Вячеслав Барковский - Выродок (Время Нергала)
А насчет того, что я чего-то там перевернул вверх ногами, то… Вы просто хотите обладать тем, чего у вас нет.
Но я оказался физически намного сильнее всего моего окружения, я оказался выше в интеллектуальном отношении, и теперь уже я могу владеть чужими телами, чувствами и разумом. Именно я, которого все считают выродком, в значительной степени диктую обществу правила игры. Мне интересно с вами состязаться. Но настанет день, и вы признаете себя побежденным. Тогда я убью вас.
— Хорошо. Я принимаю ваш вызов. И я выиграю.
— Вы не можете выиграть. Вы похожи на меня, в этом ваша сила. Но вы намного слабее меня, потому что я не от мира сего. Я одержимый!
— Вот потому я и выиграю. Вы одержимы и вы безумны!
— По поводу одержимости и безумия мы поговорим в следующий раз. Это очень любопытная тема. Сейчас для первого знакомства — достаточно. Вам же на досуге предлагаю вспомнить историю. И одержимых, которые в разные периоды были властелинами мира. Теперь я ухожу. Вы досчитаете до ста в медленном темпе и выйдете отсюда. Не пытайтесь меня искать. Я вам позвоню.
* * *На следующий день Любомудров засел за свои записи, заметки, стал просматривать документы, полученные от генерала.
Начав по памяти восстанавливать свой разговор с НИМ, журналист вдруг почувствовал леденящий холод. Потом его обдало жаром. Он откинулся на спинку кресла. Сердце сжалось от страха, будто кто-то невидимый накинул на него широкий ремень и сдавливает изо всех сил.
„Что это со мной? — подумал Любомудров. — Уж не испугался ли я ЕГО?“ И тут же сам себе ответил: „Испугался не то слово! От НЕГО шла волна чего-то жуткого, неописуемо ужасного“. Журналист вдруг со страхом подумал о том, что по сути совершенно беззащитен перед этим существом, целиком находится в его власти. Неизъяснимая тоска вдруг овладела им.
„Да прекрати! — мысленно попытался он приказать себе. — Что за истерика!“ Но тоска, страх и необъяснимое чувство тревоги усиливались.
Любомудрову вдруг подумалось, что жил он плохо, не так. Что никогда ни жена, ни дочь, ни внук не видели от него ласки. Он был сдержан, считал, что мужчина не должен расслабляться… И вот теперь… „Конечно, теперь я, ввязавшись в этот идиотский поединок, подвергаю опасности не только и не столько себя, сколько их!“ Ему стало еще страшнее. Страшно было не только оттого, что он беседовал с безжалостным убийцей и мог не вернуться с этой беседы. Страшно было оттого, что он не мог понять настоящей опасности.
„У НЕГО нет лица! — вдруг подумал журналист. — Я не видел, я не смог разглядеть ЕГО лица!“ Действительно, даже при слабом свете лампочки журналист должен был разглядеть хотя бы общие очертания или отдельные черты лица собеседника. Между тем он мог вспомнить и представить лишь белое пятно с черными провалами глаз. „Как же я не подумал об этом там? Ведь должны же быть у НЕГО нос, рот, уши, наконец!“ От такой по-детски наивной, примитивной мысли ему стало вдруг легче. „Разнюнился! Может, этот придурок чулок на морду натянул! Вот лицо и пропало!“ Но Любомудров знал, что это не так. Лица он просто не мог разглядеть, потому что собеседник вел разговор, не только находясь в полутьме, но и держа во мраке самого себя. Журналисту трудно было описать это ощущение. Факт тот, что была или не была маска на Выродке, но ОН не раскрывался. А лицо человека можно охарактеризовать только во время разговора, пусть даже и не откровенного.
От безликости монстра журналисту и вовсе стало не по себе.
„Надо в первую очередь отправить на дачу Ирину с внуком“, — подумал Любомудров, и оттого, что он принял хоть какое-то решение, ему стало легче.
Журналист попытался сосредоточиться на документах и фактах.
Точно было известно, что ОН пятнадцать лет странствовал по стране, оставляя везде, где побывал, кровавый след.
Убивал, как правило, военных или людей, одетых в форму. Среди жертв были и женщины, но, опять-таки, каким-либо образом причастные к военизированным подразделениям. Оставлял на жертве визитную карточку — зигзагообразный разрез,
Точно известно, что жертвы ОН искал и находил в определенные дни месяца. Вначале это происходило четыре раза в год. Седьмого января, десятого апреля, седьмого июля, десятого октября.
