Фридрих Незнанский - Лекарство для покойника
– Сахар, сливки. Угощайтесь. – Отпив глоток, блаженно прикрыл веки. – Кофе готовлю сам. Никому не доверяю. Это, если поверите, настоящая наука.
Софрину действительно кофе понравился, и он не замедлил сказать об этом.
– А старик Гукк вам нужен по двум причинам, – внезапно вернулся к прерванной теме Карамышев. – Вы его ищете или как подозреваемого в убийстве Лени Богачева, или как возможного свидетеля.
Софрин молча пил кофе. Его удивило умение Карамышева менять направление разговора, причем в интересном для него направлении. А зная о смерти Богачева, связи Гукка с его семьей и розыске последнего МУРом, нетрудно было догадаться об истинных причинах. Тут большого ума не надо. Тем более с его опытом. Но посвящать кого бы то ни было в подробности расследования Володя не собирался.
Карамышев между тем продолжал:
– Но, возможно, вам стоит продолжить поиски… Только уже его трупа.
При последних словах Софрин подскочил, чуть не вылив на себя кофейную гущу.
Карамышев удовлетворенно наблюдал за его реакцией. И цедил информацию:
– Не так давно старик жаловался мне на карточные долги.
– Он что, играл?
– Редко, но, как говорится, метко. Видимо, на тот раз ему сильно не повезло.
Софрин поднялся.
– А вот за это спасибо, Геннадий Андреевич.
– Всегда рады помочь.
– И мы также.
Каждый понял свою фразу по-своему.
* * *Магнитофонная звукозапись допроса охранника семьи Богачевых гр-на Раструбы.
Гурзуф. 24 августа, 15.05 – 15.55
Турецкий. По-вашему, можно было проникнуть в дом незаметно для охраны?
Раструба. Разве что с воздуха. На вертолете.
Турецкий. Вы серьезно?
Раструба. Да нет конечно.
Турецкий. А если с моря?
Раструба. Шутите? Во-первых, надо еще суметь заплыть в бухту. Во-вторых, без лестницы по этому обрыву на равнину не подняться никакому альпинисту. Ну а даже если найдется такой уникум, то все равно, любое проникновение в дом было бы нами зафиксировано.
Турецкий. Значит, вы считаете, что Богачева застрелил кто-то из находящихся в доме?
Раструба. Выводы – это ваша работа.
Турецкий. Ваш намек был достаточно недвусмысленным, Раструба. Расскажите о своих подозрениях.
Раструба. Нет никаких подозрений. Просто я знаю то же самое, что и все. Что подвески пропали, а вместе с ними и старый немец.
Турецкий. Вы имеете в виду Артура Карловича Гукка? Но ведь он уехал в Москву за одиннадцать дней до убийства и ограбления.
Раструба. Мог и вернуться. Хотя я лично этого не видел. Но по крайней мере, он и его племянник – два человека из домочадцев, которые вроде как отсутствовали 19 августа.
Турецкий. Вы хотите сказать, из тех, чьи отпечатки ладоней занесены в компьютер системы безопасности. А кто еще имел свободный доступ в дом, кроме охранников и Гукков? Ведь за таким домом кто-то наверняка должен был смотреть.
Раструба. Две женщины. Повар и горничная. Они обе местные, причем сестры. В доме Богачевых не жили никогда на моей памяти.
Турецкий. Вы меня удивили. Об этих дамах слышу впервые. В протоколах допросов свидетелей их никто не упоминал.
Раструба. А я знаю почему. У них обеих стопроцентное алиби. У них еще третья сестра была. В Симферополе. Умерла 17 августа. Они сразу туда и уехали. Так еще и не возвращались. Соответственно их никто и не допрашивал.
Турецкий. Логично. А еще? К примеру, садовник? Во дворе же сад большой?
Раструба. Да какой это сад? Вы посмотрите внимательней. Это ж роща. За ней отродясь никто не смотрел. Это у Леонида Георгиевича был пунктик. Имитация живой природы. И жена его переубедить не смогла. Так что не было садовника. А уж Богачевы – не те люди, чтобы фрукты с овощами себе на стол выращивать. Они бы уж как-нибудь прокормились.
Турецкий. Убедили. Теперь расскажите, чем вы все-таки так были заняты ночью 19 августа? И что произошло между Трофимовым и вашим приятелем, Кнышем.
Раструба. Откуда вы знаете?
Турецкий. Просто я гениальный сыщик.
Раструба. Ну да? А с виду не скажешь.
Турецкий. В этом весь фокус.
Раструба. Ну ладно, скажу. Мы играли в карты.
Турецкий. Это во время дежурства-то?
Раструба. А что такого? Это в порядке вещей, ничему не мешает. И Леонид Георгиевич знал и ничего против не имел. Иногда даже сам к нам подсаживался.
Турецкий. А во что играли-то?
Раструба. В покер. Это Дмитрия вообще-то увлечение. Его немец научил, Карлович то есть. А уж он – всех остальных. Ну и пошло. Ужасно заразительная вещь.
