Джачинта Карузо - Сад земных наслаждений
В центре полотна бил Источник Жизни. Это было наполовину растение, наполовину искусственное сооружение, сделанное из какого-то неизвестного вещества. Алейт много расспрашивала мужа о нем, и Йероен всякий раз отвечал, что Источник — это не растение, он не мраморный и не хрустальный, но все это вместе. Он принадлежит царству сверхчувственного. Идею мужа было трудно понять, но Алейт заставляла себя сосредоточиться.
Еще ей было неясно, почему из круглого отверстия в основании Источника выглядывает сова. Муж сказал Алейт, что отверстие — это центр картины, Источник — это вертикальная ось, а поднятая вверх рука Создателя — ее продолжение. Горизонтальная же ось проходит через глаза совы.
— Хорошо, — соглашалась Алейт, теряя терпение. Непонятно, куда могли завести их подобные рассуждения. — Но что все это значит?
Муж подавил тяжкий вздох, а потом заговорил о понятии «orbis»:
— «Orbis» означает не только круг или диск, но также и орбиту, и расположенное внутри око. Диск в центре полотна притягивает взгляд зрителя, словно магнетический зрачок.
— Но что все это значит? — не унималась она.
— Взгляд зрителя невольно падает на центр диска, где сидит сова, а за ней ничего нет, там пустота. Но это пустота лишь в чувственном смысле, на самом деле она полна идей именно благодаря присутствию совы. Вот и получается, что зритель на мгновение забывает самого себя и мир, чтобы погрузиться в созерцание и размышление.
Алейт на время задумалась.
— Как мистики? — проговорила она наконец растерянно.
Муж кивнул.
— А сова? — снова спросила Алейт.
От этой птицы у нее озноб шел по коже. А Йероен был словно одержим ею. Он уже изображал ее на рее «Корабля дураков» и на древе познания добра и зла в картине «Воз сена».
— Сова символизирует познание тайны.
— Какой тайны?
— Тайны смерти. Она принадлежит к породе существ, которым позволено проникать за грань невидимого. Она ведает и смерть, и мудрость Божью, А царство Сына, согласно Иоахиму Флорскому, распускается в мудрости.
Алейт знала, на что намекает Йероен. Монах Иоахим Флорский три века назад сказал, что история мира началась в царстве Отца, где властвовал закон. На смену ему пришло царство Сына, где властвует мудрость. Оно длится до сих пор и пресечется с наступлением царства Святого Духа. Великий Магистр и его ученики ждут именно этого.
— Так вот, — заключил муж, — сова ведает смерть и то, что будет после.
Погруженная в эти воспоминания, Алейт потеряла нить беседы. Вернувшись к реальности, она поняла, что еврей и Йероен говорят о правой створке триптиха.
— Мне бы хотелось, чтобы вы изобразили там все человеческое безумие, — произнес еврей.
— Я уже сделал предварительный рисунок, — ответил Йероен и направился к столу. Порылся в покрывавших его бумагах, наконец нашел какой-то лист и протянул его Великому Магистру.
Пока тот его рассматривал, Алейт тоже исподтишка заглянула в рисунок. Сначала она толком не поняла, что изобразил там муж. Ее взору открылся пустынный пейзаж со странными сооружениями: в центре возвышались два ствола, из-за которых выглядывал диск, увенчанный ртом. Однако, присмотревшись получше, она поняла, что ствол слева — это дерево, и его многочисленные ветви служат опорой гигантскому яйцу, разбитому и пустому. Правый ствол представлял собой нечто среднее между деревом и мужчиной.
Алейт с досадой отвела взгляд. Ей не нравились чудовищные создания, которыми муж населял свои картины. Она по-прежнему с ужасом вспоминала дьявольскую фигуру с носом в форме трубы и павлиньим хвостом из «Воза сена».
— Я собираюсь поместить это чахлое дерево в середине ада, на контрасте с Древом Жизни в раю, — сказал Йероен Великому Магистру.
— Древо смерти, коварное существо, являющее собой совокупность всех мировых грехов, — пробормотал еврей, продолжая сосредоточенно рассматривать набросок.
— Я думал и о том, чтобы изобразить ад как место, где сталкиваются между собой природные стихии и животные инстинкты человека.
Великий Магистр поднял глаза на Йероена.
— Вам следует прочесть «Видение Тундгала», если вы этого до сих пор не сделали. В этой поэме дано самое ужасное описание ада из всех известных, там рассказывается об изощреннейших пытках для грешников, осужденных на муки.
Алейт вздрогнула. Еврей коротко взглянул на нее своими черными, как та самая преисподняя, глазами.
— Быть может, наши речи пугают вас, сударыня?
