Марина Серова - Легенда эпохи
— Знаешь, Володя, я крепко поработала над «технической» версией, даже слишком уж зациклилась на ней. Понимаю, надо делать шаг в сторону, но вот в какую? — размышляла я вслух.
— Да, Таня, это на тебя не похоже. Обычно ты начинаешь с отработки человеческого фактора. Почему же сейчас ты запала на «технику»?
— Мне не понравились версии Козельчика, и я решила зайти с другой стороны. Замки на двери сложные, справиться с ними мог либо очень гениальный человек, либо…
— Тот, кто имел доступ к ключам, но был вне подозрения, — продолжил за меня Кирьянов.
— Что? Володька, ты меня сбил с мысли! Ну зачем ты меня перебил? — посетовала я.
— Ну прости, Танюша, я не хотел. А знаешь что, давай просто посидим, помолчим, и ты все вспомнишь, — предложил Киря.
— Попробуем, — сказала я и попыталась поймать ускользнувшую мысль, но тщетно, она пропала, так и не успев оформиться в новую версию. — Ладно, Володя, спасибо тебе огромное за информацию, поеду я, пожалуй, к Лункину.
— Да, Таня, ты выяснила, каким бизнесом Хирург сейчас занимается? — вдруг спросил Киря.
— Пока нет, — призналась я. — Собиралась сегодня встретиться с клиентом.
— Ну ладно, успеха тебе, — сказал Владимир Сергеевич и вышел из моей «девятки».
ГЛАВА 5
Семен Ипполитович Лункин проживал в историческом центре города, в двухэтажном доме, постройки примерно столетней давности. Я зашла в арку и попала в грязный дворик, сильно напоминающий городскую свалку. Подъездная дверь висела на одной петле и противно поскрипывала от легкого осеннего ветерка. Очутившись в подъезде, я увидела прямо перед собой широкую металлическую лестницу с коваными перилами, ведущую на второй этаж. Она могла бы служить украшением любого особняка, если бы не была такой замусоренной и заплеванной, а в отдельных местах еще и щедро заляпанной краской. Вскоре я оказалась перед обшарпанной дверью, на косяке которой красовалось шесть звонков, под которыми значились номера квартир. Лункин проживал в пятой, на соответствующую кнопку звонка я и нажала. Вскоре послышались шаркающие шаги и металлический лязг открывающейся двери.
Передо мной предстал худощавый дедок в застиранном нижнем белье.
— Ой, барышня, извиняйте, — запоздало смутился он и прикрыл дверь, высунув в небольшой проем седую голову. — Я думал, это Серега пришел, приятель мой. А вы, барышня, наверное, звоночком ошиблись. Вам кто нужен-то?
— Мне нужен Лункин Семен Ипполитович.
— Это я. А вы по какому вопросу? — осведомился жилец коммунальной квартиры и, прежде чем я успела что-то сказать, предположил: — А вы, наверное, из риелторской фирмы насчет расселения?
— Нет, я…
— Значит, из горэлектросети, — перебил Лункин. — Думаете, мы электричество воруем? Ошибаетесь! Платим все по счетчику исправно. Хотите проверить?
— Семен Ипполитович, я не из горэлектросети. Мне очень нужно поговорить с вами по одному делу. Я — частный детектив. Вы позволите мне войти?
— Детектив? — Дедок захлопал глазами от изумления. — Вот дела! Прямо как в кино…
— Ипполитыч, кто там? — раздался женский голос за дверью. — Не ко мне там случайно?
— Нет, Маня, это ко мне, — ответил соседке Лункин, а потом сказал: — Ну вы это, барышня, подождите в коридоре немного, я оденусь, а потом заходите. Дверь в мои хоромы вторая налево. А эту просто захлопните.
Я дала полураздетому дедку несколько секунд на то, чтобы он успел скрыться в своей комнате. Затем зашла в общий коридор и оказалась лицом к лицу с соседкой Ипполитыча. Это была не в меру толстая женщина лет пятидесяти с бигуди на голове, одетая в выцветший фланелевый халат и обутая в жутко растоптанные и рваные тапки.
— Здрасьте, — сказала она мне. — А вы кто же Семену будете?
— Никто. Я пришла к нему по одному делу.
— Насчет отселения?
— Нет.
— Из поликлиники?
— Нет, — снова ответила я, не вдаваясь ни в какие подробности. Ссориться с этой гражданкой мне совсем не хотелось, вдруг и ее придется допросить. Но и раскрывать раньше времени цель своего визита тоже не было смысла.
Под очень пристальным и очень заинтересованным взглядом толстой тетеньки я подошла к нужной двери и постучалась.
— Входите! — крикнул Лункин.
Заходя в комнату, я ожидала увидеть стариково-холостяцкий бардак, но там был полный порядок, как в солдатской казарме. Семен Ипполитович застегнул верхнюю пуговицу на клетчатой рубашке и указал мне рукой на стул, стоящий около окна. Я села, посмотрела на дверь и подумала, что соседка наверняка стоит около нее с другой стороны в надежде что-нибудь подслушать. Лункин перехватил мой взгляд, подошел на цыпочках ко входу и резко толкнул дверь наружу.
