Ричард Старк - Ограбление Зеленого Орла
- Приблизительно, иногда меньше, иногда больше, - ответил Стен.
- Значит, каждый получит примерно по шестьдесят пять, - подсчитал Фуско.
- Нам нужна надежная команда. - Паркер посмотрел на Фуско. - У вас есть кто-нибудь на примете?
- Да. Парень, который сидел вместе со мной. На него кто-то настучал, поэтому его и взяли. Теперь он должен быть уже на свободе. Он человек надежный и решительный, его многие знают.
- Как его зовут?
- Джек Кенгл.
Паркер покачал головой.
- Не знаю такого. Можете связаться с ним?
- Он дал мне свой адрес, когда я выходил.
- Поговорите с ним. Филли Уэбба знаете?
- Конечно, - ответил Фуско. - Он вез меня однажды в Норфолк. Отличный парень.
- Я свяжусь с ним, - сказал Паркер.
- Что там с этим иностранцем? Салсой? Он еще здесь?
- Умер, - ответил Паркер, - уже два года прошло.
Неожиданно в разговор вступила Элен, до сих пор безмолвно сидевшая в углу.
- Билл Стоктон никогда не подводил.
- Точно, - подтвердил Фуско. - Паркер, помните Стоктона? Высокий такой, тощий как жердь, с черными волосами, торчащими на макушке. Отличный стрелок.
- Помню. Найдете его или это сделать мне?
- Я найду его, - ответил Фуско. - Вы лучше займитесь финансами.
- Финансами? Что это значит? - встрепенулся Стен.
- Нам предстоят расходы, например на оружие, машину. Нужно занять у кого-нибудь деньги; если дело выгорит, мы отдадим в двойном размере.
- Почему бы не воспользоваться деньгами кого-нибудь из нас?
- Это чревато сложностями, - объяснил Паркер. - Человек, внесший в общее дело деньги, невольно рассчитывает, что с ним будут считаться больше, чем с остальными. Поэтому всегда лучше брать деньги на стороне.
- Я думаю, это лучше сделать вам, Паркер, - сказал Фуско. - Люди с деньгами не любят вступать в денежные отношения с теми, кто сидел. Такой уж укоренился предрассудок.
- Я возьму это на себя, - ответил Паркер и повернулся к Стену: - Как бы нам устроить ночное-дежурство у южных ворот, вроде того, какое провел Фуско днем?
- Проще простого, - сказал Стен. - Я могу сидеть там, в машине. Никому в голову не придет что-то заподозрить.
- Дежурить нужно сегодня с одиннадцати тридцати вечера до четырех утра.
- Сегодня? - Лицо Стена приняло обиженное выражение. - Сколько раз себе говорил: не вызывайся.
- Чтобы вы не скучали, я могу составить вам компанию, - предложил Фуско. Стен ткнул в его сторону пальцем.
- Но вы, дружище, только что отдежурили!
- Один из вас вначале отвезет меня в мотель, а завтра утром заберет, сказал Паркер.
- Оставайтесь здесь на ночь, - произнесла вдруг Элен голосом, в котором не было ничего, что навело бы на какие-то нескромные мысли; ничего не выражало и ее лицо, на которое бросил быстрый взгляд Фуско. Обычное вежливое предложение гостеприимной хозяйки. Но Фуско почувствовал, как в наступившей тягостной тишине нарастает напряжение, увидел Стена с застывшей на лице натянутой улыбкой, да и у него самого нервы чуть не сдали, и он с облегчением услышал ровный невыразительный голос Паркера:
- Я предпочитаю ночевать в мотеле. Фуско поспешно вскочил на ноги, прерывая совещание.
- Я отвезу вас, Паркер.
- Хорошо. Увидимся утром. Стен, - сказал Паркер.
- Пока, - ответил Стен. Гроза прошла стороной.
Глава 5
- Знаете, что меня поражает больше всего? - спросил доктор Годден.
Элен несколько минут сидела молча, обхватив плечи руками и глядя на узор ковра, не в состоянии сосредоточиться и не зная, что сказать. Доктор Годден говорил ей, что ее не должны беспокоить паузы в разговорах, люди молчат, когда молчит все их существо, и говорят, когда испытывают непреодолимое стремление выговориться. Но ей было тягостно сознавать, что время уходит, а она ничего еще не сказала, ни о чем не посоветовалась. Они уже многого достигли, и ей не терпелось продолжить совместную работу, поставить все снова на свои места.
Это был один из тех редких случаев, когда он первым нарушил молчание, это ее настолько поразило, что, оторвав взгляд от ковра, она мельком взглянула на него и отрицательно покачала головой:
- Нет, не знаю.
- Вы никак не придумаете, о чем заговорить, - сказал он. - Боюсь, это происходит потому, что вы очень стараетесь не думать о чем-то вполне определенном. Как по-вашему, я прав?
- Не знаю, - ответила Элен, хотя от его слов она внутренне напряглась. - Я не могу сосредоточиться.
