Александр Бондарь - На развалинах Старой Крепости
— А почему это я должен быть армяном?
Второй армянчик — чёрный и кучерявый быстро шагнул вперёд.
— А чё это за козёл тут развыступался? Чё это он тут гонит?
Армянчик подошёл к Амьеру вплотную, но тот одним сильным, точным ударом в живот свалил его на землю.
— Ах ты, сука! — закричал товарищ кучерявого армянчика и бросился на Амьера.
Тот не растерялся и нанёс недругу прямой удар в челюсть, от которого рыжий армянчик полетел на землю. Но кучерявый уже поднимался на ноги. Он достал из заднего кармана брюк складной ножик. Тихо и глухо щелкнуло: наружу прыгнул наточенный, стальной язычок. Армянчик бросился на своего врага, но тому удалось перехватить руку с ножом. Нож застрял в воздухе. Две руки, сжимая одна другую, пытались захватить рукоятку. Алика видела, как опасное, сверкающее лезвие свирепо дрожит в нерешительности: оно словно бы колебалось — кого из двух недругов ему предстоит разить. Второй армянчик, мотая туда-сюда головой, поднимался, чтобы прийти на помощь своему товарищу.
И в этот момент Амьеру удалось сильно сдавить пальцы врага, сжимавшие страшную рукоятку: враг вскрикнул от боли, и нож полетел в пыль, на землю.
Рыжий армянчик, отряхнувшись, подошёл сзади и, что было силы, въехал Амьеру кулаком в спину. Тот выпустил своего противника, согнулся, и оба армянчика остервенело принялись пинать его ногами.
Алика, не теряя времени, отскочила в сторону и подобрала раскрытый нож. С воинственным вскриком бросилась она на армян. Одним взмахом полоснула рыжего по руке. Тот закричал. Алика с силой швырнула нож в бедро кучерявому.
Оба армянчика отбежали в сторону.
— Ну?! — закричала Алика, наступая на них и широко размахивая ножом. — Ну?!.. Кто из вас хочет подохнуть?! Кому надоело жить?!
Короткое острое лезвие, угрожающе и свирепо сверкая, мелькало у них перед глазами. Оба армянчика замерли в нерешительности. Никому из них умирать не хотелось. Они постояли на месте, и когда, всё так же размахивая страшным ножом, Алика сделала шаг к ним, развернулись и бросились убегать.
Оказавшись на безопасном расстоянии, ребята остановились.
— Мы ещё вернёмся! — закричал рыжий. — Вас обоих в землю положат!
— Хана вам, короче! — подтвердил эту угрозу его товарищ. — Кишки выпустим!
Поругавшись немного, они скрылись, сбежав вниз по тропинке.
Алика оглядела доставшийся ей боевой трофей — армянский нож, сложила его и спрятала у себя в кармане.
— Алика, — пробормотал Амьер, — пошли скорее на пляж… Мне надо постирать рубашку…
Рубашка у него была перемазана кровью.
Алика помогла ему подняться, и они отправились по тропинке, туда, где вдалеке синело и переливалось, отдавая солнечным блеском, море.
Узенькой, кривой тропкой они спустились на дикий пляж. Амьер снял рубашку, шорты и пошёл к воде. Но так как ночью был шторм, и к берегу натащило разной дряни, то Амьер зашёл в воду подальше. Здесь вода была чистая, и он начал поспешно прополаскивать рубашку с шортами. Алика ждала его на берегу.
«Ничего, — думал он, — постираю сейчас, высохнет, и никто не заметит…»
«А, собаки! — злорадно вспомнил он двух молодых армянчиков. — Что, получили?!..»
Он окунулся до шеи, обмыл лицо и ссадину.
Потом вышел из воды, крепко выжал рубашку и шорты, разложил всё это на солнце — сохнуть.
…Они прошлись вдоль берега и наткнулись на каменный городок из гигантских глыб, рухнувших с горной вершины. Они сели на обломок и долго смотрели, как пенистые волны с шумом и ворчанием бродят по пустынным площадям и улочкам.
— Знаешь, Алика, — задумчиво заговорил Амьер, — когда я был ещё маленьким, мы жили тогда не здесь, не в России. И вот один раз пошли мы с сестрой в лес. А сестра уже большая была — семнадцать лет. Пришли мы в лес. Она легла на полянке. Иди, говорит, побегай, а я тут подожду. А я, как сейчас помню, услышал вдруг: «фю-фю». Смотрю — птичка с куста на куст прыг, прыг. Я тихонько за ней. Она всё прыгает, а я за ней и за ней. Далеко зашёл. Потом вспорхнула — и на дерево. Гляжу — на дереве гнездо. Постоял я и пошёл назад. Иду, иду — нет никого. Я кричу ей. Не отвечает. Я думаю: «Наверно, пошутила». Постоял, подождал, кричу опять. Нет, не отвечает. Что же происходит? Вдруг, смотрю, под кустом что-то красное. Поднял, вижу — это лента от её платья. Ах, вот как! Значит, я не заблудился. Значит, это та самая поляна, а она просто меня обманула и нарочно бросила, чтобы отделаться. Хорошо ещё, что лес близко от дома, и дорога знакомая. И до того я тогда разозлился, что всю дорогу ругал её про себя дурой, дрянью и ещё как-то. Прибежал домой и кричу: «Где она? Пусть лучше теперь домой не возвращается!» А мать как ахнет, а бабушка подпрыгнула сзади да раз меня по затылку, два по затылку! Я стою — ничего не понимаю.
