Лиза Марклунд - Пожизненный срок
Нина поколебалась. Ей не хотелось лгать.
— Я ни в чем не уверена, — сказала она. — Но думаю, что в последнее время у них были проблемы. Юлия мне о них почти не рассказывала. Она что-нибудь говорила вам?
— Ничего, — вздохнул Хольгер. — Ничего такого, чтобы мы поняли, что дело приняло такой серьезный оборот. Примерно год назад она говорила, что это стыд, что Давиду не нравится Бьёркбакен, но ничего другого не говорила…
В коридоре послышался шум, потом голос Андерссона.
— Мне надо идти, — сказала Нина. — Звони мне на мобильный, ты слышишь, Хольгер? Звони в любое время…
Электронный сигнал буравил мозг. Аннике нестерпимо захотелось заткнуть пальцами уши.
Часть денег, которые дала ей Берит, она израсходовала на покупку новых электронных игр для детей. Теперь они сидели в изголовье кровати, и каждый прилип взглядом к своему экрану. Эллен играла в «Принцессу», а Калле — в гольф с Супермарио. Игра сопровождалась жужжанием, звонкими ударами и щелчками.
Теперь она планировала свое будущее на периоды не продолжительнее двух минут. Так ей было спокойнее.
«Сейчас я куплю новую сумочку. Сейчас мы пойдем есть сосиски. Сейчас мне надо позвонить…»
В этот момент рядом действительно зазвонил телефон, заставив Аннику подпрыгнуть от неожиданности. Она встала, прошла в ванную и сняла трубку.
Звонил инспектор уголовного розыска К.
— Откуда ты узнал, что я здесь?
— Я говорил с Берит. Речь шла о пожаре в твоем доме. Судмедэксперты и криминалисты только что вернулись и дали предварительное объяснение причины. Степень разрушения и взрывной характер распространения огня говорят о том, что очаги возгорания возникли сразу в нескольких местах и, вероятно, на двух этажах. Что, в свою очередь, позволяет говорить об умышленном поджоге.
— Но я тебе это уже говорила! — живо воскликнула Анника. — Я его видела, я знаю, кто это сделал.
— Кто?
— Гопкинс. Сосед. Он стоял в кустах и смотрел, как горит дом, когда мы уезжали.
— Полагаю, что ты ошибаешься. Тебе стоит крепко подумать, прежде чем указывать на кого-то пальцем. Поджог — это серьезное обвинение, одно из самых тяжких преступлений по уголовному кодексу. За поджог можно получить пожизненный срок.
— И поделом, — огрызнулась Анника.
— Жульничество со страховкой на случай пожара — тоже серьезное обвинение, — сказал К. — Мы тщательно расследуем каждый случай пожара.
Анника презрительно фыркнула.
— Ничего у вас не выйдет, даже не пробуйте, — сказала она. — Я точно знаю, что произошло. И потом, у вас, по-моему, много других важных дел, кроме моего пожара. Например, нобелевские убийцы, не так ли? Или убийство Давида Линдхольма. Кстати, вы нашли мальчика?
На другом конце провода послышался какой-то шум, кто-то вошел в кабинет комиссара. Анника слышала в трубке какие-то голоса. К. отложил трубку в сторону, слышалось шуршание бумаги.
— Я тебе позвоню, — сказал К. и положил трубку, не ожидая ответа.
Анника осталась сидеть с трубкой в руке, прислушиваясь к звукам электронных игр, проникающим сквозь щель под дверью ванной.
Ей вдруг страшно захотелось увидеть Томаса.
«Ты никогда не давала мне шансов. Почему ты ничего мне не сказала?»
«Она хочет, чтобы мы встретились. Я еду к ней».
Томас решительно зашагал по паркету, взял с пола портфель, открыл входную дверь и выглянул в серый полумрак. Он вышел, ни разу не оглянувшись, и дверь бесшумно закрылась за ним.
— Мама! — крикнул из комнаты Калле. — С Марио что-то случилось. Он не хочет бить по мячу.
На несколько секунд Анника прижала ладони к глазам и задышала ртом.
— Сейчас иду! — ответила она, поднимаясь.
Она открыла кран, сполоснула лицо и сильно его растерла.
Калле открыл дверь ванной.
— Я не могу нажать «удар», — сказал он, держа перед собой игру.
Анника вытерла руки полотенцем, присела на край ванны и принялась рассматривать игру, нажимая разные клавиши до тех пор, пока не поняла, в чем дело.
— Должно быть, ты нажал «паузу», — сказала Анника, показав сыну, как снова начать игру.
— Я не нажимал «паузу», — обиженно возразил Калле.
— Ты, наверное, сделал это случайно, — сказала Анника, — по ошибке.
