Пабло де Сантис - Язык ада
Я все-таки предпочел послушать выступление Бланеса. Мигель не решался подняться на сцену, и врачу пришлось тащить его за руку. Представляя докладчика, Кун был исключительно тактичен, рассказал о трудах доктора, напомнив, что Бланес был одним из первых в стране врачей, кто изучал связь между заболеваниями мозга и переводческой Работой; он умолчал о последних скандалах, закончившихся Ременной приостановкой членства Бланеса в Союзе невропатологов.
Мигель сосредоточенно рассматривал стол, стакан с водой, лица зрителей, дубовые паркетины пола.
– Я видел различные типы повреждений разума, – начал Бланес. – Я видел людей, которые теряли память, обоняние, восприятие своего тела, которые уже не могли разграничивать сон и бодрствование. В госпитале «Серебряное море» я пользовал одного больного, который, по его словам, слышал голос умершей жены. Я проверил его слух, воспринимавший эти несуществующие звуки. Я видел восемнадцатилетнего юношу, который пытался пройтись по стене, потому что был твердо уверен, что это пол. В одном приюте в пригороде Монтевидео старая учительница слышала звонок одного тона каждый раз, когда видела красный цвет, и звонок другого тона, когда она смотрела на что-то зеленое. Старый морской волк – девяностолетний итальянец – отказывался смотреть на падающие с деревьев листья, потому что на каждом из них видел лицо своего умершего товарища. Я имел дело со случаями исключительными, но ни один из них не сравнится с казусом Мигеля.
Его пациент рассматривал лица присутствующих – пристально и внимательно.
Мигель, объяснил Бланес, был рабочим на стройке. Семь лет назад во время одной демонстрации его ранили в голову, пуля поразила левое полушарие. Два месяца он провел в коме. Пришел в себя в состоянии полной афазии,[18] которая постепенно ослабевала – в течение последующих нескольких месяцев. Явно польщенный рассказом, Мигель, уже привыкший к тому, что история его болезни стала его биографией, внимательно слушал Бланеса.
– Сначала Мигель не мог вспомнить свой родной язык, но, выздоравливая, он приобретал сверхъестественные способности; он начал переводить с иностранных языков, которые никогда не изучал. То есть для него это были даже не переводы – с иностранного языка. В иностранном всегда есть неясности, непонятные места. А для Мигеля нет такого понятия «не понимаю». Мигель во всем видит смысл, он не переносит неясностей. В мире не существует ни единого слова, которое Мигель считал бы иностранным.
Мигель, универсальный переводчик, сделал легкое движение головой, подтверждая слова врача.
– Два года назад, – продолжал Бланес, – было опубликовано одно исследование о нонсенсе и бессмыслице, его автор привел средневековую легенду. Англичанин-путешественник шел по пляжу и вдруг увидел на берегу запутавшегося в водорослях утопленника, но утопленника живого. Утопленник сорвал с головы корону из кораллов, очистил глаза от водорослей и сказал: я пленник Посейдона. Я плыл на своем корабле, и водоворот увлек меня в пучину вместе со всеми моими спутниками. Посейдон согласился вернуть мне жизнь, только если я объясню ему, что означает слово Arlevein. И вы не знаете, что оно означает? – спросил путешественник. Нет, ответил утопленник; мы отплыли на моем корабле по приказу царя морей, чтобы разгадать эту тайну, поэтому мой корабль называется этим именем. Если ты мне не скажешь значения этого слова, сказал утопленник путешественнику, я увлеку тебя в глубины моря. Путешественник никогда не слышал этого слова, но должен выдать ответ, чтобы спастись. Здесь я оторвался от книги и спросил у Мигеля значение этого слова. И его ответ совпал с ответом из книги.
– И каким же был этот ответ? – спросил Кун.
– Путешественник сказал, что Arlevein означает бесконечные поиски смысла Слова. Мы не знаем, правда ли это, но по сюжету ответ спас англичанина. А теперь пусть скажет сам Мигель.
Мигель выпрямил спину и посмотрел вперед, приготовившись отвечать. От аудитории так и веяло скептицизмом, но зато никто не умирал от скуки, а такой, как Бланес, докладчик прекрасно знает, что недоверие – это лучше, чем скука. Намного лучше.
– Я попрошу вас написать на листочке бумаги любую фразу на любом языке и передать его мне, – сказал Бланес. – Я прочту ее вслух Мигелю, и он ее переведет.