А уже потом мне рассказали, что, пока я за птицей гонялся, пришли два американца, взяли её и увели. А она, чтобы не пугать меня, нарочно не крикнула. И получилось, что зря я только на неё кричал и ругался. Тяжело мне, Алика, было потом.
— Она и сейчас в тюрьме сидит? — спросила не пропустившая ни слова Алика.
— И сейчас, только она уже не в тот, а в третий раз сидит. Я, Алика, все эти дни из дома письма ждал. Говорили, что будет амнистия, все думали: уж и так четыре года сидит — может, выпустят. А позавчера пришло письмо: нет, не выпустили. Уголовников там разных повыпускали, убийц повыпускали, воров, насильников, а членов БААСА — нет… не выпускают…
А потом на другой день пошёл я уже один в лес, и даже хотел гнездо это разорить, а в птицу запустить камнем — но в последний момент не стал, передумал.
— Разве же она виновата, Амьер?
— А знал я тогда, кто виноват? — сердито возразил Амьер.
Алика помолчала.
— А моя мама тоже в тюрьме… Её в тюрьме убили. — Неожиданно ответила Алика и прямо взглянула на растерявшегося Амьера своими спокойными нерусскими глазами.
Когда они уже возвращались обратно в лагерь, Амьер вдруг подошёл к Алике вплотную и решительно взял её за руку. Море приветливо шелестело и пенилось у них под ногами.
— Я люблю тебя, Алика, — тихо сказал Амьер. — Очень люблю.
Алика молчала. Она смотрела на него внимательно, пытливо, и не отводила взгляд. Ласковые морские брызги долетали до них. Ветерок шевелил платье Алики.
— Тебе сейчас сколько лет? — спросил Амьер.
— Четырнадцать. — ответила Алика. — А тебе?
— И мне четырнадцать. А если бы нам с тобой сейчас по шестнадцать было, ты бы тогда согласилась стать моей женой?
Алика помолчала немного. Потом негромко сказала:
— Согласилась бы.
Ужинать ходили без Натки. Натка долго проканителилась в больнице, где ей пришлось ожидать доктора, занятого в перевязочной.
С Толькой оказалось совсем не так плохо: три ушиба и небольшой вывих. Она боялась, что будет хуже.
Голодная и уставшая, Натка вернулась в лагерь и пошла в столовую. Там уже давно всё убрали, и ей досталось только два помидора с холодным варёным яйцом.
Выйдя из столовой, Натка увидела Алику: та шла рядом с Амьером, шли они вместе, держась за руки. Натка нахмурилась: ей не казалось, что Алика выбрала себе удачную партию.
Вечером, уже лёжа в кровати, она решила сказать Алике то, что она обо всём об этом думает. «Должен же кто-нибудь сказать ей правду», — про себя рассуждала Натка.
— Алика! — негромко окликнула она её в темноте. — Алика!
— Что?
— Это, конечно, не моё дело… — Натка помялась, — но я не понимаю, зачем ты с таким хулиганом вместе ходишь…
— А кто тебе сказал, что он — хулиган? — тут же ответила возмущённая Алика. И, подумав, уже более спокойно добавила: — Ты ничего про него не знаешь. У него сестра в кувейтской тюрьме сидит — она член партии БААС. И, вообще… это неправильно: сразу про человека, которого не знаешь совсем, думать плохо…
Натке нечего было возразить, и она больше ничего не сказала. Скоро усталость, накопившаяся за день, взяла своё, и Натка уснула.
Начиная с этого дня, Алика и Амьер везде появлялись вместе. Если где-то видели Амьера, то каждый знал: где-нибудь рядом и Алика, если где-нибудь замечали Алику, то и Амьер должен был быть где-то неподалёку.
Алику уже знал весь лагерь. Удивительно, но даже самые конченные отморозки, самые отпетые хулиганы никогда не пытались её обидеть или задеть. Стоило какому-нибудь только что прибывшему в лагерь новичку, проходя мимо, презрительно и небрежно толкнуть её или бросить вслед что-нибудь грязное, как сразу же находилось несколько здоровенных лбов, которые угрюмо брали новичка в полукруг и интересовались:
— Ты чё, пацан, опух?.. Это же наша Алика…
И если новичок недоумевал, объясняли:
— Эту девочку — понял? Трогать нельзя. У неё мать была классная.
А Натка всё пыталась, но безуспешно, попасться как-нибудь на глаза Аликиному отцу. Однако Сергей практически не бывал в лагере. Натка, услышав от Алики, что отец её должен приехать, тут же хватала свою косметичку и яростно красилась. Но — бесполезно, без толку. Сергей словно бы не желал её замечать.
