Елена Михалкова - Пирог из горького миндаля
Мне нужно было подумать.
Уже двое из нашего семейства после смерти Раисы оказались в ее доме. Трое, считая меня.
И ведь Женька не слишком удивилась, когда увидела Лелика. Вот будет забавно, если следом за ним явится ее младшая сестра. Интересно, кто вырос из маленькой русалки?
Лелик изложил цель своего визита сразу же и выглядел искренним.
– У меня издательство. Маленькое. Пока! – он улыбнулся. – Мы выпускаем в том числе молодых прозаиков. Ты знаешь, что Прохор продвигал тульских ребят?
Я покачала головой. Нет, меня никогда не интересовала деятельность Зодчего.
– В Туле жил один парень, Даня Кузнецов. Очень талантливый. Он уже умер, к сожалению. Мы хотим издать сборник. Часть рассказов обнаружилась в его архиве. Кузнецов не признавал компьютерную печать, все тексты писал от руки в тетради. Его мать рассказала, что две таких тетради он отправил Прохору.
– И ты хочешь их найти?
– Если ты позволишь. Пожалуйста! Кузнецов ужасно крутой! – Лелик умоляюще сложил руки. – Готов написать на сборнике, что он вышел исключительно благодаря Янине Тишко.
Я улыбнулась и покачала головой:
– Посвящения не надо. Ищи своего Кузнецова. Хотя здесь столько хлама, что не знаю, как ты собираешься откопать в нем две тетради.
Лелик так явно обрадовался, что у меня потеплело на душе – первый раз с того момента, как я переступила порог дома.
Впрочем, теперь он был не Лелик, а Алексей. Уверенный в себе парень с внимательным взглядом.
В отличие от Женьки, он занял ту же комнату, где жил пятнадцать лет назад. Я постучалась и поставила на стол чашку с кофе.
– Почему ты раньше не приехал? Пока жива была Раиса.
Если мой вопрос и застал его врасплох, он ничем этого не выдал.
– Я всего пару месяцев как узнал о Кузнецове.
– А, ясно.
Я повернулась, чтобы выйти.
– Яна!
– Что?
На долю секунды мне показалось, что он колеблется, собираясь мне что-то сказать. Что-то важное.
– Спасибо за кофе! – улыбнулся Лелик.
Глава 6
2000 год
1
– Ты Яну не видел?
Татьяна пересекла поляну и остановилась перед Юрой, сидящим в гамаке с книгой.
– С девочками играет, – не задумываясь, ответил тот.
– С нашими?
– Ага.
Он был совершенно уверен в своих словах. Девочки действительно всего час назад бегали вокруг, мельтешили, мешали ему сосредоточиться. Их было так много! Двое подростков, по убеждению Юрия, никак не могли создавать столько шума и суеты, так что он безотчетно приписал к двум раздражающим фигуркам третью.
Татьяна немного успокоилась.
– Самостоятельная. – В голосе ее звучала сложная смесь осуждения и гордости. – Все время что-то исследует. – И без перехода спросила: – Юра, зачем ты здесь?
Он отложил книгу, поднялся, внимательно глядя на нее сверху вниз.
– С нами-то все понятно, – добавила Татьяна. – А вот тебя каким ветром занесло?
Он усмехнулся. Танька не меняется. Короткая стрижка, мужская линия подбородка, губы всегда плотно сжаты, словно кто-то может потребовать выдать военную тайну – и тут-то Танька покажет свой стойкий характер. Женщина с лицом военнопленного.
– Сразу к делу переходишь?
– А чего тянуть, Юр? Давай, выкладывай!
Он собирался ответить честно, потому что из всей его родни, пожалуй, только Татьяна заслуживала правды. Юра всегда уважал ее и немного жалел. Уважал – потому что она была из породы атлантов и всю сознательную жизнь удерживала на плечах тяжеловесный мир. Жалел – по той же причине и еще из-за того, что понимал, насколько людям ее характера не дается благословенное умение жить легко. Он и сам был из таких, из трудяг-муравьев, и своих определял с лету.
Вот Венька с Тамарой – легкие. И Людка легкая, хотя внешне и выглядит как баржа в кудряшках. А им с Татьяной не судьба танцевать дивный стрекозиный танец, даже вздумай господь снабдить их парой прозрачных крыльев. Они и с крыльями примутся таскать тяжести и делать запасы на зиму. Потому что первичными для муравья являются два чувства: страх и ответственность.
Вот в чем главное отличие от этих, из племени стрекоз. Стрекозы – они непуганые.
– Все очень просто… – начал он.
И тут из кустов вывалился Вениамин.
Татьяне, смотревшей на Юру, показалось, что на его лицо при виде брата с лязганьем упало железное забрало. Она внутренне поморщилась. Дрянная все-таки вышла тогда история с Гектором…
– О-о, благородное собрание! – широко заулыбался Венька. – Что обсуждаем, кому кости перемываем, какие строим козни? Сознавайтесь!
– Увидимся, Тань, – сухо сказал Юра.
