Барбара Гордон - Польский детектив
— По хоккею.
— Почему по хоккею?
— Время года, время года, дружище… Ты задаешь иногда такие вопросы, словно только что сам играл в хоккей и кто-то там перепутал твою голову с шайбой.
— Ну, тебе бы это не принесло особого вреда, но за эту шутку получишь конфетку, когда встретимся. Ты заслужил. А теперь проверь еще одну вещь. Жаль, что мы раньше не сообразили, ну да что поделаешь. Потребуйте полный список туристов, которые ночевали с двадцать шестого на двадцать седьмое декабря прошлого года на базе на Орнаке. Обратите особое внимание на варшавян. Может, попадется какая-нибудь знакомая фамилия.
— С твоих прокурорских высот умственные способности маленького поручика милиции кажутся не заслуживающими особого внимания, однако придется тебе признать, что и я время от времени способен на определенные интеллектуальные усилия.
— Быть не может, — удивился я.
— А вот, бывает все-таки. Представь себе, что то, что Боровый, гордость прокуратуры, придумал сегодня, я, скромный поручик, знал еще вчера, хоть и не надеюсь ни на какую награду или повышение по службе.
— Ты, Ромек, гений, — сказал я с нескрываемым восхищением. — Приколю тебе в ближайшее время медаль из картошки, только не томи, рассказывай, бесценный мой, вышло что-нибудь из этого или нет?
— А фига, Михалек. Притом абсолютная фига. На базу в этот день свалилась толпа студентов из Кракова, которые и оккупировали ее до самого Нового года. Для других гостей просто не было места. Зволиньского на базе знали, потому что он бывал там каждый год, так что для него место всегда находилось. Что касается остальных, то из Варшавы была парочка старичков пенсионеров, какая-то дама из Отвоцка, которая рассчитывала покататься на лыжах, а покатила в больницу с сердечным приступом. Еще был священник. Не думаю, чтобы кто-нибудь из них гонялся по горам за твоим другом с молотком за пазухой.
— Но это еще не значит, что я не прав. Думаю, просто кто-то знал, что Зволиньский будет ночевать на базе на Орнаке, и рано утром появился там, так что и регистрировать свое пребывание на базе вовсе не стал. Он все время следил за Анджеем и вышел следом за ним.
— Надеюсь, — заметил Ромек с иронией, — что ты не заставишь нас собирать информацию о пассажирах трех утренних автобусов, прибывших в Косьчелискую долину год назад…
Дверь резко распахнулась, и в комнату ворвался Амерский, делая руками знаки, чтобы я закончил разговор, потому что он принес мне какое-то важное известие. Я сказал Роману, что еще позвоню ему, и положил трубку.
— Дорогой прокурор, — сказал Амерский, — у меня для вас маленький сюрприз. Знаете ли вы, кто такой Ян Новак? Инженер Ян Новак?
— Откуда мне знать?
— Вот именно, — покачал головой Амерский. — А я знаю. Это родной брат Станислава Хамского.
— Дорогой редактор, — осторожно заметил я, — простите, но что-то тут не в порядке. Как же он может быть родным братом Хамского, если у него совсем другая фамилия?
Амерский широко улыбнулся. Это была улыбка репортера, который знает, чего хочет, и рано или поздно добьется своего.
— В этом-то вся и загвоздка. Поскольку мы не знали, кто такой Новак, я пошел в загс…
— Похоже, у вас там хорошие знакомства, — заметил я. — Может, вы и меня порекомендуете как вашего друга? Как ее зовут — Крыся, Кася или Клотильда?
— Действительно, прелестная девушка, — не стал отпираться Амерский. — Я когда-то писал статью о руководителях загсов, знаете, такой социологический портрет, тогда мы и подружились, но неважно. Так или иначе, я нашел Новака. И что же оказалось? Что в шестьдесят шестом он сменил фамилию.
— Как это — сменил? Ведь фамилия — не жена, которая может надоесть.
— Правильно, но в законе сказано, что если человек имеет фамилию, звучащую смешно, оскорбительно либо затрудняющую ему профессиональную деятельность, то он может обратиться в соответствующие органы с просьбой о перемене фамилии…
— Хамский, — понял я. — Да, действительно…
— Так-то. И с тех пор вместо Мечислава Хамского мы имеем Яна Новака. Кроме того…
Зазвонил телефон. Сумасшедший день.
— Михалек?.. — услышал я голос Романа. — У меня важная информация. Ян Новак — это Мечислав Хамский, брат Станислава Хамского. В 1966 году подал заявление о перемене фамилии, просьба была удовлетворена.
— Благодарю вас, поручик, но пресса, как всегда, действует оперативнее. Это уже установил редактор Амерский.
— О! — неприятно удивился Ромек. — А как он мог об этом узнать?
