Керен Певзнер - Смерть саксофониста
— Валерий, скоро буду! Уже одной ногой в машине.
Наскоро пригладив взлохмаченные волосы, я несколькими движениями нарисовала глаза и губы, и помчалась к месту встречи. Пробок на дороге не было, сотовый молчал, и я доехала более-менее спокойно.
Кроме Искрина, в конторе находилось еще четверо. Два бодрых пенсионера, один — писатель, другой — поэт. Их опусы еженедельно появлялись в бесплатной газетке, существовавшей исключительно с рекламы, причем писатель гневно обличал язвы и пороки общества, заключавшиеся в хамстве работников по делам новых репатриантов, и требовал незамедлительного (от тех же работников) предоставления квартир в солнечном Ашкелоне. Что же касаемо поэта, он был известен как певец красот города на Средиземном море. Каждое его стихотворение начиналось со слов: «Дорогой мой Ашкелон…». Наталкиваясь на очередное эпическое творение убеленного сединами рифмоплета, я бормотала про себя: «Служил Гаврила хлебопеком…» — и переворачивала страницу.
Кроме представителей творческого жанра, в комнате сидели две дамы бальзаковского возраста и смотрели на меня, только что вошедшую, с неприязнью.
— Ну вот, все в сборе! — Искрин махнул мне рукой, приглашая присесть. Валерочка, тебе известна наша проблема?
— Не помню, — я помотала головой, — что-то благотворительное…
Мне все еще не было ясно, зачем меня пригласили.
— Объясните, а то мне на работу пора.
Искрин замялся, а его свита переглянулась. Наконец он решился:
— Мы знаем, что тебя допрашивал полиция по делу Вольфа…
— Что?! — возмутилась я. — При чем тут полиция и Вольф?! Когда вы назначали мне встречу, Вольф еще был жив и здоров…
— Да, но с тех пор он умер! — безапелляционным тоном заявила одна из дам.
— А я тут при чем? И вы, кстати говоря, тоже! — терпеть не могу, когда со мной так разговаривают. Кто она вообще такая?
— Тише, девочки, успокойтесь, — примирительно сказал Искрин. — Сейчас мы тебе все объясним…
— Так объясняйте же, черт возьми, а не ходите вокруг да около.
Нервная дама фыркнула и отвернулась. Другая наклонилась к ней и что-то зашептала.
— Мы являемся правлением добровольного сообщества, борющегося за национальное самосознание, — голос партийного деятеля окреп, и было видно, что он стал на заезженную колею. — Несколько месяцев назад нам удалось связаться со спонсорами из Бельгии, и те пообещали перевести нам на наши благородные нужды весьма значительную сумму.
— Откуда? — тут же машинально вырвалось у меня.
— Из Бельгии, от весьма состоятельной организации.
Не перестаю удивляться, как могут люди находить источники? Может быть, для этого нужен какой-то особенный талант?
— Позвольте полюбопытствовать, сколько же вам досталось от состоятельных фламандцев?
— Сто тысяч долларов, — нехотя ответил Искрин.
— Надо сказать, уважаемая, что эти деньги мы вот-вот получим, — вставил свое веское слово поэт.
— Подожди, Григорий, не лезь, — остановил его Валерий. — Дай мне договорить.
— Так вот, эти деньги мы не могли получить просто так. Обязательно нужно было поручительство человека, находящегося на службе у государства и обладающего большими полномочиями. Он должен был выступать нашим гарантом и отчитываться перед спонсорами в случае, если произойдут нарушения.
— И вы обратились к Вольфу, — заключила я.
— Верно, Валерочка. — кивнул Искрин. — Мы не хотели вмешивать в это дело нашего мэра, иначе эти деньги пошли бы на поддержку семей наркоманов, выходцев из Северной Африки и на тому подобное. А нам нашу культуру развивать надо.
И он почему-то показал на поэта с писателем.
— А он так внезапно умер, — сказала вторая дама.
— Да, — кивнула я, — умер, и это прискорбно. Могу сказать вам только одно: это не из-за меня.
— Что ты, что ты, Валерочка! — замахал на меня руками Искрин. — От тебя нам нужно одно: позвонить спонсорам в Бельгию и объяснить ситуацию. Пусть не задерживают выплату денег для нуждающихся. А то третий месяц тянут.
— И все? — я удивилась простоте просьбы. Зачем им нужно было мяться и говорить со мной недомолвками?
Ответ пришел сразу:
— Только, моя дорогая, мы все просим тебя соблюдать строгую конфиденциальность. Договорились?
— Разумеется, — согласилась я. Опять пролетает заказ, опять общественная нагрузка. А я еще бежала…
— И все же мне не понятно, если бы Вольф не умер, на какую бы тему мы бы с вами разговаривали? — спросила я.
