Ричард Паттерсон - Глаза ребёнка
— К тому же, — задумчиво произнесла Мастерс, — у тебя никогда не было оружия. Если только пистолет не достался тебе по наследству — тогда все сходится: и возраст револьвера и ржавые пули. Но у них нет доказательства.
— Верно.
— Давай-ка лучше займемся теми доказательствами, которыми они располагают, — продолжала Кэролайн. — Поначалу казалось, что им удалось поймать тебя на ворсе от коврового покрытия Рики, найденного в твоем доме. Но Терри все объяснила. То же самое с твоей машиной. — Она испытующе посмотрела на него. — Наконец, злосчастные отпечатки на автоответчике — здесь Тереза превзошла самое себя. — Паже предпочел промолчать, и Кэролайн продолжала как ни в чем не бывало:
— В отношении алиби твои позиции особенно слабы, если говорить о том, где ты находился вечером накануне отъезда в Италию. Вольно или невольно Карло оказал тебе медвежью услугу: то обстоятельство, что все выглядело так, будто он говорит неправду, лишний раз напоминало о том, что никто не может подтвердить, что ты действительно был дома. Разумеется, кроме тебя самого.
Паже понимал — она прощупывает его слабые места, однако снова сделал вид, будто ничего не заметил.
— С другой стороны, — подхватил Крис, — сделав ставку на те десять тысяч откупных, полученных Рики от Коулта, ты обозначила зловещие и таинственные фигуры политиков и наркодельцов, которым все сошло с рук, благодаря вмешательству желающего отомстить мне окружного прокурора и стараниям надутого репортеришки, чей пресловутый источник — с этим мы оба согласны — куда более полезен как иллюзорный подозреваемый, нежели в качестве живого свидетеля. — Паже откинулся назад и вытянул ноги. — Едва ли вопрос о моем местонахождении повис в воздухе, то же самое можно сказать о ниточках, которые тянутся от найденной у Рики наличности. Даже Монк не отрицает этого. Наконец, твоими усилиями Рики превратился из обездоленного паренька-латинос в гнусного мошенника, а такие люди, случается, живут недолго. — Внезапно Паже охватило какое-то беспокойство, и он встал. — Сомневаюсь, что кто-то из присяжных спит и видит, как бы отомстить за него. Возможно, у них уже сложился образ Рики как человека, которого общество отторгает.
На лице Кэролайн блуждала задумчивая улыбка.
— Предположим, — спустя некоторое время промолвила она, — голосование присяжных назначено на завтра…
Паже вдруг стало страшно произнести вслух слова, которые давно бились у него в мозгу.
— В чем-то я ошибался, — наконец проговорил он. — Но думаю, на основании этих показаний они оправдают меня. Возможно, даже сам Лернер будет рекомендовать жюри принять такое решение.
— Согласна, — тихо произнесла Кэролайн. — Но что, если завтрашняя свидетельница будет настаивать на том, что она именно тебя видела выходящим из квартиры Рики? А я не смогу поколебать ее уверенности?
Паже принялся нервно вышагивать по садику.
— Тогда все меняется.
— В таком случае, — услышал он голос Мастерс у себя за спиной, — может, тебе стоит подумать о том, чтобы дать показания. Или пойти на сделку с Маккинли и добровольно признаться в совершении убийства по внезапно возникшему умыслу? Потому что иначе тебе действительно придется туго.
Паже ощутил тошноту.
— Предположим, — произнес он, стоя к ней спиной, — тебе удастся переломить эту дамочку. К какой тактике защиты должен прибегнуть я?
— А что ты сам думаешь по этому поводу?
Крис резко повернулся.
— Ровным счетом ничего. Ты вела дело таким образом, что исключила возможность применить какую бы то ни было тактику.
Кэролайн вскинула брови.
— В самом деле?
Паже коротко кивнул.
— Ты вела перекрестные допросы так, чтобы версию защиты озвучили свидетели обвиняющей стороны. То есть с расчетом на то, что я не буду давать показания. Положим, мы попробуем пригласить своего судебно-медицинского эксперта, с тем чтобы он оспорил заключения, сделанные Лиз Шелтон. Но нам вряд ли удастся найти такого профессионала, который бы не согласился с ней по существу, а все, что можно, ты и так сделала на перекрестном допросе. Прошло довольно много времени, когда Шелтон давала показания; присяжные уже успели подзабыть ее, и плохой эксперт только лишний раз напомнит им о том, насколько убедительны были доводы Лиз. Следовательно, эксперт отпадает. Что мы постарались бы сделать — так это очернить Рики в глазах присяжных. Но тебе это уже удалось.
Паже заметил, что Кэролайн снова улыбается.
