Шарль Эксбрайя - Вы помните Пако?
— Я не спрашивал вашего мнения, Гомес! Не забывайте, что пока тут распоряжаюсь я, а ваше дело — подчиняться.
И, не давая Эстебану времени возразить, он быстро продолжал:
— Что до полицейского, я думаю, можно не уточнять, какая его ожидает судьба…
Возможно, Гомес, которому очень не понравилось замечание Виллара на его счет, и затеял бы свару, но вмешательство Миралеса разрядило обстановку.
— Позвольте мне им заняться, патрон! Мне бы ужасно хотелось хорошенько обработать фараона, прежде чем он сдохнет!
Дон Игнасио с облегчением перевел дух: этот старый добрый дурень Миралес спас положение. Вот на ком можно безнаказанно сорвать злость!
— Заткнись, Хуан! И прежде чем молоть чушь, старайся шевелить мозгами, если, конечно, ты вообще на это способен!
Рибере, Гомесу и Пуигу он объяснил:
— Комиссар Мартин знает, что его любимчику конец и что я разделаюсь с ним, когда захочу. А потому он будет следить за нами в надежде поймать на какой-нибудь глупости. Для Мартина это единственный способ доказать начальству, что поведение Люхи можно оправдать. Следовательно, сейчас главное — осторожность. Я запрещаю трогать хотя бы волос на голове этого полицейского.
Слова патрона не убедили Миралеса. Негодование возобладало над привычной покорностью хозяину.
— Значит, ему все сойдет с рук? А то, что он меня изуродовал, не в счет?
Дон Игнасио охотно расцеловал бы Миралеса. Глупость парня и его смехотворная злоба окончательно рассеяли неловкость, наступившую после стычки патрона с Гомесом.
— Хуан, ты преувеличиваешь! Куда уж фараону тебя изуродовать! По-моему, это сделали задолго до него!
Все рассмеялись, и Виллар понял, что опасность со стороны Гомеса миновала… по крайней мере на время. Однако за андалусийцем придется приглядывать.
— В любом случае, распоряжения будут таковы (и советую исполнять их неукоснительно, если не хотите рассердить меня по-настоящему): сидите смирно и занимайтесь своим делом, как и надлежит честным гражданам. Если заметите какого-нибудь ангела-хранителя, приставленного Мартином, не обращайте внимания. Это лишь придаст веса его рапорту. А сейчас расходитесь по домам. Пуиг сообщит, когда вы мне снова понадобитесь. До встречи, господа.
Когда Мигель Люхи вышел на Каталунью, там было еще довольно людно. Он свернул в сторону набережных и по калле дель Кармен двинулся в сторону квартала Риберы.
Гомес, Моралес и Рибера вместе вышли из кабаре. Пожелав тысячу раз всяческого благополучия швейцару и услышав в ответ, что Бог их не покинет, приятели пошли к набережной — ни дать ни взять мирные буржуа после трудового дня. Если бы не поздний час, иллюзия была бы полной. Они спокойно обсуждали события этого вечера, но ни погруженный в размышления Эстебан Гомес, ни Миралес и его приятель Рибера, слишком увлеченные разговором, не заметили, как за их спиной от стены дома на Конде дель Азальто отделилась тень и скользнула следом.
Вся троица благополучно добралась до калле де Фернандо. Тут им предстояло распрощаться. Гомес и Миралес свернули направо — к старому городу, а Рибера продолжал идти к калле дель Хоспиталь. Прежде чем расстаться, приятели пожали друг другу руки и договорились встретиться завтра в кафе на площади Каталунья. Теперь, когда Виллар предоставил им неограниченный отпуск, можно было изображать мирных рантье. Темная тень скользнула за дерево и, подождав, пока андалусиец с Миралесом углубятся в старый город, последовала за Риберой.
Антонио любил бродить по пустынным ночным улицам. В такие минуты он мог дать волю воображению и утешиться, забыв о безнадежно загубленной жизни. Грезя наяву, Рибера населял безлюдные проспекты призраками восторженных зрителей и улыбался приветственным крикам, которые слышал лишь он один. Антонио гордо распрямлялся и начинал слегка пританцовывать, как будто снова шел по залитой солнцем арене и, пьянея от тщеславия, переживал минуты величайшего триумфа, словно и не было того дня, когда этот бык в Саламанке не только нанес ему тяжелую рану, но и заронил в душу страх. А ведь страх — смертельный враг любого тореро… Но Рибера так и не смог от него избавиться, несмотря на все насмешки и оскорбления публики, два сезона наблюдавшей, как Антонио уклоняется от решительной схватки со зверем. В конце концов перед ним закрылись все арены Испании. Парень навсегда запомнил быка из Саламанки, и порой тот являлся ему по ночам, в кошмарных видениях. Чтобы прогнать наваждение, Рибера все больше пил, и Виллар держал его в банде только потому, что в свое время присутствовал на мадридской корриде, когда Антонио получил альтернативу[12] из рук Мартиаля Лаланды, и сочувствовал его несчастью.
