Константин Смелый - Кенигсберг дюз пуа
Убийство Наташи Киракосян накренило Калининградскую область в другую сторону. Экспертиза показала, что Наташа не была изнасилована. Слова «Будь свободна!», вырезанные на спине, были видны без экспертизы.
- Ja, det kanske jag lovade… – сказал Рогер, когда Ребекка пихнула его в бок. – Обещал, то есть.
- Щелбан за шведский! – обрадовалась Ребекка.
Рогер послушно подставил лоб.
Стокгольмский пункт приёма в граждане Кёнигсберга нашёлся в арендованной кофейне на Хёгберйсгатан. Витрину облепляли кривоватые постеры на трёх языках: «Здесь можно стать гражданином Янтарной республики. Добро пожаловать в будущее Балтики!» Внутри почему-то играл рэгги с французским текстом. Людей оказалось меньше, чем Рогер ожидал, но больше, чем он же боялся. Двух немолодых женщин обслуживали у длинной стойки. Ещё человек десять, все студенты на вид, скованно пили кофе в ожидании своей очереди. Слева от входа мужчина с южнославянским лицом получал из рук конопатой шведки жёлтую папку – судя по всему, тот самый набор гражданина.
- Hejsan, – отвлеклась шведка. – Добро пошаловат! Ta en lapp ur lådan och ställ er i kön, – она показала на картонную коробку справа от входа.
Ребекка вытащила из коробки квадратный листок. Номер был написан синим фломастером. 76.
Круглые часы над входом показывали начало второго.
Получение гражданства началось с безутешных слёз. Молодой человек Вильхельм, грузный и красный от перманентного смущения, объяснил, что дети могу получить гражданство только в присутствии или с письменного согласия обоих родителей. Ребекка заревела в голос. Лицо Вильхельма сделалось пунцовым. Казалось, он сам вот-вот расплачется. Рогер поклялся, что мама в курсе, и пообещал прислать по факсу или лично завезти её согласие. Он изо всех сил подмигивал Вильхельму, он корчил заговорщицкие рожи, но тот лишь опускал глаза и бормотал извинения, пока девушка, стоявшая с ним за стойкой, не взяла Ребекку за руку и не повела её в комнатку, где работал фотограф.
Паспорта пришли через три дня в большом жёлтом конверте. Они были напечатаны на дешёвой бумаге с едва различимыми водяными знаками. На голубой обложке красовался якорь. «Дорогой гражданин Республики Западная Россия!», восклицал несуразный текст на форзаце. «С Вас начинается история новой страны и новой надежды…» В тексте Рогер нашёл две опечатки.
(Позже выяснилось, что опечаток три, а якорь расплывается от одной капли воды. Эти детали, однако, только усиливают раритетность. Непогашенный экземпляр «плебисцитного» паспорта в хорошем состоянии можно продать за двести-триста евро. Паспорт Ребекки – на фотографии у неё распухшие глаза и надутые губы – ушёл с благотворительного аукциона за сто семьдесят тысяч кёнигсбергских рублей.)
В индивидуальный набор гражданина входили:
1) Глянцевый путеводитель по Калининградской области, англоязычный и неряшливо свёрстанный. После паспорта, впрочем, он казался образцом полиграфического искусства.
2) Русско-шведский разговорник 86-го года издания, с фразами вроде «Я активист комсомольской организации нашего завода».
3) Разрешение на открытие частного предприятия с уставным капиталом до ста тысяч немецких марок, уже осенённое печатью и неразборчивой подписью. Пустоту в графе «Имя предпринимателя» нужно было заполнить самостоятельно.
4) Конверт с маркой, адресованный «Председателю правительства Республики Западная Россия». В конверте лежали три листка в линеечку и просьба слать рацпредложения по превращению РЗР в «жемчужину Балтийского моря».
5) Билет в один конец на паром Стокгольм-Кёнигсберг.
К билету прилагалось пояснение, что линии Стокгольм-Кёнигсберг пока не существует. Её открытие «планируется в апреле 1994 года».
На самом деле, паром начал ходить в июле 96-го. Зато прямой авиарейс запустили двумя годами раньше. Когда Рогер защитился, дочитал «Критику чистого разума» и выбил из Швеции грант на работу в Кёнигсбергском университете, он отнёс билеты на грядущий паром в только что открывшееся посольство. Взамен получил два авиабилета на грядущий вторник.
Так Ребекка наконец прилетела в Кёнигсберг.
17. Формула любви (закругляется)
Ей было девять лет.
В аэропорте бушевал капитальный ремонт, оплаченный немцами. Журналисты стояли в ряд на выходе из зелёного коридора. Там же улыбалась Светлана Бухгальтер, тогда ещё полненькая и способная прилюдно нервничать.
- Добро пожаловать в Кёнигсберг! – одним скачком она перегородила Ребекке и Рогеру путь к бегству. – Дорогой Рогер Бенгтович! Дорогая Ребекка! От имени правительства ээээ нашей страны, я хочу поприветствовать вас эээ…
В 94-ом Бухгальтер была пресс-секретарём премьера.
