Анна Данилова - Любовница не по карману
…Он сказал, что ему нужно обо многом мне рассказать. Что я ничего не знаю. Я тоже захотела ему сказать, что он ничего не знает. Разве что моя беременность бросалась теперь в глаза. И он видел мой живот и пятна на щеках. Говорят, что женщинам идет беременность. Не всем. Мне – не идет. В этом я твердо уверена. Я подурнела, у меня распухли губы. Хотя вначале я думала, что губы у меня такие – от поцелуев. И целовал меня не Гриша. Иногда мне кажется, что Гриши никогда и не было, разве что в моих тревожных снах, когда мне так хотелось тепла, уюта и чтобы мужчина любил бы меня, боготворил. Он не был похож на настоящего, из плоти и крови мужчину. Он был слишком хорошим для реальной жизни. Думаю, что под плащом его (или под рубашкой, или под пижамной курткой) были очень плотно сложены мягкие белые крылья ангела. Потому что не может быть таких людей. Таких мужчин. Но я люблю его по-своему и страдаю оттого, что предала его.
– Я не могу вернуться, – сказала я Алику.
После ужина я вымыла посуду, он помог мне, вытер тарелки. Теперь мы пили чай и разговаривали. И мне все еще не верилось, что передо мной – Алик. Причем не тот мальчик, с которым я жила под одной крышей, которого по-своему, как мачеха, побаивалась и чьи взгляды ловила, а молодой мужчина с горящим взглядом, переполненным тайнами. Он знал нечто такое, чего я не знала. Но я не была уверена тогда, что мне так уж и нужно знать все эти тайны. Главная-то тайна жила и развивалась в моем животе. Я знала, чувствовала, что это мальчик. И никто, ни одна душа не имеет понятия о том, кто его настоящий отец.
– Сказать, что ты молод и не поймешь меня, я не могу, – сказала я. – Но ты – сын своего отца, и тебе не надо знать всей правды. Я понимаю, тобою двигали добрые чувства, раз ты нашел меня и зовешь обратно. И я могу даже предположить, что твой отец примет меня, но мне-то как жить с таким грузом?
– Но у него тоже груз на душе есть…
Я понимала, что он имеет в виду. Гриша убил человека. Застрелил. Но этот человек был вором, бандитом, поэтому я-то, в отличие от него, совсем не переживала по этому поводу. То есть я не переживала, что этого человека больше нет. Он – преступник, он проник в наш дом, он пытался взять то, что ему не принадлежало. Возможно, у него за плечами было много подобных историй, когда он проникал в чужие жилища и обворовывал их. Я могла лишь переживать, чтобы Гришу не вычислили и не посадили. Могла переживать также и из-за того, что Гриша, будучи ангелом, оказался бы способным совершить благородный поступок (в моем же представлении этот поступок выглядел бы просто идиотским, нелепым) – то есть взял и признался бы в этом убийстве. Но пока что этого не произошло, иначе Алик сразу сказал бы мне, что его отец в тюрьме.
– Понимаешь, – сказала я, катая по блюдцу кусочек сахара, – вам обоим могло тогда показаться: я уехала от вас потому, что отец выстрелил в этого человека… И не могу жить рядом с убийцей… Могу себе представить, как вы с ним, особенно твой отец, недоумевали по этому поводу… Но дело-то не в этом. Совсем! У него была своя история – это убийство, все его страхи и сомнения, мол, правильно ли вы сделали, что спрятали труп, закопали его в лесу, – а у меня была своя история…
– Я знаю, – сказал Алик.
– Нет, ты ничего не знаешь. Потому что если бы ты знал, то рассказал бы все отцу. Поэтому не надо меня сейчас обманывать: ты ничего не знал. У тебя тоже была своя история. Я помню, у тебя была девушка – Таня, кажется? Вы даже жили вместе. Ты же снимал квартиру, где вы встречались? Вот видишь, как много я знаю о тебе. Да ты особо и не таился, ты жил, как живут многие молодые люди, своей жизнью, со своей девушкой, строил планы на будущее и не знал, какая гадина живет с тобой рядом… Нет, Алик. – Я уже не могла больше сдерживаться и зарыдала в голос. – Я не смогу вернуться к вам! Твой отец – великодушный человек, и я недостойна его. Мужчины, бывшие у меня до него, вероятно, знали, какая я на самом деле, поэтому заранее, не дожидаясь подлости и предательства с моей стороны, били меня. Предварительно, понимаешь? Они чувствовали – на каком-то животном уровне, – что со мной нужно именно так – кулаком по лицу… Чтобы щека вздулась, глаз посинел… Чтобы губу мне порвать, чтобы кровь капала с подбородка… И это – правильно! Я – дочь своего отца. Вот ты, Алик, – сын Гриши, ты – хороший, в тебе – его кровь. А мой отец был пьяницей и негодяем! Думаю, что я такая – в него. Да и мать моя была без характера и, как говорится, слаба на передок. Ты уж извини, что я так откровенно говорю… Вы придумали себе трагедию: подумаешь, вора застрелили и закопали в лесу! Да, иногда и я думаю о том, что это все ужасно, что его там черви едят… И что застрелил его мой муж, твой отец, Алик. Но если бы Гриша не выстрелил, все могло бы закончиться еще печальнее! А если бы у этого вора было оружие, и, может, он вообще никакой не вор, а настоящий бандит и застрелил бы нас всех! Да-да, конечно, смерть – это всегда трагедия. Согласна. Но, Алик, у меня-то тогда тоже произошла трагедия. Пусть никто не погиб, но трагедия – это не только когда кто-то погибает физически. Погибла – я! И главное во всей этой истории то, что я сама во всем виновата. Я сама все это сделала, своими руками. Сначала желая доставить приятные минуты твоему отцу, чтобы он смог продлить свою молодость, ведь дети – это всегда счастье…
