Нара Плотева - Бледный
— Хорошо, — согласился он.
— Жду.
Влад пожал пальцами его руку и зашагал вперёд. Швейцар распахнул дверь. Оба попали в зал с лестницами. На первом этаже — несколько дверей с бронзовыми ручками. Телохранители встали с кресел, Влад махнул им.
— Переоденусь? — сказал он и устремился наверх.
Девяткин, пройдя в гостиную, сел у шкафа с книгами во всю стену. На столике пачка журналов, подле лампы сигары. Тесть имитировал быт лорда или дельца. Дом стоил около сорока миллионов и построен был действительно на века — фундамент чуть ли не гнейсовый, а фундамент, считал тесть, это главное. С расчетом на внучку. Был у него и другой внук, Дима, сын Влада, — мальчик, к нему дед должен был бы испытывать чувства большие. Но прикипел к Кате, и именно из-за Девяткина, чья бедность давала возможность держать внучку всегда почти при себе. Дима в Англии, с Димою был отец. Лена же, получавшая лишь карманные деньги, а остальное в виде подарков, переложила труд воспитания на деда. Чувств Девяткина никто не учитывал. Да и сам он не посмел бы стать меж тестем и внучкой, зная, что розовый дом-дворец на участке в пару гектаров наследует Катя с матерью. Статус няньки, укладывающей дочь спать, побуждал к карьере. Вчерашний крах, бывший бы для иных только поводом взгрустнуть, казался Девяткину погребальным звоном. Что-то отрывало его от мира, вышвыривало из схем, сводило к функции, без которой мир смог бы существовать. Девяткин знал: умри он — и ничего не изменится, словно его и не было. Как-то раз услышал, на вечере за спиной сказали: «Глянь, муж Гордеевой». — «Кто он?» — «Так, мелочь банковская».
Девяткин встал и прошёл к окну взглянуть на «Форд», клумбы, туман на лужайках.
В тумане таилась сила, сжиравшая перспективы и навлекавшая беды. Туман отделял его ото всех…
По сути, он здесь на правах прислуги и может быть изгнан в любой момент…
В студенчестве он курил — и вновь захотелось курить. Он, взяв сигару, увидел собственное отражение в зеркале: ссутулившийся тип в костюме с галстуком, тусклый взгляд… вид бледный, смутный. Вдруг за спиной мелькнуло что-то схожее с клоуном. Он вздрогнул, почувствовал, как замерло сердце. Дверь отворилась, возникла подруга Лены, Дарья Завадская, в сиреневом платье и с седой причёской. Она закурила и плюхнулась на диван, нога на ногу. У её кожи был нежно-фиолетовый оттенок — она единственная из подруг Лены не выносила солярии, предпочитая дождь. Она сама казалась духом ненастья, в яркий день пряталась по углам, будто лучи выдавали некую проницаемость её плоти. По той же причине любила она подвальные бары с куревом — генерировать дымку.
— Что делаешь? — спросила она.
Он бросил сигару.
— Поговорим? — спросила Дашка, как её обычно называла Лена.
Завадской она была по мужу, с которым выгодно развелась, отбив себе, вроде бы, пару миллионов. Достался ей и дом, но дом она продала, а деньги давала в рост. Она слыла сплетницей, но, когда её укоряли, требовала доказать, что сплетня недостоверна. Сказанное ею всегда отражало факт, ясный, публичный, но не замеченный ни одной душой, кроме неё. Факт вроде бы без последствий, но, повторённый её устами, он тянул за собой воз проблем. Встречались с ней, чтобы узнать о других, надеясь утаить своё. Девяткин её опасался, веря, что Дашка разносит слухи о его ничтожности… Впрочем, сейчас он не только от тестя, но и от Дашки мог получить «инфу». Тем более, её принуждать не надо — сама начнёт.
— Как дела?
— Блеск! — сказал он, плюхнувшись в кресло.
— Мне Влад велел развлечь тебя. Прибыл ты, мол, зачем-то.
Девяткин хмыкнул.
— Дочь привёз? Леди? Мавр сделал дело и может уйти?
Он не ответил.
— И… — продолжала она.
— Что?
— Лена как?
— Спит, — сказал Девяткин и вдруг соврал: — Сказала, вы вчера набрались, ты блевала… — Он провоцировал.
Дашка, сощурив глаз, шевельнулась, втискиваясь в кресло, выпустила дым через нос, пепел стряхнула в пепельницу.
— Может, и было… Всё и не вспомнишь, дай-ка подумаю… — она вскинула взор вверх. — Встретились, поболтали, ей назначил встречу Глусский… ты в курсе? Мы одноклассники были… Всё было-было — и нет теперь. Моё кредо: интим решать один на один. С Серёжей… — она умолкла. — Виду тебя квёлый, я разболталась… Ты, верно, Влада ждёшь? Чем он завлёк тебя? Мы видели вас в окно, я с Глусским.
— Он здесь?
— Влад не сказал? А я сплетница? Ну вас! Вы родственники, что за тайны? Свалят всё на меня.
