Эд Макбейн - Голова лошади
Прежде всего, совершенно очевидно, что Крюгер не знал о том, что деньги, или их подделка, были зашиты в пиджак. Генри или Джордж, кто-то из них упомянул, что деньги должны были находиться в гробу, но, тщательно обыскав его внутри, они и не подумали обыскать человека, находящегося в нем. Логично заключить, что тот, кто сказал им про деньги в гробу, забыл уточнить, что они зашиты в пиджак покойника.
Хорошо, Малони, сказал он себе, ты подошел очень близко, вопрос только — к чему?
Итак, Крюгер знал, что деньги в гробу, но не знал, что они в пиджаке.
Отлично.
С другой стороны, К., О'Брайен и вся их компания знали, что деньги зашиты в пиджак, но, вероятно, не знали, что это всего лишь порезанная на кусочки газета. Они разработали сложный план, согласно которому приготовили гроб и тело (должен ли был там находиться настоящий покойник? А если да, то тогда становится понятным, почему первоначальная жертва сбежала из лимузина на Четырнадцатой улице!) к отправке в Рим, где предупрежденные ими подельники должны были открыть гроб, извлечь тело и распороть швы на пиджаке, после чего разбогатели бы еще на полмиллиона долларов. Но где-то в процессе осуществления этого плана кто-то решил сыграть с ними шутку, заменил деньги полосками газетной бумаги, не ставя об этом в известность К. и его бравых парней, тихонько унес свою добычу, после чего зашил в пиджак газету.
Очень хорошо.
Теперь, размышлял Малони, мы подходим к самому трудному пункту, потому что Крюгер и его бандиты ничего не рассказали мне, за исключением страшной аварии на дороге. Будет ли справедливо заключить, что катафалк и гроб были похищены по дороге в аэропорт Кеннеди, перевезены в Сикокус или какой-то другой пригород, где они стали ожидать воскрешения покойника? Но, прежде всего, каким образом Крюгер узнал про деньги?
И кто подменил их газетной бумагой?
Внезапно Малони вспомнил кое-что, что заставило сладостный запах денег снова коснуться его носа. Он вдруг вспомнил, что О'Брайен посылал кого-то другого принести костюм из соседней комнаты, и вспомнил, кто это был: человек, который так назойливо предлагал всем выпить шнапсу. Гравер или кто он там, не знаю. Точно, это он выходил в смежную комнату и принес костюм, оставив там рубашку, которая, по его мнению, не подходила Малони по размеру. А в таком случае нельзя ли допустить, что этот камнерезчик, или кто он там, и был тем самым хитрым пронырой, который додумался сыграть шутку с газетой?
Пожалуй, вполне допустимо. Единственная проблема заключалась в том, что Малони не знал адреса конторы гробовщика, в которой находился утром, помнил только, что коттедж соседствовал с каким-то кладбищем. Минутку, а не было ли там какой-нибудь приметы, кажется, мне попался на глаза какой-то знак, который заставил меня вспомнить про похороны Файнштейна (все-таки это ужасно смешная история, его смерть), да, да, надгробие на заднем дворе, роскошный памятник, из-за него-то я и вспомнил про Файнштейна! На одном из этих мраморных камней было выгравировано какое-то имя, вспоминай же его… сейчас… такая большая черная глыба мрамора и на ней золотыми буквами… «В память…»
В память кого же?
В память обо всех удовольствиях, которыми больше я не смогу наслаждаться на этой прекрасной зеленой земле…
«В… память…»
Вот оно, имя! Оно всплыло перед его глазами:
«В память Мартина Коллахэна, любимого мужа, отца и дедушки, 1896-1967». Отлично!
Оставалось надеяться, что этот камень не был поставлен во дворе просто для ознакомления заказчиков с образцом гравировки, а действительно стоял над могилой несчастного Коллахэна.
На Тридцать восьмой улице Малони нашел открытую аптеку, где начал искать Мартина Коллахэна в телефонном справочнике Манхэттена. Он обнаружил двух Мартинов Коллахэнов, не так много, это уже хорошо, подумал он. «У меня есть двадцать центов, а телефонный звонок стоит десять, а поскольку их только двое, все в порядке». Он прошел в телефонную кабинку, набрал номер первого Мартина Коллахэна и долго ждал, пока кто-нибудь подойдет. Ответа так и не последовало. Если этот парень жив, он вполне мог в пятницу вечером куда-то уйти. Малони повесил трубку, извлек драгоценную монету, составлявшую половину его состояния, и набрал номер второго Мартина Коллахэна.
— Алло? — отозвался женский голос.
— Здравствуйте, — сказал он. — Меня зовут Эндрю Малони.
Сегодня утром я был на кладбище…
— И что? — сказала женщина.
— Да, и случайно увидел прекрасное надгробие вашего мужа…
— Да? — сказала женщина.
— Ваш муж был Мартином Коллахэном, так ведь?
