Берталан Маг - В тупике
За эти годы через наш отдел прошли многие сотни преступлений. Однажды капитан Козма расследовал кражу со взломом, совершенную на вилле известного киноартиста. Одного из взломщиков ему удалось вскоре задержать. Его передали другой группе, которая еще раньше арестовала его сообщника и уже почти завершила формальную сторону дела. Только значительно позже, просматривая протоколы и кассационные жалобы, я узнал, что среди похищенных преступниками вещей находились и различные драгоценности. Бо́льшую часть этих драгоценностей нашли и возвратили владельцу, но бриллиантовые серьги, самые ценные из всех украшений, бесследно исчезли.
В коридоре я встретил коллегу, проводившего следствие по этому делу. Я спросил у него, какие новости. Коллега чертыхнулся.
— Этот Гажи упрям, как сто ослов. Ни за что не хочет признаваться, кому он сплавил эти проклятые сережки!
— Гажи? Постой, ведь он еще совсем недавно отправился на скамью подсудимых прямехонько из моего кабинета.
— Тем более ты должен знать его дурацкий характер.
— Разумеется. Если ты не возражаешь, я с ним потолкую.
— Сделай милость! — охотно согласился капитан. — В данный момент он как раз у меня в комнате.
Мы вошли. Увидев меня, Гажи тотчас поднялся со своего стула возле окна.
— Добрый день, господин начальник! — поздоровался он весьма любезным тоном.
— Ай-ай, Гажи, — с укоризной сказал я. — Получается, что я вас опять вижу в этих стенах?
— К сожалению. Попался из-за идиота, которого сам взял в напарники.
— Я думаю, теперь уже поздно по этому поводу расстраиваться. Вам надо себя выручать, чтобы поменьше срок дали. — Я угостил Гажи сигаретой. — Закуривайте.
— Весьма благодарен. — Парень прикурил и с наслаждением затянулся.
— Вы помните, Гажи, прошлый раз вы могли заработать гораздо более тяжкое наказание, чем получили. И благодаря чему? Благодаря чистосердечному признанию, не так ли?
— Так, но, видите ли, господин начальник…
— Погодите, — прервал его я. — Ваше дело до тех пор не передадут прокурору, пока вы не скажете правды, всей правды. Это первое, о чем я хочу вас предупредить. Второе: я думаю, вам не безразлично, сколько вам дадут на этот раз. А потому весьма важно, что напишет следователь в своем постановлении об окончании следствия. Искренне ли рассказал подследственный об украденных вещах и куда он их сбыл, или их нашли в результате длительных поисков, а он молчал или врал. Вы меня понимаете?
— Понимаю. — Тон ответа явно говорил о том, что Гажи колеблется.
— Тогда отвечайте мне без утайки. Будете отвечать?
— Так-то оно так, господин начальник. Но…
— Никаких «но». Отвечайте прямо — да или нет?
Гажи скорчил жалобную гримасу, затем, поколебавшись, выдавил из себя:
— Вам я не могу сопротивляться, господин начальник. А ведь я поклялся, что не продам этого малинщика ни за какие коврижки. Но вы разговариваете со мной как родной отец. И я не могу не сказать правду.
— Так-то лучше. Итак, кому вы их продали?
— Бузашу.
— За сколько?
— За тысячу форинтов.
Час спустя передо мной сидел Бузаш собственной персоной.
— У меня мало времени, резину тянуть не будем, — сказал я ему. — Кажется, вы меня знаете.
— Встречались, — ответил Бузаш.
— Тогда говорите, где сережки, которые вы купили у Гажи за тысячу форинтов?
Бузаш вознегодовал:
— Я поражен, господин начальник! Эта гнида, этот мерзавец все-таки раскололся, хотя клялся землей и небом, что все останется между нами.
— Оставим это, Бузаш. Где бриллиантовые серьги?
— У меня на квартире.
— Поехали!
Через минуту мы сидели в машине.
По дороге Бузаш начал было оправдываться:
— Поверьте мне, господин начальник, я только…
— Знаю, знаю, Бузаш, все знаю. Знаю и скупщиков краденого вашего сорта, будьте спокойны. Вы отлично знали, сколько стоят эти сережки. Почему? Да потому, что предварительно вы успели их показать специалисту. Или не так?
— Так.
— Их смотрел Чёрге?
— Он.
— И что же он сказал?
— Он сказал: «Можешь спокойно отвалить две косых».
— Так. А вы дали Гажи одну. Потому что знали, что наш общий знакомый отнюдь не унаследовал их от бабушки. Правильно?