- Разве? Итак, сегодня у нас понедельник, двадцать первое, а знаете, когда в последний раз вы говорили про ограбление? Ровно неделю назад, в прошлый понедельник. С тех пор вы не произнесли об этом ни слова. В среду вы говорили о своей матери, в пятницу - о дочери, а сегодня вообще не произнесли ни слова. Но до ограбления осталось всего десять дней, и до прошлого понедельника эта тема очень вас волновала.
Он замолчал, и, значит, теперь была ее очередь что-то сказать, как-то ответить на его слова.
В панике она искала подходящие слова, но в результате только пробормотала:
- Не знаю, у меня такое ощущение, что мне просто больше нечего сказать об этом.
- Вы последовали моему совету и присутствуете на их переговорах?
-Да.
- Знаете их планы?
-Да.
- Разве мы не можем поговорить об этом?
- Наверное. - В смятении она пожала плечами, ее лицо исказилось от боли. Мне кажется, я больше не в силах думать об этом.
- Но вы же слушаете их разговоры, не так ли?
- Да.
- Стало быть, вы все еще этим интересуетесь, думаете об этом. Но говорить об этом не хотите. Как вы думаете, почему?
- Не знаю.
Доктор Годден начал, как обычно, выдвигать одну гипотезу за другой.
- Может быть, вы перестали доверять мне? Или убедились, что дело выгорит и глупо было так волноваться? А может быть, вы почувствовали влечение к своему бывшему мужу? Или Паркеру?
- Нет! - вырвалось у нее так громко, что это поразило ее самое, и она надолго замолкла, прислушиваясь к этому своему "нет!", повторявшемуся, словно эхо, в самой глубине ее существа. Наконец, очнувшись, она поняла, что вглядывается в край ковра, рисунок которого, как ей показалось, чем-то походил на профиль Паркера, холодный и безучастный.
- Что для вас Паркер? - услышала она голос доктора Годдена. - Родитель, суровый отец?
- Холод, - сказала она, не понимая до конца, о ком она говорит. О Паркере, или о себе, или о них обоих, не сознавая даже, какой смысл вкладывает она в это слово.
- Мужчина, которого вы не заслуживаете?
- В среду, - произнесла она монотонно, почти шепотом, - Стен не должен был ночевать дома. Я предложила Паркеру остаться, я старалась не придавать своим словам сексуального оттенка. Сама не знаю, чего я хотела. И не уверена, понял ли это Паркер.
- Он остался?
- Нет. Уехал, и я почувствовала облегчение. Я была рада, что он уехал, но мне казалось, что должна была предложить ему остаться.
-- Вы почувствовали облегчение, когда поняли, что по-прежнему никому не нужны?
- Наверное, не знаю.
- Что сейчас вы испытываете к Паркеру?
- Мне кажется, я его ненавижу, - сказала Элен. - И боюсь.
- Вы считаете, что он был бы вправе наказать вас за вашу ненависть, предположил доктор Годден, - поскольку не сделал лично вам ничего такого, что оправдывало бы вашу ненависть? Поэтому вы его и боитесь, ведь страх - это проявление чувства вины.
Иногда ей было трудно отвечать на его вопросы. Так и на этот раз. Поэтому она только покачала головой.
- Возможно, в среду вам снова захочется поговорить об ограблении. Возможно, к тому времени вам удастся лучше разобраться в своих чувствах.
- А сейчас нельзя? Кажется, я уже лучше разобралась в себе, и мне хотелось бы поговорить об этом.
- Сейчас у нас уже нет времени, - сказал он, и в его голосе не было обычной теплоты. - Отложим разговор до среды.
Она почувствовала себя виноватой и перед доктором. По непонятной причине она не рассказала ему о плане операции, заставила его подумать, что не доверяет ему, тем самым создала трещину в их отношениях тогда, когда больше всего нуждалась в его помощи.
- В среду я расскажу вам все, - пообещала она.
- Ваша воля, - ответил он.
Глава 6
Норман Берридж окинул взглядом покойника и остался доволен. Может, на щеках больше румянца, чем нужно, особенно для шестидесятитрехлетнего человека, но родственники обычно не обращают внимания на такие мелочи. На губе не заметно жуткого шва, но вообще-то, конечно, они обошлись без особых косметических ухищрений. Впрочем, с таким помощником и это хорошо!
А, все хорошо, не о чем беспокоиться! Вполне приемлемо. Нет, на самом деле хорошо! Он сказал это помощнику, молодому пуэрториканцу, который с гордым видом стоял возле покойника. Пуэрториканцы были почти единственными, кто в наш изнеженный век соглашался работать здесь за мизерное ученическое жалованье. Тот принял похвалу, радостно замахал руками, и щеки его зарделись, как у трупа, над которым он трудился.
Раздался телефонный звонок. Норман Берридж подошел к настенному телефону в дальнем углу комнаты, взял трубку и услышал голос своего секретаря:
