Илья Райх - Порок
Но санитар не ошибся, корпус лечебницы, где недавно предали экзекуции Николу Демского, действительно окружили бойцы ОМОНа.
– Это что за хрень, я не с вами, это недоразумение! – кричал в истерике Александр Федорович. Он искал взглядом своего друга Станиславского, но от того и след простыл. Никто не заметил побег Станиславского, он умел стать незаметным, раствориться…
Александр Федорович Житомирский, человек, который приехал в клинику с одной лишь целью – убедиться, что Евгений, как и многие другие, замешанные в этой истории, бесследно исчезнет, пребывал в горьком отчаянии. Он побагровел, опустил пистолет, посмотрел на Воинова и промолвил: «В этот раз я проиграл», но затем, резко подняв пистолет и приставив его к груди Баумистрова-младшего, схватил его и потащил к двери. На предостережения Воинова остановиться и опустить пистолет он не реагировал и скрылся за дверью.
Фая безрезультатно ощупывала все свои карманы, лицо ее при этом было совершенно безвинно.
– Ты оставила ключ от наручников?! – спросил привратник. – Иди бегом обратно за ключом, а то рассердишь главного.
Фая поскакала вприпрыжку, это было зрелище, на которое невозможно было смотреть без слез. Она напоминала Винни-Пуха, короткие толстые ножки хаотично перемещались по бетонному полу. Санитар развязал Евгению ноги, наклонившись над его изголовьем, спросил:
– Говоришь, никчемная жизнь?
– Что? – очнулся Евгений.
– Как ты можешь жаловаться на жизнь, ведь ты имел одну из самых прекрасных женщин на свете. Здесь все в нее были влюблены. Я о Гузель Фаритовне.
Евгения взглянул на привратника с недоуменным лицом, но затем им овладел истерический смех.
– Даже здесь… – Евгений задыхался от смеха, – перед смертью… женщины не дают мне покоя!
Но вспомнив, что именно этот неприятный во всех отношениях человек давеча без колебания застрелил Гузель Фаритовну и утопил Жанну, с отвращением произнес:
– Да ты сам угробил ее!
– Да, убил, потому что не мог смотреть на то, как она крутит с такими уродами, как ты.
– А Климентьеву Жанну ты тоже любил? – Евгения накрыла вторая волна безудержного истерического смеха.
– Я ее не знал, хотя она тоже была прекрасной, – в задумчивости ответил санитар.
– Да, я смотрю, ты знаток женской красоты, ха-ха-ха…
Привратник смутился, он все еще продолжал стоять с задумчивым видом.
– Однажды, уже давно, я чуть не совершил большой грех, я возжелал убить главного, – тихо произнес краснолицый здоровяк.
– Станиславского?
– Не мог наблюдать, как он крутил с Гузель Фаритовной шашни у всех нас на глазах.
– Ты совершил самую большую ошибку в жизни, что не убил его, – после фразы привратника в Евгения хлынули смешанные чувства. – Ты многое отдал бы за одну ночь с ней? – пленник говорил с ухмылкой, его не коробило, что про покойницу он говорит с иронией, ведь еще немного, и он тоже пополнит мир мертвых, одной ногой Евгений был уже там.
– Я отдал бы все, свою жизнь, я сгорел бы вместо тебя сотни раз, если бы мне представилась такая возможность.
– Значит, я жил не зря! – Евгением вновь завладела истерика.
– Но не обольщайся! Она крутанула тебя по приказу главного.
– Ты лжешь! – вскричал Евгений.
– Нет, говорю правду.
– Значит, она с вами заодно?
– Ха-ха-ха! – верзила с красным лицом громко засмеялся. – Она не была в курсе наших дел, просто главный попросил ее повнимательнее присмотреться к тебе. О, Господи, почему женщины любят таких наивных и глупых? – привратник устремил свое красное лицо наверх.
– Не вижу в этом ничего смешного, – отреагировал Евгений.
– Если женщина в чем-то порочна, то, по-вашему, она порочна во всем, – громко сказал привратник.
– Слышу истины Марка Ефимовича.
– Но где же она, эта чертова Фая! – привратник отошел от лежащего Евгения. Он метался, заглядывал в потемки углов котельной.
Евгений приподнял голову, до него дошло, что искал краснолицый громила. И когда привратник приблизился к лежащему пленнику с металлической кочергой в руке, у Евгения сработал защитный рефлекс. Он быстро соскочил, ногами опустился на бетонный пол, но из-за наручников, прикованных к рукояткам каталки по обе стороны, верхняя часть туловища вместе с головой неудобно повисла над тележкой.