— Потом-потом, после звонка, — Искрин протянул мне серый аппарат.
В Брюссель, в штаб квартиру спонсоров — бельгийскую фирму по продаже компьютерных изделий, я дозвонилась довольно-таки быстро.
— Добрый день, говорит Валерия Вишневская, — четко выговорила я в трубку, — вы слышите меня?
Мужской голос с сильным французским акцентом ответил утвердительно. И я продолжила:
— Я звоню вам по поручению добровольного сообщества борцов за национальное самосознание, — перевести такое название мне удалось не сразу, и я боялась, что меня не поймут на том конце разговора.
Но меня поняли правильно:
— Мы ждали вашего звонка, госпожа Вишневская. Расскажите нам, что у вас происходит?
Мне пришлось начать с самого начала. Я рассказала о свадьбе, смерти Вольфа, о поисках, проводимых ашкелонской полицией, и закончила тем, что нахожусь сейчас среди членов правления, обеспокоенных тем, что из-за смерти гаранта сорвется такой значительный куш.
Меня слушали не перебивая. Как только я закончила свою речь, голос ответил:
— Благодарю вас… Мы обсудим все, что вы нам сообщили.
— Про деньги, Лера, спроси про деньги, — зашептал у меня над ухом Искрин, — пусть не забирают их обратно. Мы не виноваты.
— Простите мне мою назойливость, но меня просят перевести. Что вы намереваетесь сделать с вашим богатым пожертвованием?
Мне не хотелось задавать этот вопрос. Это был типичный вопрос «про рюкзак».
Когда в армии новобранцам кричат: «Стройся!», всегда находится один умник, который спрашивает: «С рюкзаком или без?». И, как следует ожидать, получает вполне логичный ответ: «Тебе с рюкзаком!»
— Нами уже выслано распоряжение вашему банку, с уведомлением вернуть деньги обратно в Бельгию. Скорей всего, мы не сможем более помогать вам, так как у вас творятся совершенно невообразимые вещи. У нас есть определенные обязательства перед обществами из Сенегала и Бангладеша. Всего вам наилучшего, госпожа Вишневская.
На том конце повесили трубку.
— Что, что он сказал?! — четыре фигуры бросились ко мне.
— Что забирает деньги. У него Бангладеш на очереди.
— Какой такой Бангладеш? — возмутились общественные деятели. — Разве там есть евреи?
— При чем тут евреи? — удивилась я.
— При том, что эти спонсоры — протестанты, которые верят в то, что евреи — избранный народ, и помогают нам.
— Да, я нечто подобное слышала, — пробормотала я. Эта история начала мне порядком надоедать. — Мне пора.
— Спасибо, Валерия, вы нам очень помогли, — сказал Искрин, а дамы посмотрели на меня уже без прежней неприязни.
— Не первый раз и, как всегда, бесплатно, — ответила я и вышла.
Зря дамы поспешили изменить мнение обо мне в лучшую сторону.
* * *Дома меня поджидала Дарья.
— Мам, у меня к тебе дело.
— Какое, интересно мне знать, — и я, скривившись, стянула с ноги лодочку с двенадцатисантиметровым каблуком.
— К нам едет Суперфин! — торжественно объявила моя дочь.
— Это становится интересным… — я прошла в кухню. — Похоже на «к нам едет ревизор». И кто же он такой?
— Мамуля, ну какая же у тебя память дырявая! Я же тебе сто раз рассказывала.
И вдруг я вспомнила… Моя дочь сыграла во всей этой истории немаловажную роль. Большая поклонница интернета, она скользила по электронным волнам, как только удавалась малейшая возможность. А так как меня практически не бывало дома, то эта возможность ограничивалась лишь величиной счета за телефон. Даше не разрешалось переходить определенную грань.
Когда мы с Денисом поехали отдыхать в кибуц, Дарья переехала к Элеоноре. И там бросилась в пучину интернета. Все объяснялось просто: в отличие от меня — Денису электронное время оплачивала работа, и Дашка ошалела от безнаказанности.
В это время ей пришла в голову гениальная мысль: скорее всего, воспитательные приемы Элеоноры стали действовать ей на нервы, и она решила познакомить мать Дениса с кем-нибудь, чтобы та переключилась на другой объект.
Моя дочь в меня. Уж если она за что-то берется, то доводит его до логического завершения или до абсурда. Дарья перерыла огромное количество сайтов-знакомств на трех языках — русском, английском и иврите. Эта пятнадцатилетняя чертовка написала очень элегантное письмо от лица Элеоноры, стащила и просканировала ее самую удачную фотографию — с отливающими голубизной волосами и даже убрала пару морщин методом компьютерной графики. Довольная получившимся художественным произведением, она разослала его по всем адресам.
