Павел Генералов - Юность олигархов
12 февраля 1997 года,
07.10
В немногочисленном кругу своих коллег он был известен под именем Садист. Не иначе как за исключительно кроткий и миролюбивый нрав.
Садист проснулся ни свет, ни заря. Немного поворочавшись на жёстком диване, он всё же встал, сразу включил телевизор. Громкость — почти на нуле. Садисту вполне хватало невнятного бормотания ящика, чтобы разрушить страх одиночества. Не кошку же, в самом деле, заводить! Правда, бывали в его жизни женщины, пытающиеся этакой кошкой втереться в дом, но при его специальности ни о каких постоянных связях и речи не могло идти. Ведь он был профессионалом.
Бреясь, он разглядывал своё лицо в зеркало. Хорошее лицо, неприметное. Разве что складки от носа к губам слишком глубоки. Да глаза слишком яркие — взгляд жёсткий, цепкий. Надо сегодня надеть очки с самыми толстыми линзами. Тогда все скорее запомнят очки, чем глаза.
И всё было бы хорошо, если бы не проклятый насморк. Это было его единственным по–настоящему слабым местом. Еще не хватало, чтобы разыгрался детский гайморит. Садист взял из подвесной аптечки пузырёк с пипеткой и старательно закапал лекарство в каждую ноздрю. Ну и мерзкий же запах! Теперь за версту будет нести, как от старушенции. Садист поморщился и тщательно опрыскал себя одеколоном «Ветивер». Он вспомнил, как последняя его подружка, безуспешно пытавшаяся стать постоянной составляющей его жизни, говорила об этом запахе: «запах свежей ёлки, солидный, не душный». Солидный — это то, что нужно на сегодня. Там, где ему предстоит сыграть главную роль, будет много именно что солидных людей.
Садист проверил наличие приглашения. Открытка с хитрой рожей робота была, как и положено, на месте. Теперь осталось лишь начистить ботинки, взять реквизит, и — в путь!
Перед уходом, чтобы отбить навязчивый запах лекарства, Садист вновь щедро опрыскал себя солидным «Ветивером». Теперь он, наверное, должен был благоухать как новогодняя ёлка. Но сам он этого не чувствовал напрочь.
***12 февраля 1997 года,
10.20
Гоша приехал к Политехническому за сорок минут до презентации. Пройдусь по музею, — решил он. Сдав пальто в гардероб, он начал поднимался по широкой лестнице. Ночные призраки, смытые было холодной водой, вновь обступили его. Не иначе, скоро начнутся глюки. Гоша был напряжён до предела, фиксируя каждую мелочь: и крохотные усики пожилой гардеробщицы, и выщербленные ступеньки музея, и музейные запахи. И… он потянул носом. К пыльному и немного затхлому музейному духу присоединился свежий, бодрящий запах ёлки. Гоша обернулся. Мужик в синем рабочем халате с потёртым чемоданчиком для инструментов нагонял его. Гоша приостановился, пропуская работягу. Мозг, как в рекламе орехов, без устали фиксировал детали. Странный работяга, однако. Ботинки начищены до блеска. Толстые линзы очков почти скрывают глаза. Серые? Голубые? В общем, светлые. И запах — нежный, дорогой. Слишком нежный и слишком дорогой. Гоша знал этот запах. Парфюм от Герлена. Первый мужской моно–запах, солидный, элегантный, так пела о парфюме Нюша, когда они покупали Лёвке подарок на день рождения. Гоша даже вспомнил название: «Ветивер». Ничего себе нынче работяги пошли! Мужик в синем халате прочапал на третий этаж, где и готовилось торжественное открытие «Человека играющего», а Гоша застрял на втором.
Ночной кошмар, наконец, материализовался. Гоша вздохнул чуть ли не с облегчением. Стрекозы всех разновидностей глазели на него из стеклянных витрин. На втором этаже международное общество натуралистов представляло выставку, блин, насекомых. Удивительно вовремя! Сговорились они, что ли?
***12 февраля 1997 года,
10.55
Побродив вдоль застеклённых витрин со стрекозами, Гоша поднялся на третий этаж. Зал был уже открыт, но посетителей ещё не пускали, лишь люди в синих халатах в последний момент что–то налаживали в механизмах и колдовали с освещением и микрофонами. Ждали высоких гостей. Однако, так их и не дождавшись, ровно в одиннадцать в зал запустили приглашённых. Начальство, по российскому обыкновению, опаздывало, точнее, задерживалось.
