Лилиан Браун - Кот, который учуял крысу
Похороны букиниста прошли безо всякой помпы — так, как мог бы пожелать этого маленький скромный старик. Эддингтон Смит нашёл вечный покой на маленьком загородном кладбище на холме, рядом с могилой своего отца. Смит-старший был бродячим книготорговцем — разносил по домам словари и энциклопедии, просвещая деревенских жителей, практически не имевших образования. Мелкая розничная торговля постепенно стала крупной, товарооборот вырос — так и возник книжный магазин Эддингтона, как логическое завершение отцовского дела.
Траурную церемонию вёл пастор из Малой Каменной церкви. Квиллер тоже сказал несколько слов:
— Книги были смыслом жизни Эддингтона. Он сам не был книгочеем — его миссия заключалась в другом: он снабжал книгами своих читателей и находил читателей для своих книг. Букинистическая лавка на Книжной аллее когда-то была кузницей, принадлежавшей его деду. Целая пропасть пролегает между днём вчерашним, когда его дед ковал новые подковы для лошадей, и днём нынешним, когда Эд делал новые переплёты для старинных книг. Но может быть, эту любовь к обновлению он унаследовал от своих предков.
Эд был прекрасным человеком. Для меня он был больше другом, чем просто книготорговцем, — всегда щедрый, верный и преданный, добрый… Когда к праотцам уходил один из его постоянных покупателей, Эд говорил: «Он ушёл в лучший мир — далеко-далеко от нас…» И его морщинистое лицо на мгновение озарялось светом и радостью — будто он слышал ангельские голоса, поющие ему песню.
И сейчас, провожая Эддингтона в последний путь, пожелаем ему увидеть лучший мир — далеко-далеко от нас…
Траурная процессия, состоявшая из крохотной горстки людей, медленно спустилась с холма и расселась по машинам.
Квиллер закупил продукты для Полли, обеспечив себе приглашение на ужин, и отправился домой — почитать свежий выпуск «Всякой всячины». На первой странице он обнаружил «Письмо главному редактору», содержание которого его весьма удивило.
Выражаем благодарность главному редактору за поддержание инициативы — успешно проведённого автопробега с целью сохранения заброшенных шахт, объявленных ныне историческими памятниками. Мы все одобряем церемонию открытия бронзовых мемориальных досок, прошедшую в минувшее воскресенье.
Наше горнорудное наследие не имеет себе равных. Мы никогда не забудем горняцких хибар, сгрудившихся вокруг шахт, рудокопов, встававших на рассвете, чтобы спуститься по шаткой лестнице в недра земли, и работавших в поте лица по десять часов в день, — тех работяг, что, голодные и уставшие как собаки, с закопчёнными лицами ползли наверх по лестнице длиной в тысячу футов, отцов, что погибали при подземных взрывах, оставив сиротами всех детишек из горняцкого поселка.
Когда мы восхищаемся кубистической архитектурой старинных копров, давайте не будем забывать, сколько человеческих жизней было принесено в жертву ради обогащения небольшой кучки толстосумов.
Квиллера удивило имя, стоявшее под письмом: Дон Эксбридж, г. Саффикс.
Чтобы придать остроту моменту, с балконных перил свалился ещё один горшок герани и с треском разбился о пол столовой первого этажа. Репортёр поднял глаза: наверху сидел его кот, нагло уставившись на него своими озорными глазами. Напроказил — и радовался учинённой им пакости.
Делать коту выволочку не имело никакого смысла. С самого начала было сущим безумием водружать туда горшки. Это был чистейшей воды выпендрёж, одна из декораторских «примочек». Квиллер уступил напору только потому, что Фрэн была беззаботна, очаровательна и к тому же приходилась дочерью шефу полиции.
Квиллер собрал черепки и, вернувшись к газете, обнаружил, что вся первая страница изодрана в клочья. Более того, Коко даже не думал покидать место преступления, явно ожидая похвал за разгром, который он учинил. Этот кот использовал свой собственный замысловатый язык, чтобы донести до хозяина нужную информацию, так что сотворенное им безобразие могло означать одно из двух: либо он предпочитал газету дорогим пыленепроницаемым опилкам в своём кошачьем туалете, доставляемым в больших мешках, либо намекал, что письмо Дона Эксбриджа было фальшивкой.
Квиллер склонялся ко второму. Сентиментальность, забота о наследии, даже слово «кубистический» шли вразрез с обликом типичного дельца, которому было наплевать и на историю округа, и на окружающую среду, и на искусство. Кто скрывался за этой подписью? И что всё это значило?
Квиллер, явившись на ужин к Полли, обсудил с ней эту проблему.
— Я тебе прочту вслух письмо, адресованное главному редактору, а ты догадайся, кто написал его.
Она назвала несколько имён: это были члены либо Исторического, либо Генеалогического общества.