Ребекка спряталась за Рогера и вцепилась в карманы его пиджака.
- Папа, это они из-за Наташи пришли? – спросила она по-шведски.
Рогер заглянул себе под мышку.
- Наверно.
- … Что-то не так? – всполошилась Бухгальтер.
- … Я не хочу с ними разговаривать, – едва разобрал Рогер сквозь жужжание дрелей.
- Но Бека, это же… некрасиво, – сказал он с сомнением.
- Но мы же их не звали.
- У них работа такая.
- Скажи им… Скажи, что я по-русски не говорю.
- Ну ты даёшь. Только прилетели, и сразу врать?
- Они сами всё врут. Я же подглядела, что ты читал в самолётной газете. Что ты бросил Наташу. Что ты плохой папа. Что ты плохой учёный. Что тебя не надо было…
- Хорошо, хорошо! – Рогер перешёл на русский. – Убедила! Не будем с ними разговаривать.
В вечерних новостях население РЗР увидело глазастую девочку в полосатом платье. Девочка испуганно выглядывала из-за долговязого отца-ботаника. Отец отмахивался от микрофонов. Пять негодующих женщин тут же дозвонились до «Последней сводки» на «Вражеском радио», чтобы просклонять Бухгальтер и всех журналистов. Самым мягким упрёком была «вопиющая бестактность»; самым частотным – «бесстыдство натуральное». Последний звонок, от дамы с певучим голосом и кристальной дикцией, довёл тему до логического завершения: дама назвала Рогера «интересным мужчиной», отметила его «необычайную интеллигентность» и трижды намекнула, что была бы прекрасной матерью для «очаровательной девочки». На следующий день с извинениями и оправданиями выступил лично Екимов, первый кёнигсбергский премьер.
Сразу надо добавить, что Рогер так и не осчастливил ни одну женщину своей необычайной интеллигентностью. Во всяком случае, официально.
Хотя стоп, здесь лучше взять другой образ. Из «Балтийской жизни», например.
Сразу надо добавить, что Рогер так и не исковеркал никому жизнь своей безответственностью, аморальным поведением и пристрастием к наркотическим веществам. Во всяком случае, официально. Он дотянул отцом-одиночкой до совершеннолетия Ребекки. Ничто не омрачало желание кёнигсбергских женщин приголубить бедную девочку. Никто не нарушал чистоту мифа. Никакие заявления Рогера не помешали бульварной прессе тактично и стыдливо слепить из Ребекки медиа-продукт, кёнигсбергскую кронпринцессу без дворца и короны.
Вы спросите: когда же эта симуляция народной любви превратилась в подлинное чувство?
Я отвечу, что не берусь судить о подлинности народных чувств. Однако был момент, который по-настоящему тронул лично меня. И, судя по всему, не меня одного.
С конца девяностых на КТВ-2 есть передача, которая сначала называлась «Против шерсти». Потом продюсеры, видимо, решили, что слишком сложная метафора. Теперь она называется «Другая правда», без выкрутасов. Формат можно описать как ток-шоу с горластым ведущим и приглашённым иконоборцем. Сорок пять минут минус реклама. Иконоборцы иногда подсадные, иногда с настоящими диагнозами. Другие правды берут с конвейера: американцы не были на Луне, 11-ое сентября устроил Буш, ГУЛаг придумал Солженицын, Холокост придумали евреи и т.д. Бывают, надо отдать должное, исключения. Один раз мне попался эфир с дедушкой, который разоблачал теорему Пифагора.
В январе две тысячи третьего «Другая правда» отметила десятую годовщину смерти Наташи Киракосян. Справедливости ради уточню, что не в день убийства. Четырьмя днями позже. Сразу после юбилейного Дня независимости.
В студии сидел только ведущий. Зрителей убрали. Зловещую музыку не поставили. Гости, объяснил ведущий, не желают дешёвых эффектов. С гостями – их было двое – связались «по спутнику». Представили «бывшими сотрудниками внешней разведки иностранного государства». Оба бывших разведчика сидели спиной в камеру и говорили неестественно гнусавыми голосами. Начали они как обычно: Киракосян убили сторонники независимости, Екимов всё знал, в девяносто шестом судили подставных отморозков. Я помню, потянулся за пультом, чтобы выключить телевизор.
Но тут пошла свежатинка. Киракосян, сказали разведчики, тоже знала о своём убийстве. Более того, она сама его спланировала, вплоть до числа ножевых ударов и надписи на спине. Киракосян, объяснили разведчики, была фанатичной психопаткой. Опасаясь, что одна её смерть не переломит общественное мнение, она рассчитывала привести в Кёнигсберг малолетнюю дочь Рогера Линдберга, своего сожителя. Девочка должна была погибнуть вместе с ней.