— Да, он умер месяц назад, упокой Господи его душу, — сказала она.
— Видите ли, я хотел бы заказать такой же камень, как у него, — сказал Мелони, — но не могу вспомнить, где я его видел. Вы не могли бы назвать мне имя гравера?
— Это Фил? — спросила женщина.
— Нет, это Эндрю Малони.
— Потому что, если это ты, Фил, то твоя шутка не кажется мне удачной.
— Да нет, что вы, это не Фил.
— Я ждала, что ты придешь утром, — сказала вдова Коллахэна.
— Но поймите, я вовсе не Фил!
— Я все приготовила, ждала тебя, — расстроенно сказала женщина.
— Пожалуйста, не могли бы вы вспомнить имя того гравера, мэм? — сказал он. — Видите ли, для меня это очень важно.
— Значит, вы настаиваете, что вы не Фил?
— О, конечно, мэм, я действительно не Фил. Меня зовут Эндрю Малони, мэм, Эм-а-эл-о…
— О! — воскликнула женщина и помолчала, — имя гравера — Роджер Мак-Рэди, он хозяин конторы «Гравировка надгробий» в Куинсе, — «сказала она и повесила трубку.
— Спасибо! — с опозданием сказал Малони.
Поскольку он здорово проголодался, он решился истратить последние десять центов на шоколадку «Херши», которую и проглотил в три приема. Затем он вышел на улицу и зашагал через весь город в сторону моста Куинсборо. У него не сложилось никакого определенного плана. Конечно, лучше бы ему поскорее скрыться, но немного времени у него в запасе есть, пока Мерили одолеет обратную дорогу в квартиру Крюгера на Восточной Шестьдесят первой улице. Поэтому он решил особенно не торопиться и поглядывал по сторонам на разряженных потаскушек, высыпавших на Лексингтон-авеню, на гомиков, толкущихся на Третьей авеню, и на пьяниц, шумно дерущихся на Второй авеню, и все это время думал, что за прекрасный город Нью-Йорк, если у человека есть деньги, чтобы тратить их на развлечения.
Ирэн была из тех, кого совершенно не волновал вопрос денег, ее абсолютно не интересовало, зарабатывал он десять тысяч в год (чего не было) или двадцать тысяч (чего и быть не могло). «Самое главное в жизни — это свобода», — любила она напевать, убирая квартиру, пока он выписывал чеки на гору счетов, которая, казалось, накапливались каждый месяц. «Мир любит влюбленных, а я люблю тебя!» — или что-то в этом роде пела она, и ему казалось это болтовней счастливой шизофренички. Он грыз карандаш, размышляя о свободе и о том, кто как ее понимает, вспоминая о нескольких своих походах на скачки, где ему случалось выигрывать, или о покере со ставками по пять или десять центов, когда он все время проигрывал, но однажды, к огромному удивлению своих друзей, он выиграл целых тридцать два доллара, нет, бормотал он себе под нос, бежать, бежать от этой жалкой жизни, сорвать с себя опостылевшие цепи и с головой ринуться в бурлящий водоворот страстей и риска, где на каждом шагу тебя ожидает Удача!
И вот он, великий игрок, только что потерявший полмиллиона долларов, но снова несущийся за ними по горячему следу. По крайней мере, по горячему следу гравера, который, возможно, знает разгадку фокуса, благодаря которому в пиджаке оказалась газетная бумага, а не деньги. Но в настоящий момент перед Малони возникла проблема маршрута. Он остановился у моста с табличкой «Пешеходный переход на Уэлфейр-Айленд» и сообразил, что можно перейти на остров, пересечь его и уже по другому мосту добраться до Куинса. Идея столь длинной прогулки поздним вечером не очень его привлекала, но, как ему представлялось, другим путем можно было только пройти по Сто двадцать пятой улице, потом перейти в Куинс по мосту Трайборо, но это было еще дальше. Поэтому он двинулся вперед по вымощенной плиткой дорожке под аркой моста и задержался у лестницы, ведущей на мост. На каменной стене висели несколько табличек.
Одна из них, выполненная белыми буквами по красному эмалевому полю, гласила:
«СТОЯНКА ЗАПРЕЩАЕТСЯ В ЛЮБОЕ ВРЕМЯ ДНЯ»На соседней табличке черными буквами по белому полю было написано:
«ЗАПРЕЩЕН ПРОХОД С ДЕТСКИМИ КОЛЯСКАМИ.ЗАПРЕЩЕН ПРОЕЗД НА ВЕЛОСИПЕДАХ И НА РОЛИКОВЫХ КОНЬКАХ.ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕШЕХОДОВ!»Он стоял, внимательно вчитываясь в эти предостережения, когда сзади подъехала полицейская машина с двумя патрульными.
Тот, что сидел рядом с водителем, опустил стекло и спросил:
— Вы не можете прочитать эту вывеску?