— Прошу прощения, но я как раз собирался позвонить и заявить…
Я остановил его:
— Перестаньте, Бузаш. «Малинщики» вроде вас всегда собираются позвонить и заявить, но только тогда, когда чувствуют, что деваться им некуда. Или заявить, или самому сесть за решетку.
Вскоре у меня на ладони лежали обе серьги, стоимость которых по меньшей мере составляла тридцать тысяч форинтов. Но самое любопытное состояло в том, что на бриллиантах было обнаружено то же американское клеймо, которое стояло на драгоценностях Кочишне.
Я снял трубку, и буквально через несколько минут потерпевший, известный в то время киноартист, сидел перед, моим письменным столом.
— Скажите, кому принадлежат эти серьги? — задал я свой первый вопрос.
— Моей жене.
— Как они к ней попали?
— Мой шурин, который живет в Мюнхене, преподнес ей их в подарок. Если потребуется, я представлю официальный документ, подтверждающий, что серьги привезены из Мюнхена.
— Где находится сейчас ваша жена?
— На работе.
— Вот телефон, позвоните ей, пожалуйста.
Потерпевший начал было набирать номер, но я остановил его:
— Подождите минутку. — Я нажал кнопку звонка три раза. Вошел Бордаш.
— Будь так любезен, сядь в машину, поезжай по этому адресу, попроси спуститься жену потерпевшего, фамилию ты знаешь, и привези ее сюда, в управление. С ее согласия, разумеется. По дороге, кстати, загляните к ней домой, чтобы прихватить с собой ее паспорт и гарантийный документ вот на эти безделушки происхождением из Мюнхена.
Бордаш, понимая, о чем идет речь, обернулся необычайно скоро. Не прошло и часа, как упомянутая выше дама в его сопровождении вошла в мой кабинет.
Дама отнюдь не нервничала, напротив, казалась слишком уверенной в себе.
— Скажите, уважаемая, где вы купили серьги, которые у вас похитили взломщики?
— Я получила их в подарок в день моего рождения от старшего брата. Этот день пришелся на то время, когда я была у него в гостях. Он живет в Западной Германии.
— А ваш брат, где он купил эти драгоценности?
— У одного господина, тоже в Мюнхене.
— Вы сами видели этого господина?
— Да, видела.
— Он говорил по-венгерски?
— Нет, по-немецки.
— Попробуйте описать его внешность.
— На вид лет тридцати восьми или сорока. Довольно высокого роста. Но ничего особенно примечательного я не заметила.
— Смогли бы вы его опознать при встрече?
— Безусловно.
Я внимательно осмотрел паспорт, затем свидетельство о купле бриллиантовых серег со штемпелем «Мюнхен, Городская торговая биржа».
— Прошу извинить за беспокойство, — сказал я, вставая и провожая супружескую пару к двери.
— Что вы! Напротив, мы вам благодарны, — сказала жена артиста. — Я так рада, что они нашлись. Очень дорогая вещь, а для меня вдвойне, ведь я получила их от брата на память.
— К сожалению, ваши серьги вернуть вам пока не могу. Но после осмотра и прочих формальностей вы непременно их получите.
— Главное, что они нашлись, — со вздохом облегчения произнесла дама. — А остальное не так уж важно.
Все говорило за то, что мы сделаем шаг вперед на пути к развязке, и вот опять мы вернулись в управление, и мне нужно было хоть что-то сказать своим сотрудникам, собравшимся у меня в комнате.
— Как видите, фортуна и теперь не повернулась к нам лицом.
— Не беда, — утешил меня Козма. — Ведь ты обычно говоришь: «Время работает на нас».
— Работает, гм-гм… — хмыкнул Бордаш. — Ладно, подождем, ведь мы еще молоды.
— Перестань, Бордаш. Вот если бы этот Ференц Коллер оказался не под Франкфуртом, а чуть-чуть поближе к нам…
— И что было бы тогда? — спросил Козма.
— Во всяком случае, мы смогли бы провести с ним часок в приятной беседе.
— А если он не замешан в этом деле?
— Тогда отпал бы хотя бы один из подозреваемых в убийстве Кочишне… Генерал все чаще справляется, как идут дела. Что я ему скажу?
— То, что есть, — решительно отрезал Бордаш. — Прекратить дело за отсутствием обвиняемых чего проще. Ведь Кочишне тоже принадлежала к этому семейному «деревцу» — вот смотрите, даже бумага пожелтела. А если так, напрасно мы будем искать убийцу на других его ветвях. Как говорится, следствие зашло в тупик.
— Неправда! Не забывай, что о принадлежности Кочишне к этому семейству известно только нам. Ни она, ни они этого не знали! — Козма со всей страстью молодости ринулся в назревавший спор. Но допустить дискуссию не имело никакого смысла.