— Дон Эксбридж! — провозгласил Квиллер.
— А чего это его так переклинило? — открыла рот Полли.
— Либо его пыльным мешком по голове ударили, либо он впервые в жизни узнал, что станет отцом, а может, он просто нанял эксперта по связям с общественностью, чтобы этот политтехнолог создал новый корпоративный имидж для компании «Донэкс и партнёры». А что сегодня в меню?
— Будем доедать что есть — «остатки-сладки», — заявила Полли. — Рагу из курицы, вытащенной из позапозавчерашнего бульона, и субботний супчик с чесночными гренками, посыпанный козьим сыром. Это полезно.
— Всё полезно, что в рот полезло. И вообще, Полли, ты гений! Ты могла бы открыть ресторан, где подавались бы только остатки! Ты могла бы назвать его «ООО!!!» — «Общество обожателей объедков», или «Deja vu»[5], или «Сейчас или никогда!».
В течение нескольких минут они молча вкушали позапозавчерашнее рагу. Затем Полли заговорила.
— Как хорошо ты выступил на похоронах Эддингтона!
— Я был рад увидеть на кладбище «дорогих дам».
Это был их собственный сленг: так промеж себя они называли седовласых, хорошо воспитанных, консервативных и богатых женщин, которые входили в совет директоров библиотеки.
— Да, очень хорошо, что они пришли. А кто эта молодая особа, что сопровождала мистера Бартера?
— Это Синтия, работает в юридической фирме. Она ходит кормить кота Эддингтона в свой обеденный перерыв. Она просила, чтобы ей разрешили присутствовать на похоронах. А человек в клетчатой рубашке — хозяин химчистки.
— Мне показалось, что я его где-то видела. Сегодня около полудня я была на Книжной аллее — у меня выкроилось немного свободного времени, и я решила забежать в парикмахерскую. Бренда сообщила мне потрясающую новость: жена Дона Эксбриджа подала на развод!
— Это его вторая жена или третья?
— Он был женат всего дважды. Она такая незаметная серенькая мышка. Я её видела один раз, в прошлом году, когда они пригласили нас на обед. Она мне напомнила мою бывшую свекровь, которая каждый божий день сорок лет подряд выдавливала зубную пасту на щётку своего мужа. Вот какой бывает супружеская преданность!
— Позволь тебя поправить. Покойная миссис Дункан была экономной шотландкой и не любила, когда пасту расходуют почём зря.
— Ах Квилл! Какой же ты циник!
— Вовсе нет. Недавно проведённые исследования показали, что мужчины выдавливают на зубную щетку гораздо больше пасты, чем женщины, и жены, озабоченные проблемами семейного бюджета, выступают за снижение расходов на гигиену полости рта, что вызывает беспокойство маркетологов и привлекает внимание психологов. Пятидесятипроцентное снижение потребления зубной пасты может нанести удар по экономике.
— Всё это чистейшая выдумка, Квилл, — рассмеялась Полли. — Ты просто затеваешь ещё одну мистификацию для своих читателей. Скоро они будут по линейке замерять столбики выдавленной пасты на зубных щётках и посылать отчёты в редакцию «Всякой всячины».
— Эх, не веришь ты в меня, — наигранно вздохнул Квиллер, накладывая себе поскрёбыши от предыдущих обедов. — А что это там у тебя на тумбочке? Похоже на французский кувшин для мартини. Я видел его у Мэгги.
— Теперь он твой. Она сегодня принесла его в библиотеку. Она очень хочет, чтобы кувшин стоял у тебя.
Квиллер открыл рот от изумления.
— Ну зачем же она!.. Не нужно было… Это уже чересчур… Но я возьму…
Квиллер отказался от десерта — компот из инжира с йогуртом, — оправдавшись тем, что ему необходимо вздремнуть перед дежурством: дескать, у него с Погодом Хором сегодня выезд. И, схватив кувшин за массивную ручку, быстренько удалился.
— Посмотрим, что будет, когда Коко и Юм-Юм увидят его! Они точно поймут, что эта штука из дома, где живут пять кошек!
Как оказалось, сиамцы определили не только происхождение кувшина, но и пол кошек Мэгги — все были девочки. Коко с энтузиазмом принюхивался к нему, а Юм-Юм, распушив хвост, гордо удалилась прочь.
В одиннадцать вечера Квиллер покормил кошек на ночь, а затем проводил их наверх — церемониальный марш-бросок, где впередсмотрящим был репортёр, за ним гордо вышагивал Коко, а замыкала торжественную процессию Юм-Юм, нехотя тащившаяся позади. Квиллер довёл их до отведённой сиамцам спальни, пожелал им спокойной ночи, выключил свет и закрыл дверь. В этом и состоял ритуал «укладывания спать».
