Валерий Воскобойников - Те же и Скунс – 2
Возле кормы эгидовского джипа стояла Пиновская, и слышал ли кто другой, но Меньшов ещё не потерял тренированного диверсантского слуха и явственно разобрал, как «Пиночет» тихо и твердо проговорила:
– Ты как хочешь, Осаф, а моё мнение, что Храброва надо валить. Причём вне зависимости от Сашиного…
– Да? – Дубинин обнял Марину Викторовну за плечи, загораживая от стылого ветра. – И уже есть прикидки?..
Внутри джипа навзрыд плакала красавица Алла. Сегодня у неё был выходной, и Наташин звонок сдёрнул её с тренировки по шейпингу. Алла примчалась из Озерков на такси и вместе со всеми побежала сдавать кровь, но врачи завернули. Багдадский Вор сидел рядом с Аллой и кутал девушку в свою куртку. Алла безутешно прижималась к нему, он что-то шептал ей, целуя в макушку… Игорь Пахомов косился на них сквозь стекло.
– Саша однажды рассказывал, – проговорил вдруг Плещеев, – как их, зелёных курсантов, натаскивали со снайперской винтовкой. Мишень чёрт-те где, всё в снегу, холодина собачий и ветер мешает, он и так и этак – не получается! Тут подходит инструктор…
Иван Анатольевич заинтересованно слушал.
– И Сашка, – продолжал Плещеев, – ему нахально докладывает: рассеивание, мол, у винтовки слишком большое, лучшего результата не выжать. А инструктор, по обыкновению ни слова не говоря, «Калашникова» – ты представляешь, «Калашникова»! – к плечу, одиночным бах! – и в десятку… Было дело, Антон Андреевич?
– Ну… – Меньшов передёрнул плечами и не стал возражать. Он вдруг подумал о том, что они, словно древние язычники, ставили дымовую завесу на пути Сашиной смерти. Придёт старуха с косой, увидит веселье, решит, что напутала с адресом… и на всякий случай отвалит…
– Саша его ещё действующим застал, – кивнув на бизнесмена, сказал Ивану Анатольевичу эгидовский шеф. С майором Кузнецовым можно было говорить откровеннее, чем с большинством простых смертных. – Говорит, совершенно фантастическая была троица. Легендарная… Теперь таких нет.
Меньшов посмотрел на окна больницы. Одного из этой троицы он похоронил сам. А второго… Второй тоже знал Сашу в те далёкие времена. И для него командир эгидовской группы захвата так и остался навсегда салажонком… лопоухим вчерашним детдомовцем по кличке «Лоскут»…
Эта мысль, как иногда происходит, посетила Меньшова далеко не случайно. Потому что одновременно с нею у него в поясном чехольчике требовательно заверещал пейджер. Антон Андреевич нажал кнопку, прекращая нарастающий писк, и прочёл на маленьком дисплее одно-единственное слово: «Звал?»
Заведующий отделением уже понял, что эгидовцы, временами заглядывавшие в коридор, уберутся не скоро. Ещё он понял, что для своего сотрудника они расшибутся в лепёшку, причём во всех отношениях. Его слегка раздражало, что ЭТИМ (имелись в виду спецслужбы вообще) необходимое доставлялось по обыкновению на тарелочке, тогда как прочим больным… Однако парня, удивительно стойко сопротивлявшегося смерти, было искренне жаль. К тому же доктор обладал счастливым иммунитетом против профессиональной гордыни, так часто побуждающей отвергать помощь. Он очень обрадовался приезду Ассаргадона, о котором был премного наслышан. Вдвоём они удалились за дверь, на ходу обсуждая внутрикостные инъекции по Атясову. Тогда Меньшов завёл «БМВ» и быстро поехал сквозь сумерки к себе в офис. На Московский проспект.
Войдя в кабинет, он первым делом включил в углу большой и очень мощный компьютер, а вот свет зажигать не стал – просто уселся за стол. Ожидание, как он и предполагал, оказалось недолгим. Прошла, быть может, минута, и внутрь заглянул Витя Гусев. Меньшов даже впотьмах различил, что выражение лица у Утюга было… сложное.
– Антон Андреевич, – начал Витя, – там к вам…
Меньшову дослушивать не понадобилось, он кивнул:
– Пропусти.
Витя убрал голову, и почти сразу через порог шагнул человек, которого Меньшов не видел с лета девяносто второго, с того памятного дня на Канарах, когда этот человек приходил его убивать.
Скунс закрыл за собой дверь и сел в чёрное «компьютерное» кресло возле стола. Короткий серебряный ёжик переливался в тусклом свете, падавшем из окна. Меньшову показалось, что со времени их последней встречи Алексей нисколько не изменился.
– Как? – спросил Скунс, помолчав.
– Плохо, – отозвался Меньшов. – В живот из «ТТ». Много крови потерял. И ожоги… около пятидесяти процентов, бензиновые…
– Вытащить надеются?