Провожая уходящего брата взглядом, Вениамин поцокал языком:
– Как у него корона на голове держится, объясни мне, Танюха? Ей же нимб мешает!
«Начинается», – подумала Татьяна. Но оно никогда и не заканчивалось. Просто из некоторых воспоминаний потоком времени вымывает насыщенность цвета; краски тускнеют, переживания блекнут и остаются в памяти лишь словами, не чувствами. Как ярлычки на коробках, в которых давно уже нет содержимого: высохло или растворилось.
А потом вдруг эту коробку вытряхивают тебе на голову и оказывается, что она полным-полна грязи и седой собачьей шерсти.
– Веня, вы большие мальчики. Разбирайтесь без меня.
– Боже упаси, никаких разборок! – рассмеялся он. – Шучу я, Танечка, шучу! Или ты от Юрки заразилась невосприимчивостью к смешному?
– Угомонись.
Вениамин перестал улыбаться.
– Ты тоже считаешь, что тогда с Гектором была моя вина?
Удивительно, как ему это удается: неприятным голосом говорить до того проникновенно, что и не хочешь отвечать, а все равно ввязываешься в разговор. Видимо, сказывается опыт общения с паствой или кто там у него.
– Какая разница, что я считаю! – Татьяна все-таки разозлилась. – Не нужно впутывать посторонних в вашу историю!
– Посторонних?
От веселого удивления в его голосе ей стало не по себе.
– Ну что за глупости, – пожурил Вениамин. – Посторонние, Танюша, в этом королевском забеге не участвуют.
– Почему в королевском?
– Норвежский писатель Асбьёрнсен. Написал сказку про кроликов. – Вениамин прикрыл глаза и продекламировал: – «Пастух свистнул разок в дудочку, и все зайцы сбежались на лужайку, да еще и выстроились рядами, как солдаты на параде»[1].
Он открыл глаза и глянул на нее с насмешливой проницательностью.
– Если ты шагаешь строем и бьешь в барабан, не притворяйся зевакой. Или решила сменить амплуа и записаться в идиотки? Так это место занято Людой. Не сбрасывай ее с пьедестала. У тебя-то выбор есть, а ей больше некуда податься.
Подмигнул и пошел, виляя тощим задом.
Татьяна опустилась в кресло, которое занимал Юра. Настроение было испорчено безвозвратно.
– Говорит, сказка про кроликов, а сбежались-то зайцы, – вслух сказала она.
Но мысль об ошибке Вениамина не принесла утешения.
«В любой момент я могу уехать». Собственно, прямо сейчас и стоит это сделать, не откладывая в долгий ящик. Дождаться дочь, сообщить Прохору, что срочно вызывают на работу, – и бегом на электричку.
Он, конечно, после такого демарша вычеркнет ее из списка живых, но зато…
– Татьяна!
Она вскинула голову, глядя, как он идет по тропе: подпоясанная белая рубаха, в руке коса. Не будь Татьяне так тошно, она бы рассмеялась. Косит, значит. И даже ясно под кого. Под Льва Толстого косит Прохор Савельев, причем под Толстого времен Ясной Поляны. Мало ему нынешней славы Тульского Зодчего! Хочется масштабных ассоциаций и таких параллелей, чтобы дух захватывало. И дом себе поставил – не дом, а декорации к бытию великого писателя земли русской. И жену выбрал – кроткую, бессловесную, глупую, зато красивую и с русой косой до пояса (уж не по косе ли выбирал? фотогенично, и потомки будут ахать и восхищаться). И всячески утверждает себя в памяти свидетелей как могучего старика, эдакий столп современной литературы, мастодонта, силищи необыкновенной и проницательности нечеловеческой.
«И ведь верят, вот что страшно».
Татьяна смотрела исподлобья, как Прохор идет к ней, и думала, что помри он сегодня – и завтра соседи начнут рассказывать о нем легенды. Да что там, он уже сейчас воплощенный миф.
Но ведь и в самом деле могуч. Даже на расстоянии чувствуется, какая от него исходит сила. «Мы рядом с ним кажемся безжизненными сопляками, – подумала она. – Все, кроме детей. У них энергия по другой шкале измеряется, не в его единицах».
– А что это ты от всех спряталась? – мягко пожурил Прохор.
– Разве спряталась? – через силу улыбнулась она. – Просто тихо здесь. Хорошо.
«Сказать про отъезд, сказать сейчас же!» Она открыла рот, чтобы соврать о работе…
– Скучно тебе у нас, Танюша? – неожиданно спросил старик. – Маешься, котенька моя?
Татьяне показалось, что ее ударили под дых.
Вот так вот. Умом все понимаешь, а все равно к горлу подступает ком. Как будто тебе снова пять лет, и мама наказала, а ты бежишь к дяде Прохору, который хватает, подкидывает в воздух, целует в нос, обещает пряники и карусель, а пока тихонечко от мамы возьми-ка «Школьную» в клетчатой синей обертке, да спрячь, дурочка, спрячь! съешь за баней, вот и умница… ну беги, котенька, беги…