— Наконец, — продолжал он свои размышления вслух, — можно пригласить свидетелей, которые подтвердили бы, что у меня непорочная репутация, что я добрый и деликатный человек, неспособный причинить зло ближнему. Но в этом смысле моими главными свидетелями являются Терри и Карло, которых ты уже допрашивала. Более того, тебе удалось навязать присяжным видеозапись моего выступления, где я с пафосом разглагольствую о контроле над огнестрельным оружием. — Кристофер замолчал, затем тихо произнес: — А приглашать других свидетелей, которые заявят во всеуслышание, какой я замечательный малый, значит напоминать присяжным, что сам-то я не способен что-либо сказать в свое оправдание, ведь так?
Кэролайн взяла бокал и, внимательно глядя из-под полуопущенных век на какие-то видимые только ее глазу деления, налила себе вина.
— Как насчет того, чтобы вызвать в качестве свидетеля Маккинли Брукса? — спросила она.
Теперь пришла очередь Паже улыбнуться.
— Кэролайн, ты ведь никогда не рассматривала такую возможность всерьез. Ни единой секунды.
— Почему бы нет?
— Потому что Маккинли выгоднее иметь в качестве зловещей фигуры некоего кукольника, дергающего за ниточки из-за кулис, чем живым свидетелем, который предстанет перед присяжными в виде эдакого дружелюбного политика, к тому же способного вещать тоном оскорбленной добродетели. Ты угрожала ему просто на всякий случай, чтобы заставить его согласиться на сделку. Если это потребовалось бы.
Кэролайн посмотрела на него долгим задумчивым взглядом.
— Итак, если мне удастся завтра сломать эту несчастную, мы с тобой квиты?
— Разумеется, — ответил Паже и не без иронии добавил: — Ты, наверное, уже сочинила свою заключительную речь? «Леди и джентльмены, надо отдать должное гению мистера Салинаса, он действительно все доказал в пользу мистера Паже…»
Кэролайн нахмурилась:
— А что, если я не смогу сломать ее?
— Сможешь, — тихо промолвил Крис. — Я же говорил, что ты лучшая среди лучших.
Паже ехал домой, предчувствуя бессонную ночь. Оставалось надеяться, что хотя бы Кэролайн удастся уснуть.
Квартира встретила его темнотой и подозрительной тишиной. Обычно Крис сразу мог определить, дома ли Карло, по каким-то неуловимым признакам догадываясь, что в данный момент сын сидит за учебником, разговаривает с приятелем или смотрит спортивную хронику. Сейчас дом казался замкнутым безвоздушным пространством, точно вся его жизнь съежилась и притаилась где-то в темном углу.
Паже поднялся по лестнице. Хотя было только половина одиннадцатого, а Карло любил полуночничать, под его дверью не было привычной полоски света.
В растерянности Паже остановился. Когда он уезжал на встречу с Кэролайн, сын показался ему полностью погруженным в себя; он безучастно наблюдал за отцом и даже не поинтересовался, куда тот собирается; похоже, он даже хотел поскорее остаться один. Крис не помнил, чтобы Карло говорил ему, что сам куда-то пойдет этим вечером.
Паже тихонько постучал в дверь.
Никакого ответа не последовало. Тогда осторожно, словно боялся увидеть бездыханное тело, он открыл дверь.
Карло — в майке и джинсах — лежал на кровати. Он встретил Паже взглядом, в котором странным образом сочетались настороженность и полнейшее равнодушие. Едва Крис вошел в комнату, в нос ему ударил стойкий запах марихуаны.
— С каких пор, — произнес он, — ты куришь эту дрянь?
— А ты не курил, что ли? — огрызнулся Карло довольно внятным, но вместе с тем будто существовавшим отдельно от него приглушенным голосом, наподобие эха. — А может, тебя удивляет, что я занимаюсь этим дома?
Перед Паже словно прокручивали фильм о проблемах отцов и детей в послевоенной Америке, в котором в ответ на родительское ханжество ребенок заявляет: «Мама, папа, вы что, возражаете против того, что я живу с Джонни. Или вы просто хотите, чтобы я притворялась, что не сплю с ним?» Паже вдруг ясно понял, что произошло.
Все предельно просто. Отношения родителей и детей-подростков неизбежно проходят испытание на двусмысленность и ложь — большую и маленькую. Детское ощущение собственной зависимости переплетается с затаенным чувством несправедливости. Родительское желание потворствовать своим прихотям и жить своей жизнью исключает доступ в эту жизнь детей. Но самым благополучным семьям, к которым Паже причислял и свою, удается во всей неразберихе отношений установить четкие границы, и нарушать их не позволено никому: это право ребенка на личную жизнь и право родителей устанавливать правила поведения, включая и некоторые табу. Хрупкий баланс сохранится до тех пор, пока одна из сторон — будь то взрослые или дети, ставшие взрослыми, — не поднимет на смех этот житейский принцип и не выбросит прочь как ненужный хлам.