– Хочешь убежать? Давай попробуй, – привратник с ухмыляющимся лицом медленным шагом направился к Евгению. Их разделяло не более двух метров, в том числе и баррикада, состоящая из тележки на колесиках. Краснолицый неожиданно остановился, выбросил кочергу, вытащил совковую лопату из насыпи угля и замахнулся ею. Евгений успел вывернуться, удар пришелся по верхней поверхности тележки, следующий мах – привратник целился по голове – но и на этот раз Евгению удалось избежать столкновения с лопатой.
Привратник разошелся, после первых неудачных попыток ударить, он решил пойти в штыковую атаку, развернул лопату вперед и ринулся на оппонента. Но пленник в наручниках проявил сноровку, поджав под себя каталку, развернул ее рукоятками вперед и сильно ударил подступающего противника в область живота. Тот встал, немного оступился вбок, перевел дыхание, но затем вновь ринулся на Евгения. Для второго маневра времени и пространства уже не оставалось. Удар пришелся по плечу и частично по височной части головы. Евгений упал вместе с каталкой, рухнувшей на него. Сжимающую боль от наручников он не чувствовал, часть тела, на которую пришелся удар, онемела.
Евгений пришел в себя, когда тяжелая рука волокла его по бетонному полу в направлении печи. Он испугался первой своей мысли: «Почему я не чувствую рук?» Пошевелил пальцами, – кажется, на месте, руки, как и прежде, были окольцованы браслетами наручников, но уже свободны от тележки, она осталась где-то позади, в темноте. Привратник остановился, отпустил его, открыл крышку печи. Евгений на мгновение ослеп, он представил себя ангелом, близко подлетевшим к солнцу. Глаза не смыкались, он прищурился, но веки предательски разомкнулись: «Это последнее мое солнце?» Силы окончательно покинули его. Им завладела полная апатия, осталась только мысль о том, чтобы все закончилось и побыстрее.
– Давай, поднимайся на ноги.
Ноги не слушались, они обмякли. Тогда громила взволок Евгения на плечо, головой к открытой крышке печи.
– Но так даже лучше, – приговаривал краснолицый верзила и прицелился головой пленника в огнедышащие врата.
В конце подвала корпуса, забаррикадировавшись в небольшой комнате и взяв в заложники Баумистрова-младшего, Житомирский беспорядочно палил из пистолета через деревянную дверь на любое предложение сдаться. Бойцы ОМОНа не предпринимали ответных действий, тем более рядом с ними находился отец Игоря – Баумистров – старший, не оставлявший попыток уговорить Житомирского, чтобы тот отпустил сына. Павел Сергеевич предлагал в заложники себя, деньги, оплатить лучшего адвоката и был готов пойти на все, что только возжелал бы Житомирский. Но глава регионального управления вообще ничего не желал и не выдвигал никаких условий. Александр Федорович четко осознавал, что у него, если он хочет избежать публичного позора, только один путь. И не взять ли в это путешествие с собой спутника…
Наступило затишье, в обойме пистолета осталось два патрона. Павел Сергеевич с растерянным лицом метался перед дверью.
– Отдай мне сына и проваливай куда хочешь! – заорал Баумистров.
– Хочешь сына? – послышалось из-за двери. – Тогда забери его.
Резкий выстрел разрезал тишину, Павел Сергеевич ринулся к двери, всем телом навалился на нее, сердце родителя почуяло неладное. Раздался второй выстрел, его уже Павел Сергеевич не слышал. Он в ярости снес дверь и накинулся на лежащего с простреленной головой сына. Игорь был мертв. Из комнаты поднялся звериный вой, по-человечьи Павел Баумистров плакать не умел. В этом вое слилось все – беспомощность, готовность пойти на заклание, тоска, жалость, сила принять неизбежное, мучительная боль души, через которую необходимо пройти, чтобы попытаться жить завтра…
Евгений горел, но одновременно сквозь полусонное состояние он чувствовал, как по телу стекает пот. Кто-то его грубо потеребил, он открыл глаза. Над ним маячили две головы; облаченные в черные балаклавы, они напомнили ему чертей:
– Я уже в аду?
– Живой! – закричал один. – Фамилия?
– Романов, – тихо выговорил Евгений.
– Это он!
Люди в черном одеянии подняли Евгения с бетонного пола и быстро вынесли из котельной.
Житомирский застрелился, Станиславский исчез. Когда подъехал прокурор, он налетел на лежащего на каталке «скорой помощи» Евгения, обозвав его предателем и удивленно спросил сотрудников полиции: «Почему он не в наручниках?», но своевременно вмешался генерал Степанов:
– Настоящий предатель лежит в подвале.
