Марк Гроссман - Капитан идет по следу
Майор несколько раз перечитал листок, отпечатанный на машинке. Рейзлих утверждал, что загрязнения на письме состоят из очень мелких частиц различной формы. Все частицы имеют острые углы и отсвечивают металлическим блеском. Эксперт пытался воспользоваться царской водкой, которая, как известно, растворяет металлы, но частицы уцелели. Это был не металл, а следы каменного угля.
— Что ж, и это немало! — повеселел Кичига.
Проводив Рейзлиха, майор несколько секунд сидел неподвижно, будто дремал, а потом разочарованно вздохнул: в материалах отдела нет ничего, что может навести на след преступника, связанного с углем.
Захватив письмо и заключение эксперта, Кичига поднялся к Смолину.
Капитан довольно долго рассматривал письмо, несколько раз наводил лупу на штемпель почты.
— Восьмое отделение, — наконец сказал он. — На окраине города.
— Это еще ни о чем не говорит, — дымя папиросой, пробурчал Кичига.
— Говорит, — не согласился Смолин. — О том, вероятно, что мошенник не живет в этом районе. Шантажист норовит обычно опустить письмо подальше от своего жилья.
Познакомившись с заключением Рейзлиха, Смолин некоторое время раздумывал и отрицательно покачал головой:
— На память ничего не приходит. Надо покопаться в документах. Может, наткнемся на кочегара или кладовщика угля.
На столе коротко прозвенел телефон. Смолин снял трубку и сейчас же передал ее Кичиге.
Павел Петрович Барма искал майора.
Через несколько минут доктор, тяжело дыша, вошел в комнату.
— Я всего на одну минутку, Сергей Лукич… Вот, извольте поглядеть: еще одно «посланье».
В записке, присланной на этот раз в покупном конверте, значилось:
«Дохтур! Положи денги! ЖКР».
Осмотрев конверт и записку, Кичига рассмеялся.
— В чем дело? — не понял Смолин.
— Этот Жорка валяет дурака, неграмотным прикидывается. Понятно, сталкивает со следа. Да вот — неувязка: копий-то он себе не оставляет и забыл, как «ошибался» раньше. Посмотри: в первом письме «доктур» через «к», во втором — через «х», сначала «паложишь», а потом — вполне грамотно — «положи». Теперь погляди на штемпель: пятое почтовое отделение, а не восьмое.
— Обе записки — на бумаге в клетку, — задумчиво проговорил Смолин, соединяя четвертушки. — Обе бумажки — часть одного листа. Почерк отрывистый: между собой связано не больше трех букв. Мошенник часто останавливался — старался писать помудренее.
— Это не страшно! Труднее справиться с печатным текстом или с написанным левой рукой. А тут мы пробьемся. Важно попасть на след.
Несколько дней от Смолина не было известий, но вот он зашел к Кичиге, и майор сразу увидел: капитан не потерял времени зря.
— Ты прав, — ответил Смолин на вопрос, — кое-что мне удалось выяснить. Кочегар-истопник Владимир Иванович Вареник сидел за воровство. Дважды судили за хищение и пьяную драку грузчика угольного склада Михаила Фарафонова. Оба в разное время оперировались у Бармы и, выходит, знают его.
Смолин помолчал, раскуривая папиросу, и поднял глаза на Кичигу.
— Фарафонов живет вблизи от доктора. Я бы начал с него.
— Лучше всего начать с обоих.
На другой день майору доставили образцы свободного почерка Фарафонова и Вареника. Это были анкеты, автобиографии, докладная Фарафонова, написанная недавно: грузчик объяснял, почему не вышел на работу.
Кичига любил повозиться со всякой экспертизой, но больше тянулся к исследованию почерков. Это — кропотливое, долгое дело. Человек, скрывший в письме свое имя, норовит сбить с толку возможных преследователей. Он пишет левой рукой или печатным шрифтом, выискивает слова, которыми в обычной речи не пользуется, «допускает» мудреные грамматические ошибки — в общем старается писать «непохоже на себя». И все же он бессилен изменить почерк совсем, и то тут, то там сбивается на привычное письмо. Сказывается это в языке, в разных привычках письменной речи, в особенностях почерка.
Осмотрев образцы письма Фарафонова и Вареника, Кичига огорченно присвистнул: ничего похожего на анонимку! Но, может быть, это на первый взгляд?
Майор запер кабинет на ключ, положил перед собой обе анонимки, документы, придвинул лупу.
Записки доктору Барме написаны вертикальным почерком, а обе автобиографии — правонаклонным. У подозреваемых — почерк средней связности — в один прием выполняются три-четыре буквы. У шантажиста — отрывистый: не больше трех букв сразу.
