Юрий Михайлик - При странных обстоятельствах
И оставалось одно только. Уходить самому, и мгновенно. Единственная надежда на то, что найдут их не сразу — пару месяцев провозятся. А то и полгода. Через пару месяцев, если сейчас же уйти и с глаз скрыться, могут и не вспомнить про конверты. Мало ли что было — к самому взлому это отношения не имеет. На глазах же, конечно, выплывет…
Самое удобное время для ухода — сейчас, теперь же. Все поймут — обиделся Вотяков его разнес публично и ни за что — это всем ясно. Оскорблен и подал заявление. Кто-то похихикает над таким чувствительным строителем, кто-то посочувствует но причину поймут все. Самое удобное время.
Аркадий принял решение. Конечно, это надо еще Аллочке объяснять, тестю доказывать, надо еще дома поссориться, уехать в Тмутаракань года на два, но только так. И никому ни слова. Инсценировать все до последней точки.
Провожаемый взглядами строителей, начальник участка, высокий, худощавый, аккуратный, пересек стройплощадку, подошел к своим “Жигулям”, тщательно почистил туфли, стряхивая с них пыль и песок, открыл дверцу машины и сел, поддернув складку на брюках. К машине подбежал Быков, начал что-то пылко доказывать, но Немченко перебил его:
— Потом. Если будут искать, я в тресте…
5
Вот уж чего не ожидал Малинин в этом деле — быстрого, почти мгновенного первого успеха. Павел Николаевич был убежден, что первые искорки засветятся не скоро. А уж следующим поводом для удивления был автор открытия — Пронько. Лет пять назад — еще лейтенантом — Пронько проходит стажировку в областном управлении. Малинин как раз ею и руководил тогда. По воспоминаниям Малинина, было в момент стажировки лейтенанту Пронько лет двадцать пять или двадцать семь. Значит, теперь ему немногим за тридцать. Но старший лейтенант Пронько был, что называется, солидным мужчиной… Тридцать ему, сорок или сорок пять — не имело значения. Следующий этап у таких людей — стареющий мужчина. Потом — старик. Широкоплечий, основательный, с косой прядкой, свисающей на лоб, был Пронько как бы символом надежности, стабильности в мире. Малинин слышал от кого то, что у старшего лейтенанта в Шиловске жена учительница и двое детей, но и без слуха этого было ясно, что у Пронько крепкий и добрый дом, где хозяина любят и побаиваются.
Сейчас Пронько привычным движением откинул со лба прядь волос, провел пятерней по сероватым кудрям и снова уставился на майора.
— Ну что ж, поехали?
Они подъехали к конторе СМУ в седьмом часу вечера, завхоз, предупрежденный начальником СМУ, уже ждал их в дверях. Пронько ринулся было вперед, но Малинин окликнул старшего лейтенанта втроем они неспешно обошли помещения. Постояли у злополучного окна, выбитого грабителями в ту ночь, а теперь снабженного еще и солидной металлической решеткой, посмотрели на новенькую сигнализацию — тогда бы ее, полгода назад… И только после этого Малинин словно нехотя спросил у завхоза:
— У вас тут есть ход на чердак?
Завхоз, невысокий, суетливый мужчина, лицо и шея которого были усыпаны мелкими бусинками пота, торопливо повел милицию показывать.
Шесть ступенек, лесенка металлическая, здоровенный замок на скобе. Малинин осмотрел замок, потом по вернулся к завхозу:
— Ключи?
Ключей у завхоза не оказалось. Ключи висели на доске в подсобке, завхоз сбегал, принес связку, отделил темный крупный ключ, подал майору.
Малинин снова осмотрел скобу замка.
— Никто сюда не ходит, — вполголоса пояснил Пронько. — Они это на замке постоянно держат, только для инспектора пожарной охраны в сентябре открывали. И все.
Завхоз притащил еще большой фонарь с закопченным стеклом, без слова понял взгляд старшего лейтенанта, снова ушел, вернулся с газетой, протер стекло.
На чердаке было пусто, пыльно, пахло мышами. Малинин осмотрел пол — никаких особых следов он найти не надеялся, но надо было оглядеться, раз уж поднялись сюда. Пронько же опустился на корточки, присел, порылся рукой в черной гари, плотно устилающей доски чердака. Малинин вопросительно глянул на старшего лейтенанта. Тот протянул ему грязную раскрытую ладонь, посветил на руку.
— Не понимаю, — сказал майор.
— Просо, — ответил Пронько и снова присел. Малинин присел рядом. Теперь он различал между черных пятнышек гари продолговатые ядрышки зерен.
— Ну и что? — спросил Павел Николаевич.
— Да одно к одному, — тихо ответил Пронько. — Это они тут шерудили… Наши, в общем… Те же, что и в колхозе.
Малинин внимательно следил за Пронько. Движения старшего лейтенанта были вольны, неспешны, плавны, струйки черной земли вперемешку с гарью и пылью так покорно стекали между его пальцами, словно это не сотрудник милиции отыскивает следы преступников, а хлебороб цедит руками землю, перебирая по крупинкам свои надежды.