Йероен тоже с беспокойством взглянул на нее. Алейт разозлилась. Она знала, как муж боится, что она выкажет недоверие, которое испытывает к еврею. Впрочем, то недоверие было взаимным: Алейт чувствовала, что и еврей, несмотря на свою утонченную любезность, относится к ней враждебно.
— Вовсе нет. Просто в комнате прохладно. Пожалуй, я схожу за шалью.
Сказав это, она вышла из комнаты величественной, королевской поступью, шурша широкими юбками. За дверью в мастерской кипела работа. Подмастерья готовили краски, ученики рисовали, суетились слуги. Алейт пересекла рыночную площадь и вернулась в дом. Служанка сказала, что госпожу спрашивала Агнес, ее компаньонка.
Три года назад Алейт спасла ее от монастыря, куда семья собиралась заключить девушку, поскольку никто не захотел жениться на ней. Взяла ее к себе и ни разу не пожалела об этом решении. Общество Агнес, преданной, образованной, оказалось очень приятным, она умела поддержать беседу и разбиралась в музыке. По правде сказать, последний ее талант иногда приводил Алейт в отчаяние: Агнес играла на скрипке и, когда ее охватывала грусть, могла предаваться этому занятию долгими часами. Такова была ее единственная пагубная привычка, но многочисленные достойные качества целиком искупали ее.
Алейт нашла свою компаньонку на третьем этаже, в комнате для вышивания.
— Ты искала меня?
Агнес резко подняла голову от холста и пристально посмотрела на госпожу. Глаза девушки блестели от волнения. Она была уже не молода и не отличалась красотой, но живость черт делала ее весьма милой.
— В городе только об этом и говорят! — воскликнула Агнес, порывисто вставая. — Герцогиня родила мальчика. Он появился на свет десятого марта в Испании, в Алькале, и при крещении его нарекли Фердинандом. Герцог узнал о рождении четвертого сына, находясь во Франции. Однако слабый дух герцогини пострадал от родов. Говорят, она почти не приходит в себя.
Алейт не хотелось комментировать последнее замечание. О душевном здоровье герцогини Бургундской и так ходила масса сплетен, и добавлять к ним ничего не хотелось. Однако восемь лет назад ничто не предвещало столь мрачной развязки. Алейт видела герцогиню Хуану в середине свадебного кортежа, с длинными черными распущенными волосами, искрящуюся от счастья, как и положено невесте. Она направлялась в церковь Святого Гуммариуса в городе Лир, чтобы сочетаться браком с герцогом Филиппом. Хуана была дочерью испанских монархов, Изабеллы и Фердинанда, и, быть может, именно потому, что родилась она в этой солнечной стране, туманные ледяные равнины Брабанта так и не стали ей домом. Уже в первый год брака у герцогини начались нервные приступы, сопровождавшиеся плачем и криками. При дворе поговаривали, что во время таких припадков у нее даже слюна идет изо рта, как у бешеной собаки.
До Хертогенбоса долетало лишь приглушенное эхо сплетен, но было уже общеизвестно, что разум герцогини Бургундской мутится все больше.
— В городе наверняка устроят празднества, — продолжала Агнес. — Помните, как было красиво, когда справляли рождение второго сына герцога, Карла?
Агнес снова склонилась над вышиванием. И пока она вспоминала о придворных торжествах, на лице Алейт появилось горькое выражение. Она так и не сумела смириться с тем, что за двадцать пять лет счастливого брака у них не было детей. Муж никогда не упрекал ее, но Алейт в глубине души винила в бесплодии себя. Быть может, Господь наказал ее за то, что она нарушила волю семьи, когда вышла замуж за Йероена.
Речи Агнес разбудили ее тайные муки. Алейт вспомнилось высохшее дерево, похожее на человека, которое она только что видела в мастерской мужа. Иногда она чувствовала себя именно так — наполовину женщиной, наполовину пустой оболочкой, обреченной на то, чтобы сгореть дотла, не оставив следа. Понимая, что это просто смешно, она все же была очень недовольна Агнес за то, что та своей болтовней вызвала эту боль.
К счастью, именно в эту минуту Марго, любимая собачка Алейт, прыгнула к ней на колени и тем самым уберегла ни о чем не подозревавшую компаньонку от колких слов госпожи.
Марго была ее утешением. С ней Алейт чувствовала себя не такой одинокой. В долгие зимние месяцы собачка целыми днями сидела у хозяйки на коленях, свернувшись клубочком. Она следовала за своей госпожой повсюду, словно тень. Только в мастерскую мужа ей было запрещено входить — Йероен терпеть не мог собак. По этой же причине Алейт старалась открыто не выражать свою привязанность к Марго в его присутствии. Сдерживалась она и при Агнес. Не то чтобы Алейт боялась осуждения. Ее останавливали стыдливость и гордость. Она не хотела пересудов: дескать, она ведет себя так, потому что лоно ее бесплодно.
