Барбара Гордон - Польский детектив
Мы полетели по направлению к новотаргскому аэродрому.
* * *Роман поглядывал на меня с сочувствием.
— Михалек, — сказал он наконец озабоченно, — а может, ты читаешь слишком много детективов? И в отпуске давно не был?
— Заткнись, — буркнул я. — Если тебе не хватает воображения, могу лишь посочувствовать родной милиции, которая считает тебя активным работником. Ты что, не понимаешь, что рюкзак — это вещественное доказательство?
Роман скептически покачал головой.
— Точнее, остатки рюкзака. Надо быть слегка стукнутым, чтобы втягивать в эту глупость спасателей. Мало тебе, что они снимают со стен всяких идиотов, таскают на себе горе-лыжников со сломанными ногами, так еще бедолаги нарвались на прокурора, который свихнулся на почве красного рюкзака. Ну и что тебе даст этот рюкзак? Почему ты так уверен, что это рюкзак Зволиньского, а не какой-нибудь ткачихи-ударницы, которая премирована путевкой в Закопане?
— Поручик Коломбо, — вздохнул я, — я всегда ценил твой высокоразвитый интеллект. Увы, по неизвестным причинам, разум твой спит. Пошевели серым веществом и представь себе такую ситуацию: человек отправляется в горы с рюкзаком — кстати, рюкзак тот самый, девушка Зволиньского его опознала. Итак, отправляется в горы… а через три дня его находят в ущелье с переломанными костями, а рюкзак висит на двести метров выше, зацепившись за выступ скалы. Это нормально?
— Рюкзак мог зацепиться, когда он падал.
— Ну да? Если бы даже так и было, то ремни не выдержали бы тяжести тела и оборвались, а рюкзак целый, понимаешь? Правда, прошел год, и мало что от него осталось, дождь в тех краях, бывает, льет от субботы до субботы, но нечего воротить нос только потому, что вещественное доказательство не выглядит как подарок от дядюшки из Америки. Важно то, что рюкзак не упал вместе со своим владельцем. А это значит, что несчастный случай был кем-то организован. Этот кто-то должен был хорошо знать местность, особенно эту тропинку, которая в одном месте резко сужается. Может быть, он шел за Зволиньским все время, от базы на Орнаке. На этом месте оглушил его и сбросил в пропасть. Потом обыскал рюкзак и бросил его вслед за владельцем.
Роман уставился на меня, приоткрыв рот.
— Ты что, хочешь убедить меня, что Калапут спихнул его в пропасть, чтобы… того… квартиру спокойно… — Он сделал неопределенный жест рукой.
Я разозлился.
— Ромек, господь с тобой! Тебе бы топтуном к посольству, а не оперативным работником! Я еще в своем уме, и Калапута на Красный пик не поволоку. Единственные туристские экспедиции, на которые способен этот балбес, кончаются в баре „Под козликом“.
— Тогда что? — пробормотал Роман и добавил: — Или ты гений, или я последний идиот.
— Дружище, шутки кончились. Начинается серьезная работа. Кто-то знал, что Анджей поехал в Закопане, следил за ним, ходил по пятам, потом оглушил и сбросил в ущелье. Видимо, не нашел того, что искал. Забрал из рюкзака документы и ключи от квартиры и уже на следующий день, а может, и позже, во всяком случае, до того, как тело было найдено, тщательно обыскал квартиру Зволиньского. Забрал что-то, о чем мы пока понятия не имеем. И только потом в квартиру проник Калапут, которого навел Доцент. Он думал, что у Зволиньского в квартире хранятся деньги. А риска не было никакого, потому что Доцент, будучи соседом Зволиньского, знал, что Анджей живет один, и надо только поторопиться, пока не приехал кто-нибудь из родственников. Доцент сам не хотел за это браться, потому что недавно условно освободился из заключения и знал, что милиция ему об этом напомнит, если что. Так и случилось. Он хорошо подготовился к вашему визиту, поэтому квартира его была чиста. Он только одного не ожидал: что это дело опять начнет раскручиваться, и вы снова свалитесь ему на голову и, что гораздо хуже, на голову его подружки. При случае вы наткнулись на злотые и доллары, добычу ограбления в Анине, которую отдал на хранение Доценту Честерфильд. Остается вопрос, кто убил Анджея и что искали у него дома.
Роман барабанил пальцами по столу.
— Есть тут элементы гипотетические, — признался он, — но… Я считаю, что ты должен составить об этом рапорт и отдать в районное отделение, пусть займутся.
— Я с грохотом захлопнул „дипломат“.