— Прямо в загсе, только и всего, представь себе. А вы, как я понимаю, в адресном бюро…
— Да, и в связи с этим я хочу сказать тебе еще одну вещь, о которой в загсе знать не могут. А мы знаем. Незадолго до перемены фамилии Мечислав Хамский заявил о потере паспорта. А точнее, утверждал, что паспорт у него украли. Объявление в газете не дало никаких результатов.
— Прелестно. Новый паспорт, насколько я понимаю, он получил на имя Яна Новака.
— Естественно. Я думаю, что он припрятал старый паспорт на всякий случай — а вдруг пригодится. Как тебе кажется, зачем?
Я присел на подоконник, поглядел на людную улицу.
— Думаю, что поскольку семья Хамских занимается не производством плюшевых медведей и не разведением карпов, а всего лишь спекуляцией квартирами, то и фокус с паспортом должен был послужить именно этой цели.
— Конечно, — согласился Роман. — И что ты предлагаешь?
— Я не ясновидящий, но почему-то совершенно уверен, что если вы теперь проверите в адресном бюро, где проживает Мечислав Хамский, то обнаружится еще один дом, владельцем которого он является и который, по крайней мере юридически, занимает. Да, проверьте на всякий случай, как зовут жену Новака…
— Уже известно, — вмешался Амерский и подал мне листок. — Вот, здесь все написано.
Я прочитал: «Анна Гурная, проживает на улице Сосновой пущи, 45».
— Гурная, Гурная… Как звали того типа с Якобинской?
— Мирослав Гурный, ее сын. Впрочем, ему только что исполнилось двадцать лет. Думаю, что сразу же после того, как он достиг совершеннолетия, Новаки купили ему квартиру на Якобинской, и он там, естественно, никогда не жил. Новак, разведясь с женой, переписал на ее имя дом на улице Сосновой пущи, а сам купил дом на Мокотове, который продал два года назад. В последнее время он появился в квартире на улице Кавалеров. Видимо, он знал, что живущая там старушка собирается просить место в доме для престарелых. Ну, и заплатил ей какую-нибудь сумму, а она согласилась прописать его там, конечно, без права проживания. Потом, когда ее забрали в дом для престарелых, он добился ордера на эту квартиру. И вообще похоже, что в игру входят какие-то квартиры, о которых мы пока ничего не знаем.
— Слышишь, Ромек? — обратился я к телефонной трубке.
— Слышу, — мрачно подтвердил Роман. — Все, берусь за работу.
— Ну, пока!
Я устало поглядел на Амерского. Дело раскручивалось.
Вошел шеф с какими-то бумагами под мышкой. Он рассеянно поздоровался с Амерским и только когда услышал фамилию оживился.
— Пан редактор, загляните ко мне недели через две. Это будет сенсация! — пообещал он. — Украли больше двадцати «фиатов». Мы закончим следствие, и вы тут же получите все материалы. Только для вас! Согласны?
— Еще бы, — Амерский пометил что-то у себя в блокноте и испарился.
Шеф подал мне бумагу, которую держал в руках.
— Читай.
Это было письмо, направленное при посредничестве польского консульства в Вашингтоне в Воеводскую прокуратуру, которая передала нам его с пометкой: «Разобраться срочно». Отправителями была семья Картеров из Колорадо-Спрингс. Писали они слегка устаревшим, но правильным польским языком:
«Обращаемся к надлежащим польским властям с просьбой о выяснении обстоятельств следующего дела. В марте 1975 года, после тридцативосьмилетнего пребывания в Соединенных Штатах, наш шестидесятипятилетний дядюшка, Юзеф Качиньский, решил вернуться в свой отчий край. Супруга Юзефа Качиньского, Эулалия Качиньская, умерла три года назад, детей у них не было, и дядюшка остался один. Мы живем в Колорадо-Спрингс, дядюшка же имел дом и ферму на побережье недалеко от Вильмингтона. Дядюшка решил вернуться в Польшу, потому что чувствовал себя одиноким, кроме того, как коренной варшавянин, именно там он хотел закончить дни своей жизни. Ферму и дом продал, мы при этом присутствовали и помогали ему оформить документы. Затем Дядюшка выехал в Польшу, где при посредничестве фирмы „Локум“ приобрел квартиру. Летом 1975 года дядюшка прислал нам письмо, в котором писал, что живет в трехкомнатной квартире на улице Копьеносцев, 85. Эта квартира ему не нравилась, и он собирался продать ее, а купить большой дом с садом. Он предпринял некоторые шаги для этого. Последнее письмо от дядюшки мы получили в сентябре 1975 года. Он писал, что уже нашел дом, и дело почти кончено, точного адреса, однако, не сообщил, но написал, что дом этот находится в Константине под Варшавой. Мы знаем, что в проведении этой сделки дядюшке помогал какой-то адвокат.