Кичига заглянул в анкеты: и кочегару и грузчику — за тридцать лет. Значит, почерки сформировались пять-десять лет назад, и разницу нельзя объяснить неустойчивостью письма.
Кичига просидел за столом дотемна. Ничего путного!
Утром майор пришел на работу загодя. Взял с полки несколько книжек, задумчиво перелистал их. Вот строки об итальянском враче Камилло Бальдо. Он написал труд «О способах узнать образ жизни, характер и личные качества человека по его письму». Жаль — эта работа, написанная в начале семнадцатого века, не сохранилась. Любопытно узнать, как итальянец старался утвердить неправильную идею… А вот работа аббата Мишона «Тайны письма», вышедшая во Франции на два с лишним века позже…
Вздохнув, майор отложил книжки и склонился над бумагами. Оставив в пакете документы Вареника, эксперт занялся автобиографией и запиской Фарафонова.
Давно уже кончился рабочий день, стихли шаги в гулком коридоре, а Кичига все не отрывался от бумаг. Курил одну папиросу за другой и мало-помалу убеждался: грузчик не имеет к анонимкам никакого отношения. Выработанность почерка, его размер и разгон, его связность и нажим, его наклон и форма соединения букв ничем не походят на почерк шантажиста. Не мог же Фарафонов вовсе переиначить свое письмо!
Грузчик когда-то оперировался у Бармы? Ну, что ж — чистая случайность.
Закрыв бумаги в сейф, майор совсем уже собрался домой, когда беспокойно зазвенел телефон. Доктор Барма, нервничая, сообщил: несколько минут назад он взял из почтового ящика третье письмо вымогателя.
— Пришлите, пожалуйста, — попросил Кичига.
Утром дежурный принес конверт, переданный Бармой.
В записке было накарябано:
«Не харашо делаишь доктор! За это цина больше! ЖКР».
— Скажи-ка! — пробормотал майор. — Прогрессивка!
Несколько минут Кичига сидел неподвижно, вяло думая о деле. С майором почти всякий раз случалось такое состояние, когда начинались поиски и все было в тумане. Совершенно не за что зацепиться!
«Конечно, — думал эксперт, — наши люди наблюдают за домиком врача. С Бармой ничего не случится. Но как затянулось дело! Не станешь же успокаивать доктора тем, что иные экспертизы длятся месяцами».
Кичига разложил на столе анонимки и документы Вареника и приступил к работе.
Заметив в тех и в других документах похожие слова, майор взял лупу и склонился над столом.
В первой паре: «Доктор», «Докладываю» — не было ничего общего. В слове «Доктор» первая и вторая буквы написаны раздельно, а в «Докладываю» — за один прием. Во второй паре: «Доктор», «Октябрь» — Кичига заметил небольшое совпадение. В слове «Октябрь» верхние штрихи букв «к» и «т» сливались. В слове «Доктор» шантажист стал было соединять их, но остановился на полпути.
В третьей и четвертой парах снова не было сходства.
Над пятой парой: «цина», «цинковый» Кичига просидел около часа. Снова и снова всматривался он в буквы «ци» — начальные в этой паре. И там и тут буква «ц» бросалась в глаза — подстрочный завиток направлен был не кверху влево, как обычно, а кверху вправо и сливался с верхним штрихом буквы «и».
Буква за буквой сравнивал почерки эксперт. Вон там и вон там в букве «р» основной штрих поднимался над остальными буквами и склонялся вправо, а другие буквы писались вертикально.
В обоих документах буквы «з» начинались аккуратной завитушкой в верхнем штрихе.
Кичига откинулся на спинку стула и несколько минут сидел, закрыв глаза. Потом еще раз тщательно сравнил образцы почерков и придвинул к себе чистый лист бумаги.
Написав заключение, майор позвонил Смолину и в следственный отдел прокуратуры.
На рассвете Смолин появился в доме, где жил Владимир Иванович Вареник. Пригласив понятых из соседних квартир, капитан постучал к кочегару.
— Опоздали! — добродушно усмехаясь, сказал Вареник. — За воровство отсидел уже. Теперь не грешен.
Капитан приступил к обыску. Хозяин мирно заметил:
— Веры мне, конечно, полной не может быть. Ищите.
Понятые с недоумением следили за Смолиным, перебиравшим тетрадки и книжки на окне.
Наконец, капитан взял одну из книг и вложил в нее тонкую ученическую тетрадку в клетку. Потом взял с окна бутылку клея и подошел к столу.
Вареник в противоположном углу комнаты надевал робу.