— Маня, ну как тебе не стыдно! — покачал он головой. — Зачем суешь нос не в свои дела?
— Никуда я не сую свой нос, — пробурчала толстая тетка, — просто шла на кухню.
Дедок закрыл дверь на щеколду, прибавил громкость радиоприемника, висящего около входа, и спросил:
— Ну так чем обязан? Что вас привело ко мне, барышня?
— Меня зовут Татьяна, — представилась я.
— Я это запомню.
— Семен Ипполитович, вы помните свою соседку — Ершову Антонину Никитичну?
— Оба-на! Помню ли Тоньку? Да я ее никогда не забуду, она мне память о себе на всю жизнь оставила, — признался Лункин. — А что такое? Почему вы вдруг ею интересуетесь? Она что-нибудь снова натворила? Вот баба! Никак не может жить нормально!
— Нет, ничего криминального здесь не замешано. Просто ее разыскивает троюродная сестра, а след обрывается на этой квартире, — беспардонно соврала я.
— Сестра? Троюродная? — Мой собеседник недоверчиво покачал головой. — Не было у Тоньки никаких родственников. Она сама мне об этом говорила. Ладно, Таня, не хотите говорить, с чего интерес к ней вдруг возник, не надо. Секрет так секрет. Так сказать, тайна следствия. Правильно я понял?
— Да, именно, тайна следствия, — подтвердила я, обрадовавшись, что дедок оказался понятливым и не слишком любопытным.
— А что вы от меня узнать хотите? — спросил Лункин, опустившись на табурет около стола.
— Сама не знаю, — призналась я. — Но меня буквально все интересует об этой женщине.
— Ну раз вы именно ко мне пришли, а не к Коноваловым и не к Волгиным, которые здесь лет сорок уже живут, значит, знаете, как она меня ножом изрезала. Вот. — Лункин поднял рубаху и показал некрасивый шрам на левом боку. — Это Тонькина работа, но я на нее зла не держу. Мне ее даже жалко. На мне ведь, как на собаке, все быстро зажило, а она лучшие годы своей жизни на зоне провела. Знаете, какая Антонина была красивая? Ну просто Мэрилин Монро! Все при ней. А вот характер у нее был паршивый. Она нашего брата ни в грош не ставила. Ладно, я, человек рабочий, образование восемь классов и рожей не вышел… Знаете, какие ребята за ней пытались ухаживать, красавцы, а она их тоже к себе не подпускала, издевалась над ними, как хотела. Покрутит в подъезде хвостом, пококетничает и юрк за дверь… Один мужчина средних лет отличался завидным постоянством. Несколько лет пытался добиться ее расположения, но все без взаимности. И что тогда Тоньке в нем не нравилось, непонятно. Одевался он с иголочки, манеры хорошие имел, подарки всякие-разные дарил, а она и перед ним дверью хлопала. А надо мной, вдовцом, так вовсе издевалась по-черному.
— Как? По-черному? Что это значит?
— А то и значит! Выйдет на кухню в коротком халатике, пуговицы верхние нарочно расстегнет, всю красоту свою напоказ выставит и вводит в искушение… Ну решил я ее однажды проучить немного, обнял за талию, притянул к себе, а Тонька схватилась за нож и… — Вместо дальнейших слов Лункин красноречиво махнул рукой. — В общем, соседи сверху на крик сбежались, милицию вызвали, «Скорую»… Меня в больницу увезли, а ее — в следственный изолятор. Потом оказалось, что Антонина уже была ранее судима. В продуктовом магазине работала, ну и обвешивала да обсчитывала покупателей. В советские годы-то с этим строго было, даже за рубль, нечестным путем попавший в карман, могли посадить. А сейчас никто на такие мелочи внимания не обращает. Вот пошел я вчера в Крытый рынок, так меня в каждой точке или обвесили, или обсчитали. Но я скандалить не стал, все равно без толку. Деньги-то, может, и вернут, а нервные клетки все равно не восстановятся…
— Семен Ипполитович, — перебила я, — больше вы ничего о Ершовой рассказать не можете?
— Почему не могу? Могу. Пока она срок отбывала, комната за ней оставалась. Закон только-только такой вышел, чтоб зэков жилплощади не лишать. Домоуправление разрешило в ее комнате временно Коноваловым-младшим пожить, с тем условием, чтобы они за коммунальные услуги платили. Так через пять с лишним лет Тонька освободилась и, конечно же, сюда вернулась, постаревшая, осунувшаяся. Посмотрел я на нее и сразу все простил. Зачем, думаю, дурак, я заявление тогда не забрал… Так вот, только Тонька объявилась, к ней сразу тот мужчина пожаловал, которого она прежде видеть не хотела. Его тоже годы не пощадили, наверное, за пять лет он так по своей зазнобе истосковался, что у него год за два пошел. Но после отсидки Антонина уже не такая разборчивая была. Кому она нужна с двумя сроками-то? Даже я бы на ней уже не женился, а признаюсь, была прежде такая мысль. А вот Юрий, кажется, так звали того мужика, несмотря ни на что, сделал ей предложение, Тонька согласилась, не раздумывая. Быстренько съехала отсюда, даже свой новый адресок никому не оставила, — сказал Лункин и о чем-то задумался, нахмурив густые брови.