Бывшим напарникам незачем было друг перед другом лукавить, и Бешеный Огурец ответил:
– Практически нет. – Подумал и добавил: – Катю, может, поэтому к нему и пустили.
Скунс покачал головой и вытащил из кармана миниатюрный «Псион». Положил рядом сотовый телефон. Достал гибкий кабель и подоткнул один конец к разъёму «Нокии»…
Бешеный Огурец протянул через стол руку и осторожно опустил крышечку, выключая крошку-компьютер. Скунс вскинул голову, и Огурец молча кивнул в угол, где тихонько шуршали на холостом ходу несчётные мегагерцы и гигабайты.
Скунс довольно долго смотрел ему в глаза. Потом сказал:
– Спасибо, Санек.
Сел за клавиатуру электронного чудища, перекинул с «Псиона» какие-то файлы и взялся за работу.
«Дорогой дон Педро! Моё вечное почтение, кабальеро…»
На сей раз послание не будет выписывать в мировой сети звериные петли, хороня следы и скрываясь от возможной погони. Оно кратчайшим путём улетит прямо к южным берегам Карибского моря, в солнечный портовый город на реке Магдалена.
«Приношу тысячу извинений за то, что так долго молчал, и всемерно спешу сообщить, что отныне считаю „Тегу“ Луиса Альберто Арсиньегу де лос Монтероса своим заклятым личным врагом…»
Оно будет запечатано тем двойным нераскрываемым шифром, при виде коего дона Педро, невзирая на обстоятельства, мгновенно извлекут отовсюду.
«Который, несомненно, заслуживает скорейшего избавления от бремени бытия…»
С деловых переговоров. Из-за карточного стола. Из женских объятий…
"Я только решусь попросить вас авансом об одном большом одолжении. Пусть, если угодно, это составит весь мой гонорар за работу. Как я слышал, в ваших благословенных Богом краях добывают Balsamum peruvianum, он же Balsamum indicum nigrum, он же Opobalsamum liquidum.[65] Дело в том, что мой близкий друг получил сегодня ожоги, которые врачи считают смертельными. Я очень хочу спасти этого человека. Скунс". Компьютер стиснул письмо до невидимой плотности, снабдил его маскирующей оболочкой и за долю секунды выстрелил в сеть.
Чтобы добраться в Колумбию, электронному письму даже при самых благоприятных условиях нужно время. Там его расшифруют, прочтут и примут решение. И опять время, потребное, чтобы ответ долетел обратно в заснеженную Россию, в город Санкт-Петербург…
А вот было ли время у Саши Лоскуткова, этого не знали ни Скунс, ни Бешеный Огурец. Они просто сидели и ждали. Их этому не требовалось учить.
Они не разговаривали друг с другом и света по-прежнему не зажигали, только экран компьютера ярко переливался в углу, да в окно (сквозь которое снаружи ничего нельзя было рассмотреть) проникали лучи уличных фонарей. Потом экран погас, экономя энергию и люминофор, и остались лишь фонари. Тогда Скунс вздохнул и со стуком поставил на стол бутылку «Синопской»:
– У тебя сын, говорят… Поздравляю.
– Спасибо.
– Как назвал?
Бешеный Огурец усмехнулся:
– А ты догадайся.
Поднялся, открьи шкаф и вытащил два стакана. Немного помедлил. Убрал стаканы назад. Открыл другой шкаф и откуда-то из глубины извлёк гитару в чехле. Очень, очень давно он не брал её в руки…
Скунс молча наблюдал за ним. Потом скрутил пробку, хлебнул из горлышка и пододвинул бутылку Бешеному Огурцу. Тот тоже глотнул раз или два и принялся подтягивать струны.
Давай я тебя согрею
И кровь оботру со лба.
Послушай, очнись скорее,
Утихла вдали стрельба.
Дождём закипают лужи,
Разбит на двери замок,
И пулю сожрал на ужин
Включавший электроток.
Всё вышло даже красиво,
Ещё помогла гроза,
Все наши остались живы,
Послушай, открой глаза!
Сейчас подоспеют крылья,
Ведь им не помеха дождь.
Мы так за тобой спешили,
Мы знали, что ты нас ждёшь…
Бешеный Огурец пел очень тихо, словно молился. Время от времени он поглядывал на Скунса. Скунс молчал.
Мы скоро взлетаем, слышишь?
Винты в вышине гудят.
Послушай, очнись, дружище,
Не то подведёшь ребят.
Держись! Не твоей породе
Да в пластиковый мешок!
Ты видишь – солнце восходит,
Все кончилось хорошо.
Ты завтра напишешь маме,
Я сам отнесу конверт…
Послушай, останься с нами!
И так довольно потерь.
Ещё впереди дорога
Длиною в целую жизнь…
Родной, потерпи немного!
Держись, братишка. Держись…[69]
На последнем куплете Скунс негромко принялся подпевать, и Бешеному Огурцу показалось, что давнишняя песня стала звучать не так безнадёжно.
