Леонид Матюхин - Дансон с нечистым, или Дьявольское рондо
— Господи! Как же я люблю тебя! — повторил Сергей, прижимая её к себе одной рукой и нежно поглаживая другой её волосы. — Как же я люблю!
— Я знаю. Знаю, — шептала Ольга, и он ощущал тепло её губ на своей груди.
Нагнувшись, он взял её на руки. Ольга обхватила руками его шею и приникла к его губам. Голова кружилась. Медленно переставляя ноги и продолжая целовать её губы, нос, шею, волосы — всё то, что оказывалось перед его лицом, он прошёл в спальню и опустил Ольгу на диван. Сам же опустился перед нею на колени и стал покрывать поцелуями её руки и плечи. Затем снова впился в её губы. Она жадно отвечала на его поцелуи. Он чувствовал лёгкие уколы ногтей, когда её руки блуждали по его шее, по его затылку.
— Я хочу тебя, — как вздох вырвалось у него.
— Да, милый, да! — прозвучало в ответ.
Ольга оказалась восхитительной любовницей.
«Ну почему я так поздно встретил её? Почему? — думал Сергей, лёжа рядом с нею и ощущая на своей шее её тёплое дыхание. — Почему судьба распорядилась так несправедливо? Скоро я буду уже стариком, а ей ещё жить да жить… И надо же было мне в моём-то возрасте так влюбиться! Но мог ли я не полюбить её? При её красоте, женственности, при этой трогательной детскости? Разве это возможно?»
Да, именно о ней он мечтал всю свою жизнь. Её он искал в других женщинах и, находя в них хоть что-то от своего идеала, некоторое время считал себя счастливым. В Ольге же всё соответствовало его представлениям об идеале. Вот только — эта разница в возрасте. Она пугала его. Он был не в праве просить её связывать с ним свою судьбу. Он просто не имел права портить ей жизнь.
— Серёжа, милый, как же я счастлива! — прервал его размышления шёпот Ольги.
Она немного отодвинулась от него, чуть-чуть приподнялась, опершись на локоть, и, несколько сощурившись, как это делают близорукие люди, внимательно и долго посмотрела ему в глаза.
«Господи! — подумалось Сергею, — Господи! Да ведь не только я нашёл её. Это мы нашли друг друга. Ведь она же любит меня! Любит не меньше, чем я её!»
— Как же я люблю тебя, Серёженька! — как бы прочитав его мысли, прошептала она и кончиками пальцев провела по его лицу ото лба до подбородка. — И как же долго я шла, прежде чем снова найти тебя…
Меж тем начинало смеркаться.
— Я должна идти, Серёжа, — прошептала Ольга и поднялась.
Она не стеснялась своей наготы. Да и кто бы стал смущаться, имея столь совершенную фигуру?! Её «золотое сечение» явно было больше единицы. Считается, что античные художники и скульпторы удлиняли ноги у изображаемых ими женщин. Делалось это из эстетических соображений. Так вот, им не пришлось бы грешить против реализма, лепи они свои шедевры с Ольги.
Самим совершенством были её бёдра? и дивно как хороша была грудь. Сергей отметил также, что обнажённой она не казалась такой хрупкой, как в платье.
— Подожди! — взмолился он, — Ну хоть немного подожди! Прошу тебя.
Привстав, он обнял её за талию и притянул к себе, после чего, спустив ноги с дивана, стал целовать её живот, грудь, бёдра. Ольга наклонилась и нежно поцеловала его в макушку.
— Серёжа! Милый! — взмолилась она, — Ну ты же не хочешь, чтобы мне было плохо. Правда? Я должна немедленно идти! Понимаешь — немедленно! Я не могу остаться. И не спрашивай почему. Ладно, милый? — Она выпрямилась и закончила: — Но ты можешь проводить меня до места, где мы обычно с тобой расстаемся… Договорились?
* * *Как ни странно, Сергея совершенно не беспокоила возможность того, что какие-нибудь «доброхоты» сообщат жене о связи его связи с молодой и интересной женщиной. Ставшие по непонятной причине более частыми телефонные разговоры с женой были непродолжительными и беспредметными, на уровне «Как поживаешь?» или «Что нового?». Звонила она всегда либо поздно вечером, либо рано утром. В конце разговора трубка обычно передалась дочери, которая скороговоркой выпаливала свои студенческие новости и заканчивала традиционным пожеланием «Держись, дэд!». Ей-то уж наверняка никак не могло придти в голову, что её «дэдди» как молодой петушок совсем потерял голову от любви.
— Мне помнится, — неожиданно прервал повествование Марлен Евграфович, — вы в своё время хвастались, что у вас много записей латиноамериканской музыки.
— Да, верно. Достаточно много. — подтвердил Сергей.