— Кто свалит? Лена? — вновь врал Девяткин. — Она тебя знает, она тебя называет «старая пустомеля»… или «трещотка»? Забыл, прости.
— Мило, — бросила Дашка, слишком уж заводя взор вверх. — Сама меня при себе удерживает, и — «трещотка»? Отказываюсь быть доверенной женщин. Женщины — дуры, место для заполнения. Презираю их. Ненавижу свой пол, люблю мужчин. Женщина — существо с рабской психологией. А отсюда метания, неуверенность… отдаётся, словно раба, любому. Дело лишь в ситуации. Нынче грузчика хает — завтра лежит под ним. Ищете верных… А задавались вопросом, откуда верные, если каждый мужчина имел в жизни несколько сотен или десятков баб, и это при том, что женщин меньше, чем вас?
— Конкретней, — сказал Девяткин, чувствуя, как сосёт под ложечкой.
Дашка глядела, затягиваясь.
— Представь, трахает некто всех, а потом тормозит на одной, зная, что и она до него спала с кем-то, — и мнит, что с этих пор, с Мендельсона для двоих, она ему впредь верна. Дурацкая мысль. Дурррацкая! Это бывает, если оба бедны, работают от и до, измотаны… Ты лично — стал бы ты изменять жене? Ты, с твоими тремя — пятью тыщами в месяц, вынужденный тлеть в банке? Ты бы не стал. Представь богатого и свободного, ему только знак подать — и всякая ляжет. Или представь богатую женщину, вольную от рассвета до ночи. Она отдаётся чувствам, как ей и надо. Чему ещё отдаваться? Что ещё в женщине, кроме чувств? Женщины… Чувств в них много, очень уж впечатлительны. «Я боюсь, — говорит, — одна». И тащит на встречу с Глусским. Тут как тут Катя… Воспоминания… Набрались… Не помню: может, блевала, да… Оказались мы у него, в пентхаусе на Садовом. Я потом путалась, чьи стринги: Ленки или мои? — Дашка смеялась, смешно складывая крупные нос и губы. — Где мои шестнадцать лет? Где? Могла я отказать подруге? Нет. А Лена? Могла она отказать, если швейцары распахивают дверь, «Мерседес» ждёт и спутник в смокинге чмок ручку и все завидуют? Женщина — это открытый всем порт любви. Взгляни окрест, читай классику: бабы лезут ко всем в постель. Философски, раз есть что впихивать, в равной степени есть во что пихать. Я, Петь, кончила философский, я тебе много могу рассказать о Ж и М. Не та задача. Задача у нас — не мыслить, а жить. У нас есть деньги не мыслить… Прости, не у всех, тебя я в виду не имела. — Она завершила, встав. — Не кисни.
В его голове пульсировала реклама «Shift expectations!» — слоган какой-то техники. Услышанное превзошло ожидания. Теперь он не только не нуждался в фактах, но уже и не хотел их. Стремясь узнать спасительное, узнал отягощающее. Мир трескался, точно лёд. Дашка умеет мстить, она его раздавила, в сущности, не сказав ничего конкретного, чтоб не дать повода оспаривать, обвинять её в сплетнях или — поверить ей. И не скажет. Это стиль мыслящей и умеющей обобщать стервы. Он чувствовал, что, скажи она прямо, было бы легче, а так — неясность и хаос, под стать туману вокруг. В сиреневом платье, с сиреневой кожей, при смутном свете, в дыму, она походила, подумал он, на мокрицу, — и поймал себя на желании её стукнуть. Сдержавшись, он взял со столика брошенную сигару, и злость обвалилась в слабость. Он щипчиками обрезал сигару, слыша себя:
— Лена — единственное, что я имею. Твоя теория не относится к ней… в полной мере… — добавил он. — У нас юбилей в субботу. Ты приходи. Приглашаем, — сказал он, подчёркивая «мы».
Дашка стояла у двери, вглядываясь в него.
— То ли, — произнесла она, — ты круче, чем кажешься, то ли… Есть в тебе, Петя, сила, есть… Но и Атлант не слаб, а триумф у Зевсов. Рок ведь сильней. Ты, как трагический герой, держишь удар… В смысле: красиво тонешь, этически-эстетически. Ты, Петя, тонешь. Я тебе не желаю зла. Ты не похож на жадных и оборотистых мужичков с большой буквы. Им бы я не сказала. Тебе — попробую. Отпраздновав юбилей, ты заживёшь, как прежде. Но, вероятней всего, события сложатся по-другому… Лучше, если б ты, как хотел, уехал, а не послушал Влада и не остался здесь. У Влада есть цель… Догадываюсь, зачем он тебя оставил и предложил мне пойти и позвать тебя.
— У меня тоже цель, — сказал Девяткин.
— Да, — Дашка признала. — Но козырь — у них… Цени, я старалась быть деликатной, чтобы помочь тебе. Некрасиво, когда на слабого нападает свора. Если б не деньги, ты одолел бы их. Но здесь очень большие деньги, связанные с отношением к тебе Лены.