Выставка условно делилась на три части. Первая была посвящена истории игры как таковой. Столы–витрины были заполнены старинными игральными картами, шахматными досками и фигурами, нардами и многогранными кубиками, а также всякими прочими игровыми аксессуарами вроде наборов для серсо и крикета. Второй раздел освещал исключительно отечественную ситуацию, прежде всего в плане историческом. Главным экспонатом здесь выступал настольный хоккей в различных модификациях — высшее достижение игровой советской мысли. Третий, основной раздел, был посвящён самым современным игровым технологиям. Здесь было представлено новейшее оборудование для казино, бильярда, боулинга, компьютерные игровые приставки всех уровней сложности. Были здесь и роботы, способные на выполнение множества функций, в основном сторожевых. Хотя Гоша и был уверен, что любая живая собака подобную защитно–хватательную задачу выполнит гораздо лучше. Но это уже дело вкуса.
Самым забавным и, похоже, самым умным автоматом был робот–крупье, чья хитрая весёлая рожица с тремя глазами украшала пригласительную открытку. Крупье сдавал карты, призывно подмигивая всеми тремя глазами и гнусаво приговаривая: «раз–два–три, себе, себе, раз–два–три, себе, себе». Охотников сразиться с автоматом почему–то пока не находилось.
Гоша подошёл к крупье поближе и остановился. Запах. Давешний запах ёлки. Гоша настороженно обошёл робота вокруг. Запах усилился. Однако за роботом никто не прятался, лишь красные проводки жалобно и беззащитно торчали из–под чуть приоткрытой панели. Непорядок, — подумал Гоша.
Наконец появилось и долгожданное начальство. В центре живописной группы улыбался сразу всем теле– и фотокамерам господин Смолковский, глава группы компаний «Хронотоп» и почти телезвезда. Во всяком случае, люди его знали не хуже, чем ведущих популярных шоу — ПР-группа «Хронотопа» с лихвой отрабатывала свои совсем не хилые зарплаты. Рядом с ним толпились представители дирекции и прочие официальные лица, среди которых выделялась высокая брюнетка модельной внешности с лысой китайской собачкой на руках.
Речи, видимо в связи с задержкой открытия, были коротки, да Гоша их и не слушал. Он, опершись ладонями на подоконник, наблюдал за игрой солнечных зайчиков в окнах стоящего напротив здания. И тут взгляд его наткнулся на потёртый чемоданчик, невзначай припрятанный за тяжёлой холщовой шторой. В голове моментально сложилось нечто вроде виртуального паззла: запах, рабочий в начищенных ботинках, красные проводки, чемоданчик. Гоша, исподлобья оглядывая зал, осторожными шагами двинулся к выходу. Волна ёлочного запаха накрыла его прямо на пороге зала. Он остановился. Мужик в чёрном костюме и в очках с толстыми линзами прямо–таки благоухал. И ботинки были те же самые. Гоша поднял глаза и всё сразу понял. Глаза в очках не были искажены стёклами. Стало быть, очки даже без намёка на диоптрии. И тут рука очкастого стала медленно и плавно опускаться в карман пиджака, а сам он сделал ещё шаг поближе к выходу.
Олигарх Смолковский как раз в этот момент уселся в кресло перед механическим крупье, готовясь испытать свою карточную судьбу.
Рука очкастого пустилась в обратный путь — из кармана он выудил нечто похожее на брелок.
Гоша прямо–таки не мог поверить собственным глазам. Собственно, даже не тому, что вот перед ним, в полутора шагах, человек, готовый в ближайшую секунду привести в действие взрывное устройство, а тому, что никто больше, ни одна живая душа, и прежде всего многочисленная охрана Смолковского, не обращает на происходящее ровно никакого внимания. Неужели всё так просто? Гоша уже почти проскользнул за спиной очкастого к лестнице. Орать было бессмысленно: очкастый убивец всё равно всех опередит. Оставалось лишь вовремя свалить, раз уж он сегодня такой наблюдательный. Именно этот вариант ему настойчиво подсказывал инстинкт самосохранения. Или…
Гоша сделал шаг, оказавшись ровно за спиной очкастого — будто в облаке душного запаха. Уроки Нура сделали своё: почти машинально Гоша двумя пальцами взял очкастого за локоть и точно, будто тренировал сей приём по сотне раз на дню, нажал на нужные болевые точки. Человек коротко вскрикнул и выронил брелок, который Гоша подхватил левой рукой.
Наконец происходящим заинтересовалась охрана Смолковского. На вытянутой руке Гоша держал брелок, а очкастый корчился от боли, отступая к лестнице.
— Заряд скорее всего в роботе–крупье, — предупредил Гоша, осторожно протягивая на ладони пульт дистанционного управления. — Вот этот, в очках, его работа!
Один из охранников перехватил брелок, второй, выхватывая пистолет, бросился за очухавшимся очкастым. И тут Гоша почувствовал, как его самого не слишком вежливо, но зато крепко подхватили под белы руки.