Одно время в ориентировках ОН проходил под кличкой „Квартальный убийца“. Впоследствии стал убивать каждый месяц, опять-таки, по строго определенным, постоянно чередующимся числам. Теперь уже получил кликуху Выродок. Так же стало обозначаться и все дело о зверских серийных убийствах.
В деле нет никаких сведений о том, что монстр заранее выбирает и выслеживает жертву. В то же время не говорилось и о том, что выбор случаен. Поскольку убийства происходят по определенным числам, журналист был склонен предположить, что жертва все-таки выбирается заранее. Но каким образом? Почему оперативники ни в одной сводке, ни в одном рапорте не упоминали о поисках жертвы Выродком?
Последнее убийство было им совершено десятого числа прошлого месяца. Значит, следующее будет седьмого, через три недели. Что можно успеть сделать? Любомудров знал, что люди Успенского проверяют каждый сигнал, полученный от всех, у кого при себе был фоторобот, наверняка очень близкий к оригиналу. До сих пор не удавалось ни схватить, ни уничтожить ЕГО. Судя по карте, убивал ОН в разных местах, в основном в подвалах домов, выселенных и готовых к капитальному ремонту. Ни во что сверхъестественное журналист не верил, и тем не менее в жизни приходилось сталкиваться с какими-то необъяснимыми с точки зрения человеческой логики фактами. Что-то в НЕМ есть. Может быть, Успенский скрывает или не договаривает чего-то.
Телефонный звонок прервал его размышления. Любомудров взял трубку и услышал взволнованный голос Чернышева.
— Игорь Дмитриевич, ОН говорил с вами?
— Говорил.
— К вам нельзя сейчас зайти побеседовать?
— Заходите. Буду ждать.
Психолог пришел через пятнадцать минут. Вид у него был какой-то взъерошенный.
— Игорь Дмитриевич, ОН не сумасшедший! — начал Чернышев без предисловия.
— Эк куда вас занесло! — сказал Любомудров, почувствовав себя гораздо увереннее с приходом психолога. — И почему вы решили сделать такой парадоксальный вывод?
— То есть я хочу сказать, что ЕГО нельзя отнести к обычному распространенному типу-психопатических личностей. Если вы немного потерпите, я поясню свою мысль. ОН, убивая, совершает определенный ритуал. Оставляет на тепе убитого кровавый зигзаг. Можно было бы подумать, что это религиозный фанатик. Но в то же время убийства сопровождаются сексуальным насилием, расчленением тела. Убивает ОН, как правило, мужчин, хотя среди жертв есть и женщины. Очевидно, убивая, ОН получает половое удовлетворение от вида мучений и агонии своих жертв. Но акты вскрытия показывают, что насилие часто бывает совершено уже после наступления смерти.
То есть здесь такой клубок всевозможных психических отклонений, что я бы предположил не сумасшествие, а некое социопатическое отклонение, когда плюс ко всему преступник еще получает удовлетворение от самого факта убийства, считая жертву бесполезной в социальном, общественном плане…
Психолог говорил, говорил, а Любомудров поймал себя на том, что вдруг увидел вместо лица Чернышева кровавую изуродованную маску с отрезанным носом, вырванными губами и выколотыми глазами.
— Что с вами? — вдруг услышал он голос психолога. — Вам плохо?
— Нет, нет, просто уж больно страшные вещи вы рассказываете.
— То-то и оно, что страшные, — сказал психолог. — Таких случаев, насколько я знаю, в психиатрии не наблюдалось. Я перерыл множество источников. Даже знаменитый Чикатило — кружок кройки и шитья по сравнению с Выродком. Главное, что мы скорее всего никогда не сможем понять ЕГО психологию, мотивацию поступков.
— ЕГО надо ловить, а разбираться в психологии будем потом, — сказал Любомудров нарочито грубо, отгоняя от себя кошмарные видения.
— А пока не поймем, вряд ли поймаем, — возразил психолог.
— Можно, наверное, и не очень вдаваться. Вот вы как врач скажите, чего может бояться этот самый Выродок? Ведь есть же у него наверняка слабые места?
— Боится ОН разве что смерти, да и то неосознанно. Возможно, если ЕГО жизни реально, непосредственно будет угрожать опасность, ОН испугается, но и то в самый последний момент, когда увидит смерть непосредственно рядом с собой… А в остальном… Если бы ЭТО был обычный психопат, я бы мог предположить, что ОН так же, как и все „человеки“ боится неизвестного и непонятного…
— Может, на этом мы и попробуем сыграть? — задумчиво сказал Любомудров, при слове „непонятный.“ вновь испытавший секундный прилив ледяного ужаса.
Чернышев что-то еще говорил, но журналист уже почти не слышал его. Хотелось остаться одному, разобраться, что с ним происходит, прикинуть, что делать дальше.