— Нет, я не нажимал! — крикнул Калле. Глаза его наполнились слезами, и он вырвал игру из рук матери.
У Анники на мгновение потемнело в глазах, она уже занесла руку, чтобы дать сыну подзатыльник.
Она сделала глубокий вдох и опустила руку, посмотрев на сына, который стоял перед ней с трясущимися губами.
«Господи, мне нельзя распускаться. Что будет, если я сорвусь?»
— Ну ладно, по крайней мере Марио теперь снова станет бить по мячу, — сказала она севшим голосом.
Пятница, 4 ИЮНЯ
Дверь кабинета инспектора уголовного розыска К. была приоткрыта. Нина остановилась, не зная, как поступить: нажать кнопку рядом с тремя табличками с надписями: «ждите», «занят» и «входите» или просто постучать.
Она не успела принять решения, когда дверь распахнулась и перед Ниной предстал комиссар К. Волосы его были растрепаны, знаменитая гавайская рубашка выбилась из-под ремня джинсов.
— Какого черта? — сказал он. — Ты что, подслушиваешь?
Он протянул ей руку:
— Нина Хофман, я полагаю?
Она посмотрела ему в глаза:
— Да, это я, а ты, полагаю, К.?
— Ради бога, входи. Моя стройная длинноногая блондинка секретарша сегодня в отгуле, поэтому мне приходится самому варить кофе. Какой ты любишь?
Нина во все глаза смотрела на него. Что он несет?
— Спасибо, я пью любой, — сказала она, входя в кабинет.
Обстановка в кабинете комиссара уголовного розыска на третьем этаже полицейского управления в Кунгсхольме была безликой настолько, что ее можно было бы назвать спартанской. Не было даже занавесок. На подоконнике стоял горшок с давно засохшим растением, видимо доставшийся К. в наследство от прежнего владельца.
Она стояла посреди кабинета те несколько минут, пока комиссар наливал кофе в автомате.
— Не волнуйся, кресло у меня без ловушки, — сказал он, указывая кружкой дымящегося кофе.
Нина села в старое потертое кресло, отчего-то чувствуя себя очень неловко.
Она много слышала об инспекторе уголовного розыска комиссаре К., хотя он и не пользовался такой популярностью, как Давид Линдхольм. В отличие от Давида, его к тому же не все любили. Многие считали его одежду слишком экстравагантной. Порицали и за любовь к поп-музыке. Ходили упорные слухи, что он — голубой.
К. сел за стол напротив Нины.
— Это было роковое совпадение, не так ли? — сказал он, дуя на свой кофе.
— Что именно? — поинтересовалась Нина.
— То, что ты оказалась первой на месте именно этого преступления.
— Это допрос? — спросила Нина, слегка вздернув подбородок.
— Вовсе нет! — вскинул руки инспектор. — Назовем это беседой двух коллег, если угодно. Мне было бы любопытно узнать, что ты думаешь по этому поводу, услышать нечто такое, для чего не предусмотрено места в официальных бланках.
Нина попыталась расслабиться. Он и правда очень странный, особенно если учесть его высокое звание и должность.
— Что ты хочешь знать? — спросила она.
— Как ты отреагировала, получив вызов?
«Бондегатан — длинная улица, на ней живут тысячи людей».
Она посмотрела в окно.
— Да никак не отреагировала, — ответила она. — Почему я должна была что-то подумать?
Мужчина за столом поиграл чашкой кофе, а потом несколько секунд молча смотрел на Нину. От этого взгляда у нее пересохло во рту, и она едва подавила желание облизать губы.
— Знаешь что? — заговорил наконец К. усталым и тихим голосом. — Думаю, что ты лжешь. Думаю, ты знаешь гораздо больше того, что указала в рапорте из желания выгородить свою лучшую подругу. Но поверь мне, молчанием ты ей не поможешь. Для того чтобы разобраться в этом происшествии, мне надо точно знать, что произошло.
Нина постаралась выпрямиться и кивнула. Да, это она понимает.
— Я знал Давида Линдхольма, — сказал К. — Я знал его очень хорошо, лучше, чем многие другие. Скажем прямо, я не разделяю восторги тех невежд, которые считают его великим героем.
Нина удивленно воззрилась на комиссара полиции.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Мы с ним вместе учились. Зачем Давид пришел в полицию, так и осталось для меня величайшей загадкой. Он даже отдаленно не интересовался полицейской работой, просто хотел удовлетворить свою ненасытную тягу к экстремальному спорту и женщинам.
Он посмотрел на Нину, очевидно для того, чтобы понаблюдать ее реакцию.
— Но это свойственно юности, — возразила она.
— Он иногда проявлял склонность к насилию, порой заходил слишком далеко. Ты не замечала этого за время службы?