Антонио Рибера сохранил от прежнего ремесла необычайную легкость шага и чуть заметное покачиванье бедер, свойственное тем, кто привык в расшитом плаще открывать блистательные пасео перед корридой. На площади Бокьериа Антонио свернул налево, на калле дель Хоспиталь и только теперь заметил, что за ним следят. Рибера мысленно поблагодарил дона Игнасио за предупреждение и от души восхитился его проницательностью. Антонио остановился и закурил. Бравады ради он нарочно как можно дольше держал у лица зажженную спичку — пусть, мол, фараон убедится, что не ошибся. Слежка так забавляла Риберу, что он решил облегчить бедняге работу. Правда, желая продлить удовольствие, Рибера не пошел домой кратчайшим путем, а стал блуждать по улочкам и переулкам квартала. Эта прогулка без всякого видимого толка и смысла наверняка поставит в тупик вынужденного таскаться следом ангела-хранителя. Сейчас, перед рассветом, весь город наконец уснул, и шаги бывшего тореро звонко отдавались на мостовой. Порой Антонио вдруг замирал, пытаясь уловить эхо шагов преследователя, но тот, надо думать, хорошо знал свое дело, ибо Рибера ни разу не услышал ни единого звука. Это злило его, как личное оскорбление. И без того слабую голову потихоньку затуманивала злоба. Забыв о наставлениях дона Игнасио, парень решил оторваться от полицейского. Быстро промчавшись вниз по калле Мендизабаль, он еще быстрее поднялся обратно по параллельной ей калле де Робадор, свернул на калле Сан-Рафаэль и вылетел на калле Сан-Херонимо, но, обернувшись, увидел, что преследователь держится на прежнем расстоянии. Риберу охватила слепая ярость. Юркнув за угол, на Беато Орьоль, он прижался к стене и стал ждать, когда ангел-хранитель на него наткнется. Так и вышло. Антонио не мог устоять перед искушением унизить того, кто так навязчиво шел за ним по пятам.
— Ну? — спросил бандит, поймав его за руку.
Но полицейский и не подумал вырываться, а, напротив, подошел вплотную. Бывший тореро самодовольно рассмеялся.
— Ты хочешь поближе познакомиться с Антонио Риберой, мой мальчик?
И в тот же миг его живот пронзила острая боль. Антонио выпустил руку противника, и тот бросился прочь. Рибера ошарашенно смотрел ему вслед, еще не понимая толком, что произошло. Тронув живот, он увидел, что рука в крови, и недоверчиво уставился на окровавленные пальцы. Фараоны не убивают! Полицейский не мог пырнуть его ножом! Но от живота поднималась волна боли, и Рибера был не в силах осмыслить происшедшее. Бандит хрипло вскрикнул, пытаясь позвать на помощь и чувствуя, как вместе с кровью из него уходит жизнь. Антонио зажал рану руками и с трудом переставляя ноги побрел к калле Сан-Пабло, где наверняка еще должны быть люди. Шаг… еще один… и вдруг ему показалось, что улицу окутал густой туман, мешая видеть и продвигаться вперед. Рибера споткнулся и чуть не упал. Пытаясь сохранить равновесие, он невольно застонал от боли. Очень странный туман… Антонио внезапно понял, что никогда не доберется до калле Сан-Пабло, и перепугался. Он хотел крикнуть, но это причиняло такую боль, что он тут же умолк. Стиснув зубы, Рибера сделал еще два шага. Теперь уже он почти ничего не видел. Никогда еще бывший тореро не сталкивался с таким туманом, даже в Севилье, даже зимой на болотах Гвадалквивира… Намокшие брюки прилипали к рубашке и к коже. Антонио не знал, туман ли так пропитал ткань или его собственная кровь. Впрочем, он и не хотел этого знать. Обессилев, парень упал на колени, попробовал глубоко вздохнуть, но все нутро обожгло, как огнем. Страх заставил Антонио рвануться изо всех сил, и ему почти удалось снова выпрямиться, но в последний момент Рибера пошатнулся и упал ничком.
Когда, на рассвете, Мигель вернулся домой, Конча все еще ждала его в кухне. Усталость привела инспектора в дурное расположение духа.
— Почему ты до сих пор не легла?
— По-твоему, я могла бы уснуть?
Не отвечая, Мигель подвинул себе стул.
— Я бы с удовольствием чего-нибудь выпил, — проговорил он, не глядя на жену.
Конча достала бутылку хереса, хранившуюся в доме для торжественных случаев. Полицейский осушил две рюмки подряд.