Прошло несколько тягостных секунд. Кун, желая избежать неловкости, нацарапал что-то на квадратном листочке и передал его Бланесу. Доктор прочел:
Nel mezzo del cammin di nostra vita
Mi ritrovai per una selva oscura
Che la diritta via era smaritta[19]
Сюрприза не произошло. Чтобы понять эти стихи, не нужно было в совершенстве владеть итальянским. Мигель сделал приблизительный перевод, придав какой-то забавный смысл, который я не помню, слову smaritta.[20] Почувствовав, что напряжение спало, Бланес попросил прислать фразы на французском, немецком, японском… Тотчас же он получил еще один листок: «Objects in mirror are closer than they appear». Мигель без колебаний перевел:
– Объекты, отраженные в зеркале, ближе, чем кажутся.
Веласкес, фиглярствуя, прочел стихотворение Бодлера, думаю, это была «Великанша». Бланес попросил письменный текст. Мигель заменил каждую стихотворную строчку на другую по своему вымыслу, время от времени находя правильные слова, но совпадения были не так интересны, как словесные универсумы, которые он создавал в неизвестных ему языках.
Его отказ признать, что он чего-то не понимает, оставлял горький привкус и отдавал бессмыслицей; понимать абсолютно все – это значит не понимать ничего. Чтобы избежать неловкости, во время пауз Мигель с наигранным равнодушием посматривал по сторонам; такой человек никогда не сможет осмыслить, что можно чего-либо не понимать.
В течение десятка минут публика была увлечена игрой, потом появились первые признаки пресыщения: одни шушукались, другие зевали, кое-кто вышел из зала.
– Больше никто не хочет, чтобы Мигель перевел еще? Мы пока не услышали ни единой фразы на немецком, фламандском, каталонском…
Раздосадованные, мы молчали, мы ожидали, что Бланес поймет это молчание как сигнал прекратить спектакль и начинать свое выступление: мы ознакомились с фактами, и пришло время для выводов. Кто-то в глубине зала поднялся на ноги. Я не повернул головы, но услышал длинную непонятную фразу.
– Вы должны это написать, – сказал Бланес.
Зуньига повторил свои слова.
– Вообще ничего не понятно, но все равно Мигель сможет перевести. О чем только что говорил сеньор?
Мигель отрицательно покачал головой. В его глазах застыл ужас, он избегал смотреть по сторонам. Мигель все понял, но в этот раз не хотел переводить.
– Что происходит? Что он сказал?
Мигель начал с силой топать по полу ногами, но это была не бессмысленная злость. Мигель стучал так, как если бы просчитанная ярость ударов несла какое-то зашифрованное послание в далекие края. Его подбородок опустился на грудь, глаза уставились в пол, он закрыл уши руками. Бланес пытался заставить его изменить позу, но Мигель как будто окаменел.
– Лекция окончена, – сказал Кун.
Я поискал глазами Зуньигу среди выстроившихся у выхода, но он уже исчез. Как путешественник из легенды, я услышал утопленника, произносящего неизвестное слово, но не смог разгадать его смысл.
XVII
Автопогрузчик доставил зеленый «рамблер» к дверям отеля. Бланес расписался в получении и уселся на капот.
– Его нашли? – спросил он Куна.
– В отеле его нет.
– Я не могу без него уехать. Я взял его под свою ответственность. А кто этот человек, который с ним заговорил? Кстати, почему он его прервал? Должно быть, ему приказал Наум.
Так и не пришедший в себя Мигель исчез на выходе из зала. Бланес задержался, чтобы ответить на отдельные вопросы. Когда же узнал об исчезновении своего пациента, он принялся инструктировать каждого встречного, как разыскивать Мигеля; сам он руководил поисками, не трогаясь с места.
– Он может быть наверху, – сказал он. – Там много пустых комнат.
Одна группа искала Мигеля на пляже, другая – вокруг гостиницы.
Я оставил Куна на втором этаже. На третьем я встретил Васкеса и попросил, чтобы он мне помог.
– А выплатят вознаграждение, как при поисках сокровища? – спросил он меня.
– Нет, но если мы его не найдем, Бланес выступит с новой лекцией.
– Хороший стимул.
Большинство номеров на четвертом этаже были закрыты на ключ. Мы прошли в крыло, в двери комнат которого еще не врезали замки. Я занялся осмотром номеров, а Васкес поднялся на пятый этаж. Я заглядывал в комнаты с ободранными стенами, в некоторых еще не было ни паркетной плитки, ни сантехники в ванных комнатах. Мгновение спустя я услышал крик Васкеса.
– Я его нашел!
Я побежал по пустому коридору и поднялся по лестнице, перепрыгивая через три ступени. Я забежал в комнату, служившую складом, в которой хранились пищевые консервы, нейлоновые пакеты с полотенцами, картонные коробки со съестным. Васкес упал в углу и ударился головой о деревянную балку. Я помог ему подняться. В центре комнаты горели четыре свечки.