— Не могли бы вы поставить что-нибудь, что по духу соответствовало бы вашей истории? Что-нибудь этакое томительное, с надрывом…
— Вижу, я вас уже утомил своими рассказами.
— Э, нет, напротив. Как Вы помните, я сам попросил Вас поделиться со мною историей предсказанной Вам котом любви. Просто, мне кажется, этой трогательной и поэтичной истории требуется и соответствующий аккомпанемент… Что-нибудь вроде вот этой песни…
И он стал напевать:
«Aunque tu me has echado en el abandono,
Aunque уа has mauerto todas mis ilusiones,
En vez,
de maldecirte con justо encono
En mis suenos de сolmo,
en mis suenos de colmo
Ay, de bendiciones!
Sufro la inmensa pena de tu extravio,
Y siento el dolor prof undo de tu pertida,
Y lloro sin que sepas
Que el llanto miо
Tiene lagrimas negras,
Tiene lagrimas negras
Como mi vida.»[8]
«Tu me quieres derjar,
Yo no quiero sufrir»
стал подпевать ему Сергей,
«ontigo me voy mi santa,
Aunue me cueste morir»[9]
— «Lagrimas negras».[10] Ну, эта песня есть у меня по крайней мере в полутора десятках исполнений. Минуточку. Сейчас что-нибудь поставлю.
Он стал перебирать диски, а Марлен Евграфович меж тем наклонился над столом и начал что-то строчить карандашом на салфетке.
Когда зазвучала наконец музыка, он извинился и предложил:
— Хотите, прочитаю несколько строф? Поэт из меня никудышный, но иногда рифмы меня просто распирают. Так что, почитать?
— Ну конечно, — вежливо поощрил его Сергей.
— Кричит петух, поёт петух,
Зовёт петух зарю.
Луны хоть круг уже потух
и посветлело всё вокруг,
Поёт он песнь свою.
Марлен Евграфович хитро прищурился, опрокинул очередную рюмку и продолжил:
Поёт петух, кричит петух,
Дню радуется он
Красивых кур приметил двух,
Уже захватывает дух,
Как с неба грянул гром.
Бежит петух, кричит петух,
Спешит он, но — увы!!!
Вот топора он слышит звук…
Как профессиональный чтец Марлен Евграфович замер, воздев к потолку правую руку с салфеткой и затем, рубанув ею воздух, выразительно закончил:
И — он без головы!
— С чего это Вы стали писать столь печальные стихи? — полюбопытствовал Сергей. — Да ещё и о петухе?
— Так Вы же сами в начале своего повествования сравнили себя с молодым петушком, — усмехнулся гость и тут же продолжил: — Ну-ну, не комплексуйте. Это так, неудачная шутка, давайте-ка выпьем ещё по одной, и Вы продолжите. Договорились? Обещаю не перебивать Вас больше.
«Похоже, он уже чувствует себя здесь почти что хозяином», — отметил Сергей, чокаясь с гостем.
* * *Счастье Сергея могло бы, казалось, быть просто безграничным. Но не такова человеческая натура! Человеку трудно довольствоваться тем, что он имеет.
«Ну почему Оля, — думал Сергей, — делает тайну из своего адреса? Почему не хочет ничего рассказать о себе, о своих близких? Для чего вся эта таинственность? Что за всем этим скрывается? Почему, наконец, она так испугалась, обнаружив у меня в кабинете свой портрет?»
Действительно, как-то Ольга села за его письменный стол в кабинете и вдруг увидела в простенке между книжными полками свой карандашный портрет. Тот самый, в овале. Она испуганно вскочила, как если бы увидела, говоря словами О'Генри, «привидение или гусеницу».
— Серёжа! — показывая рукой на портрет, побелевшими губами прошептала она. — Это… Откуда у тебя это? Откуда ты взял это?
— Оленька! Олюшка! — не на шутку испугался он. — Успокойся, милая! Это же просто твой портрет. Я нарисовал его, увидев тебя впервые в метро. Нарисовал по памяти… Он тебе не нравится? Ты находишь его неудачным?
Меж тем Ольга отступала от портрета, пятилась назад, не в силах отвести от него взгляд. Потом заслонилась руками и бросилась бегом к выходу.
— Оленька! Что с тобой? Скажи мне, милая! Успокойся, родная! — умолял Сергей, догнав её у дверей и пытаясь обнять.
Вначале она упиралась ему кулачками в грудь и старалась вырваться, а затем вдруг горько расплакалась, уткнувшись носом куда-то под мышку.
— Так это ты нарисовал э т о?… Ну как ты мог, Серёжа? — всхлипывала она. — Как же ты мог?
Совершенно обескураженный, не в силах понять, что с ней происходит, Сергей гладил ей волосы и как заведённый повторял одно и то же:
— Успокойся, милая… Всё хорошо, моё солнышко, всё хорошо. Успокойся.