– Ты говоришь так странно, непонятно, какими-то загадками, и у меня такое чувство возникает, будто я в туманном лесу заблудился, – сказал Алик. Он сидел, раскрасневшись от горячей еды, чая и от жара печки, шарф его, красный, который вязала ему его девушка Таня (подарок к Рождеству), размотался, и кисти его касались деревянного пола. – С чего ты взяла, что недостойна моего отца? Мой отец, конечно, ученый, кроме того, он просто порядочный мужик, это так, и я очень уважаю его. Но и ты тоже… Ты красивая…
Он засмущался. Отвел взгляд. Я поняла, почему он здесь. Конечно, он ничего не знает о том, чем и как я жила последние несколько месяцев. Не знает. Иначе он никогда не стал бы меня искать и сделал бы все, чтобы только его отец забыл меня. У него сейчас своя правда. И заключается она в том, чтобы вернуть к жизни отца. Гриша совершил убийство и теперь страдает из-за того, что не пошел в полицию и не признался. Одна только мысль о тюрьме наводит на него ужас – там невозможно будет продолжать эти его опыты и эксперименты, то есть, если он выпадет из своей налаженной, полной смысла жизни, весь его многолетний труд пойдет насмарку или, что еще хуже, плодами его трудов воспользуется какой-нибудь нечестный человек и продаст его изобретения и формулы за границу. Гриша наверняка прокрутил в голове все возможные варианты. Кроме того, он не хочет в тюрьму еще и потому, что надеется вернуть меня. И только ради этого он должен оставаться на свободе. Алик, конечно, ничего не знает о том, что в моем уходе его отец винит только себя, свою неспособность сделать счастливой жену. Между отцом и сыном были всегда настолько добросердечные и в некоторой степени даже возвышенные отношения, что Грише и в голову бы никогда не пришло признаться сыну в том, что у него распухла простата и внизу живота сильные боли, но – что самое ужасное – он не в состоянии удовлетворить женщину. Что он – импотент.
Горячая волна поднялась к горлу, и я почувствовала, как голова моя буквально набухла кровью, щеки запылали, а глаза защипало, словно в них насыпали соль. Несколько мгновений я испытывала примерно те же самые чувства, какие охватили меня несколько месяцев тому назад, когда я осознала, что натворила, что сделала… И это был даже не стыд, а чувство куда более жестокое – отвращение к себе.
– Ты что-то сказала о детях, – напомнил мне Алик.
– Вот и я тоже думала тогда о ребенке, но получилось все совсем не так…
В доме было очень тихо. Передо мной сидел Алик, и мне вдруг захотелось рассказать ему все-все. Раскрыть этому мальчику душу. Возможно, в глубине души я надеялась на его понимание, но в большей степени все-таки – на прощение.
Я тогда смалодушничала, сказав про ребенка. Прикрылась им, пытаясь спастись от его презрения. На самом деле все было не так. Совсем не так.
10. Алик
Мы сидели с ним в пивном погребке, пили пиво, и я предложил ему приударить за Зоей.
– Ты же видел ее, – говорил я, чувствуя, как завожусь от одной мысли, что мне может представиться возможность проверить Зою по-настоящему. – Она красотка, молодая. Даже если вас кто-то и увидит, ничего такого не подумает – ну что, мол, она намного тебя старше. Одевается она красиво и дорого, «мерс» ее ты тоже видел… Да тебе ничего и не придется особенного делать… Сначала будешь ей звонить, добьешься того, чтобы она согласилась встретиться с тобой, а уж потом – как карта ляжет…
Федор старше меня на один год. Натуральный блондин с черными глазами. Женщины по нему сходят с ума. Но он не бабник, нет. Он романтик, философ, любит гулять с девушками под луной, знает наизусть множество стихов. Любит делать девушкам подарки, например вручать им цветы. Думаю, он примерно такой же, как и мой отец, – каждую новую девушку он возводит на пьедестал, боготворит ее. Я посмеиваюсь над ним, вернее, посмеивался… Господи, иногда мне кажется, что ничего этого и не было и он жив: стоит мне набрать его номер, как он тотчас отзовется и я услышу его голос. И я не знаю, сколько еще должно пройти времени, чтобы я смог обо всем рассказать отцу…