— Благодарю тебя, поручик, за столь ценный совет, сам бы я до такого не додумался. Это дело касается меня лично, и я его никому другому не отдам. Я не могу заняться этим официально, потому что это не мой район, прекрасно. У нас все нынче делается обязательно по районам: от места в детском саду до места в доме для престарелых. Но в таком случае я доведу дело до конца, так сказать, в нерабочее время. Я лишь хотел тебя попросить помочь мне кое в чем.
Роман смущенно молчал.
— А служебные инструкции? — проворчал он наконец. — Мне пришлось бы уведомить начальство. Да и ты тоже должен это сделать.
Я подошел к нему и тряхнул его за плечи.
— Роман, — сказал я, — ты что, не понимаешь, что это для меня дело чести, и я сам должен довести все до конца?
* * *Дом Януша я отыскал без особого труда. Это была великолепная вилла, идеально вписывающаяся в изгиб Окружной улицы, тянущейся вдоль старого крепостного рва, поросшего тростником.
Едва я успел нажать звонок у калитки, Януш уже махал мне с крыльца. Мы не виделись несколько лет, и я должен был признать, что он на свои тридцать пять — мы были ровесниками — совсем не выглядел, чего о себе я, увы, сказать не мог. Когда я позвонил ему вчера, Януш очень обрадовался. Сегодня он был слегка расстроен. Оказалось, что мать Кристины заболела, так что жена уехала к ней, а на Януша свалился весь дом и двое детей в придачу.
Он рассказывал мне об этом, а я шел за ним по узкой тропинке между голых кустов и размышлял, сколько такой дом может стоить. Миллион, а может, и больше. Я никогда никому не завидовал, а тут вдруг подумал, как по-разному у людей складывается жизнь. Я, например, если даже через двадцать лет стану генеральным прокурором, такой домик смогу построить разве что своему ребенку из детских кубиков. Все-таки хороший старт — это много значит. Отец Януша в те времена, когда мы вместе зубрили законы о землепользовании и уголовно-процессуальный кодекс, был директором большого предприятия. Они уже тогда жили на вилле в Жолибожских садах. Януш женился самым первым среди нас. Крыська после того, как завалила трудовое право, застряла на третьем курсе, а потом взяла академотпуск. В институт она больше не вернулась, да ей это и не нужно было, потому что ее родители перед тем, как переехать в Варшаву, продали свою землю в Познаньском воеводстве. Так что им с Янушем было с чего начинать. Не то, что я или Матеуш — голь перекатная.
Мы удобно расположились. Януш достал коньяк. Мы чокнулись.
— За встречу.
— Дай Бог — не последнюю.
— Двое нас осталось. Сначала Матеуш, потом Анджей. Оба в горах.
Лицо его застыло.
— Знаешь, — сказал он, — а я бросил горы. Брюхо растет, и сам на себя иногда злюсь, но с тех пор, как лавина на Дхаулагири накрыла Матеуша, я стал бояться гор… Ты не поверишь, семь лет назад я чуть не угробился на Кежмарском перевале. Эту трассу мы с Матеушем когда-то проходили за два часа с закрытыми глазами, а тут… Плохо. Ну а ты — все еще на тропе?
— Я? Да хожу иногда, но знаешь, с тех пор, как пару лет проторчал в Закопане, как-то мне это приелось.
Януш посмотрел на меня с любопытством.
— Ты работал в прокуратуре в Закопане? Я не знал об этом.
Мы снова наполнили рюмки.
— Поехали. Да, так получилось. После развода с Гражиной…
— Ты развелся с Гражиной? — Он был изумлен. — Батюшки, смотри-ка, а я ничего не знаю… Совсем утонул в своих бумажках, а тут столько всякого произошло…
— Ну, Анджей не позволил, кажется, тебе совсем утонуть в бумагах, — возразил я.
— То есть? — спросил он, выключая радио.
— Я знаю, что вы встречались незадолго до его смерти. Я тогда два года торчал в нашей горной столице и был отрезан от всего мира. Потом вся эта история… Ты знаешь, что это дело попало ко мне?
— Нет, я не знал… — пробормотал он. — Собственно, после смерти Матеуша мы практически не виделись… Извини, а за каким чертом ты потащился в Закопане?
— Я оставил квартиру Гражине, нервы у меня были ни к черту, ну жить негде, вот я и решил уехать. Постоянная прописка у меня осталась варшавская, а там… вроде командировки. Понимаешь, командировка на восемьсот дней. Мне это пригодилось, я не жалею… А что у тебя?
— Ничего особенного. С тех пор как я стал нотариусом, потихоньку старею среди своих бумаг. Но я люблю эту работу.
— Ты всегда был педантом.
— Ну был, был. А ты думаешь, что в архивах такой уж порядок? Мы все время чего-то ищем, всегда что-то не совпадает. Бывают дни, когда меня не видно из-за папок с делами. Твое здоровье!