— Ну, конечно, — сказал Пронько. — К порогу — больше.
— Объясни же наконец, — Малинин выпрямился и стукнулся головой о настил чердака.
— Осторожно, товарищ майор, низко тут, — запоздало предупредил Пронько. — А веник у них еще новый был… С нового не так падает.
— Ты можешь говорить толком? — Малинин опустился на корточки рядом со старшим лейтенантом.
— Ну, вы же знаете, — Пронько внимательно процеживал землю, — у нас в колхозе они через чердак забрались. Вошли через библиотеку, на чердаке пересидели, а потом спустились в контору. Вот я и решил, что надо и тут чердак посмотреть.
— Все смотрели. И Кондратенко смотрел, и мы смотрели.
— А шлицы на шурупах блестят. Вы ж видели.
— Видел.
— Отверткой крутили. Вывинчивали шурупы. Вот я и подумал.
— Ну, хорошо, шурупы кто-то трогал — это факт. А почему — наши? Мало ли кто мог их крутить?
— А завхоз сказал, что тут никто не лазит. А шурупы шевеленные. Вот я и подумал, что надо просо поискать.
Малинин рассмеялся. Это напоминало сказку про белого бычка.
— Я ж тебя об этом и спрашиваю: при чем тут просо?
— В колхозе на чердаке тоже никаких следов не было. Замели они следы, веничком замели. А веник с собой принесли и с собой забрали. Я там пошукал, и вот, — Пронько кивнул на бумажный пакетик, лежащий на полу рядом, — собрал. А тут подумал, если они были, то могли и тут заметать. Надо просо искать. — И в подтверждение Пронько подсунул Малинину широкую корявую свою ладонь с маленькими потемневшими зернами.
— Понял наконец, — сказал майор. — Ты эти зернышки собери отдельно. Экспертизе пригодятся.
— А у меня конверт есть, — спокойно сказал Пронько. — Там-то конверта не было, а тут я уж прихватил.
— Погоди, — майор сам не заметил, как начал говорить Пронько “ты”, — а почему это просо у вас в протоколе не отражено?
— А я его потом собрал. На всякий случай. Когда узнал, что еду в Приморск. Могло ведь и не пригодиться.
— Пошли, — Малинин подтолкнул плечом сидящего рядом Пронько. Они выбрались к люку. Внизу томился в ожидании завхоз. Спустились, почистились, вышли к машине, попрощались, поехали.
— Ох и хитер же ты! — сказал, улыбаясь, Малинин.
— Это есть, — радостно согласился Пронько. — Мне и жена говорит — хитрый!
Восемь просяных зернышек нацедил на чердаке СМУ старший лейтенант Пронько. Восемь штук. Первый стык, первый поворот зрения. Они были тут, сидели на чердаке, заметали следы. Еще до решения экспертизы Малинин был убежден, что это так. В конце концов экспертиза может и не подтвердить тождественность зерен. Веник и другой могли взять, мало ли что — полгода прошло. Но были, сидели, подметали за собой. Что это значит?
Малинин молча смотрел в окно машины. Ах, Кондратенко, Кондратенко!.. Вот где ты прокололся…
Кондратенко посчитал, что взломщики пришли ночью, вышибли окно со двора, проникли внутрь стройконторы, втащили за собой аппарат, взломали дверь бухгалтерии, а затем уже занялись сейфом. По этой логике им просто нечего было делать на чердаке. Конечно, осматривали все помещения, но интересовались всерьез только окном и бухгалтерией. А уж историю с веником никто не мог предусмотреть…
Если предположить, что они и в первом, и во втором случае проникли в здание загодя, пересидели до ночи и только потом начинали действовать, то само собой отпадало представление о многоопытности и разнообразии методов этой группы. В колхозе они оглушили и связали сторожа. Здесь же сторожа просто не было. Никто не мог им помешать.
В управлении Малинин и Пронько провели вместе еще около часа.
— Сторожевал там Петро Демиденко, племянник нашего капитана Демиденко Ивана Никитича. Молодой еще, девятнадцать лет пареньку было, и хоть про покойников плохо не говорят, но такой был никчемный парнишка. Нет, честный хлопец, — сам себя поправил Пронько, — но ледачий, ужас! В общем, определили в сторожа, чтоб хоть какую копейку в дом приносил. А дом там… — Пронько запнулся, махнул рукой и выложил все: — Батько у него пьет, мать болеет, беда в доме. А теперь вот… Он в тот вечер два стакана вина с ребятами выпил, а потом пошел на службу. Пришел к шести, как положено, видели его. Позакрывал все, а потом, видно, лег на диванчик в приемной у председателя и заснул. Так и нашли его на том диванчике. Весь синий. Связали они его и еще по голове чем-то стукнули, но несильно — крови что и не было, врачи говорят — легкий удар, ссадина — кожу, значит, сорвало. А умер он, потому что задохнулся. Они ему рот заклеили пластырем — липкая такая лента. А в носу у него полипы. Это врач все говорил. Вот он и умер…
