нет, – сказала Юля, и Волков понял, что это правда. – Нет, конечно. Мне казалось, что это ты меня разлюбил. Ты совершенно перестал обращать на меня внимание. Ну, не в том смысле, что розы приносить но пятницам, а в том смысле, что…
– Да, – сказал Волков, – я понимаю. Ты перестала говорить, а я перестал слушать. Только почему ты перестала говорить?
– Я от тебя очень устала, – сказала Юля в сердцах. – Ты же невозможный мужик! Раньше хоть дети со мной разговаривали, а теперь вообще никто! Я живу, как в Антарктиде! А я же еще молодая, Павлик!
– Что? – спросил в отдалении бодрый детский голосишко, и Юля сказала мимо трубки:
– Это я не тебе!
– Я буду разговаривать, – поклялся Волков. – А зачем ты вчера приезжала? Поговорить?
Юля помолчала.
– Я хотела пригласить тебя на свидание, – сказала она неохотно. – Ну, как когда-то было! А потом передумала. Так невозможно, когда все время я! Хоть бы один раз ты меня куда-нибудь пригласил! Один раз за двадцать лет!
– Я приглашу, – растерянно пообещал Волков. – Ты только меня не бросай, а?
Она вздохнула.
– Да я и не собиралась, – призналась она грустно. – Я думала, пусть все идет, как идет. Если ему нравится так жить, будем жить так, что ж теперь делать. Но я все время вспоминала, как мы жили раньше, и это ужасно, Павлик, то, что стало теперь.
– Это точно.
– И ты во всем виноват!
– Конечно, – согласился Волков. – Конечно, я! Но ты же меня не бросишь?
– Нет, – сказала Юля. – А ты меня?..
– Я тебя люблю.
– Я знаю.
И они помолчали, как будто ничего не случилось, как будто все не стало на свои места, как будто не вернулось то, что было еще так недавно и так давно.
Жизнь, в которой было так хорошо и в которой их обоих так долго не было.
Всегда хорошо там, где нас нет.
Впрочем, Волков точно знал, что хорошо как раз там, где они есть. Они оба, их дети, елки, праздники, будни, ссоры, радости, печали и вновь прибывший рассудительный гном в красных башмачках!..
– А ты вчера в машине долго сидела?
– Долго, Павлик. Я не знала, что нам делать. Что мне делать!
Волков, совершенно разомлевший и счастливый, вдруг вспомнил про свое «расследование» и про смерть Сиротина.
– Юлька, ты машину просто на свободное место поставила?
– Ну да, а что?
– А как Сиротин подъехал, видела?
– Видела. Но я не стала вылезать. Я думала, что сейчас надо будет разговаривать, улыбаться, с Новым годом поздравлять, а у меня правда совсем сил не было.
– А больше никого из наших не видела?
Она подумала немного.
– Еще парень выходил. Это уже поздно было! Я плохо его знаю, Денис, по-моему. У него пакет был в руках с надписью «Детский мир». Я еще вспомнила, как мы с тобой в «Детском мире» Димке шапку купили. Он только родился, а шапка была примерно на меня. Помнишь?
– Помню, – проскрежетал Волков.
– Но этот парень быстро вернулся, пакет скомкал и в урну бросил, которая при входе стоит. А я сразу уехала. Я малодушная, да, Павлуш?
– Нет.
– Не нет, а да!.. Я же так и не заставила себя пригласить тебя на свидание!
– Если бы заставила, может, все было бы по-другому, – сказал Волков. – Может, мы гнома бы тогда проворонили!
– Кого?
Не отвечая на ее вопрос, Волков продолжил:
– И я бы так и не понял, из-за кого погиб Коля Сиротин.
– А сейчас понял?
– Да, Юль, – сказал Волков.
Он вдруг так устал, что у него задрожали руки. Когда он потянул из пачки сигарету, пальцы у него мелко дрожали, и Волкову это было противно.
Жена встревожилась.
– Павел, ты все-таки там расследование затеял?
– Да уже закончил, – сказал Волков вяло, – ты прости меня, Юлька, но я правда не мог понять, что с тобой случилось, и думал, что ты меня разлюбила!
– Как ты мог?
– Сам не знаю. Димка пришел из института?
– Давно. Он сыгранул с Павликом в морской бой и ушел английский учить. И Ксюха звонила. Мне кажется, она собирается домой. – Тут Юля засмеялась. – Слушай, они еще такие маленькие и бестолковые! Она сказала: мам, я больше не могу по утрам подавать ему яичницу! А я ей говорю: а как же я папе всю жизнь подаю? А она мне: так ты папе подаешь, а я какому-то придурку!
Волков молчал, и Юля замолчала тоже, и так они молчали довольно долго, а потом она спросила дрогнувшим голосом:
– Павлуш, а мы Павлика… как ты думаешь… мы ведь уже… не отдадим его в детдом? Или у нас его все-таки… изымут?
– С ума сошла, – сказал Волков сердито. – Никому мы его не отдадим. Я поговорю с Астаховым, он мне расскажет со своей адвокатской точки зрения, что надо делать, чтобы ребенок остался у нас.
Тут Юля вдруг заплакала, навзрыд, как маленькая, а потом сразу засмеялась, и Волкову так захотелось к ней, и к Димке, и к почти незнакомому Павлику, ну, в общем, домой, что он быстро сказал ей, чтобы она не ревела, еще сказал, что скоро будет и что приглашает ее на утренник, в смысле на елку.
– Хочешь на елку?