Турецкий. И что, кто-то жульничал, почему они поссорились?
Раструба. Да не ссорился никто, это перебор вышел. Просто я спасовал, а у Дмитрия с Кнышем оказались одинаковые комбинации. У обоих по две пары. Только у одного – две десятки и два короля, а у другого – две девятки и два туза. Вот они чуть друг друга не перегрызли, у кого старше. Но я бы, конечно, с Трофимовым из-за десяти баксов сильно спорить не стал. У него родственник знаете кто?
Турецкий. Догадываюсь.
Раструба. Ну да, вам ли не знать.
Турецкий. Так чем все закончилось?
Раструба. Да ничем. Я их еле-еле уговорил разделить поровну деньги, которые я проиграл. Надулись друг на друга и не разговаривали до утра, пока Катя Леонида Георгиевича не нашла. С дыркой в голове. Тут уж не до обид стало.
Турецкий. Вы уверены, что на этом все закончилось? И что между ними не было размолвок прежде?
Раструба. " Слушайте, ну они же не красны девицы, в конце концов! Могли и поспорить и послать друг друга, но все профессионалы и знают, что дело – прежде всего. И потом, разве проработали бы они вместе полтора года, если б что-то было не так?!
Начальник МУРа Грязнов. Москва. 24 августа, 18.50– Ты мне не вопросы задавай, а скажи, что сам про эту песню думаешь? – Грязнов обращался к единственному человеку в его кабинете – Володе Софрину.
– А что тут думать? – сам себя риторически вопросил Софрин. – Если информация Призера – это не липа, вполне возможно, что любителя азартных игр Гукка уже опустили с камнем на шее в воду. Поди его теперь ищи.
– А если липа? – начальник МУРа хитро сощурился на подчиненного.
– Ну, тогда… он нам ее зачем-то подсунул, – сообразил Софрин. И несколько испугался.
– Вот именно! – Грязнов поднял вверх указательный палец. – Надеюсь, ты и сам сообразил, что за фрукт этот принц Карамышев.
– Да уж. Мягко стелет, да жестко спать, – сказал Софрин и, хотя совершенно не хотел пить, налил из графина стакан воды и выпил в два глотка. Неприятное ощущение, будто побывал в норе у гремучей змеи, еще не прошло. – И эти подручные его, те еще субчики.
– Какие подручные?
– Шум и Али. Странные клички.
– Это не клички. У вас, гражданин оперуполномоченный, слабая тактико-специальная подготовка. А московский криминальный мир нужно знать наизусть!
– Как же это не клички, – обиделся Софрин, – когда я слышал, что они так друг друга называли?!
– Это часть кличек. Шум – значит Шумахер. А Шумахер – Артем Падловский, личный шофер Призера, водила «без тормозов». А Али – это Али-Баба, или – Альберт Ушкин, просто амбал, то бишь телохранитель шефа. Усек? Но это все детали. Теперь о главном. – В любом случае, – подвел итог Грязнов, – сбрасывать со счетов ничего нельзя. А это значит, что у нас появилась еще одна версия, а с ней и больше работы. Надо отрабатывать все варианты: и с бегством, и с убийством старика.
Софрин заерзал на стуле.
– Так мне…
Грязнов его перебил:
– Что тебе дальше…
А его перебил телефон. Звонок был явно междугородный.
* * *Виктор Гукк. Протокол допроса свидетеля гр-на Гукка В. Крым, Гурзуф. 24 августа, 16.30 -17.15
Турецкий. Где вы были в ночь на 19 августа?
В. Гукк. В гостинице «Ялта».
Турецкий. И вы сможете это доказать?
В. Гукк. Полагаю, что да.
Турецкий. Тогда сосредоточьте свои усилия на временном интервале от трех часов до половины пятого. Кто может подтвердить ваше присутствие там?
В. Гукк. Я же снял номер. Значит, администратор.
Турецкий. Во сколько вы сняли номер?
В. Гукк. Пожалуй, в половине двенадцатого.
Турецкий. В таком случае это ничего вам не дает – вы могли снять номер, а потом легко вернуться в Гурзуф, войти в комнату Богачева, когда он спал, и застрелить его.
В. Гукк. Что?!
Турецкий. Это только предположение. Против которого вы не можете возразить.
В. Гукк. Дайте подумать. Думаю, где-то в половине четвертого я заказал шампанское в номер. А принесли его минут через двадцать. Я сам забрал поднос у официантки. Такое алиби вас устроит?
Турецкий. Если она его подтвердит. Вы были в номере один?
В. Гукк. На этот вопрос я не стану отвечать.
Турецкий. То есть не один?
В. Гукк…
Турецкий. Вот и ответили. Но если так, то это ваше лучшее алиби. Пусть ваша спутница подтвердит, что вы были в гостинице интересующие меня полтора часа, и я от вас отстану.
В. Гукк. Думаю, вы и так отстанете, когда официантка подтвердит мои слова.
