Николай Леонов - Агония
Даша сидела на подоконнике, вытягивая руку, ловила ладошкой мелкие капельки, вытирала лицо и грудь. Только сейчас, когда рассвело и засеребрились лужи, и дом напротив, шагнув из ночи, взглянул на наступающий день черными окнами, духота отступила. Даша в эту ночь не спала - то читала (томик Есенина и сейчас на смятой подушке), то так лежала в тяжелой полудреме. Вспомнила Даша, как увидела его в смокинге и лакированных туфлях, золотоволосого и весело пьяного. Он поднимался по ступенькам, прыгая через две, и кто-то рядом сказал: "Паненка, это Сергей Есенин". Она взглянула ему вслед равнодушно, не подозревая, что золотоголовый все про нее, Дашу, знает, он уже написал:
Глупое сердце, не бейся!
Все мы обмануты счастьем,
Нищий лишь просит участья.
Глупое сердце, не бейся.
Любовь и грусть поэта, рядом серая ненависть Корнея, и эти двое, которых разместили на первом этаже. Ребятишки, судя по всему, битые, что-то Корней задумал, раз поселил ребят в номере, который и прослушивается, и просматривается. Почему в гостинице поселился Леха-маленький?
Ночь была пестрой: то Дашу околдовывал Есенин, то выступал из мрака Корней. Потом они оба пропадали, Даша всматривалась в лицо простоватого парня в пиджачной паре. Даше указали на него со словами: "Запомни его. Паненка, и остерегайся: только с виду он прост, серьезный мальчонка, в угре служит".
Ведь русским языком сказали, а она не остереглась.
Все кончается, ночь тоже кончилась. Даша умылась и оделась, вышла в коридор и увидела Леху, который ввел с улицы в холл сгорбленного старичка.
Маленький, на тонких ножках, лицо - испеченное яблоко - не человек, мерзлота одна, крови человеческой по одному его слову пролито - в ней дюжину таких утопить можно. Никто не слышал, чтобы старичок даже пустяковое преступление совершил, однако среди уголовников он был почитаем, звали его Савелием Кирилловичем. Обладал он феноменальной памятью, знал о преступниках практически все, уголовный розыск пользовался картотекой, уголовники. - Савелием Кирилловичем.
Он вошел, опираясь на руку Лехи, хотя в помощи не нуждался абсолютно, на Дашу, которая поклонилась ему, вроде не глянул и ясно сказал, молодо, с усмешечкой:
- Здравствуй, Паненка. Волос ты зря завила, свой тебе лучше.
- Доброе утро, Савелий Кириллович, - ответила Даша. - Не жгу я волос, вчера под дождь попала.
- Стар, не вижу ничего, - Савелий подмигнул Даше молодым ясным глазом и прошел с Лехой в коридор.
Ребятишек опознавать привели, поняла Даша, сомневается Корней, потому и за стариком послал, и Леху рядом держит.
Глава пятая
ПРОВЕРКА
Номер Савелию Кирилловичу отвели такой же, как и беглецам, - две комнаты и ванная. Старик обошел апартаменты, остался недоволен: шику много.
- Человек должен себя в строгости держать, - сказал он, неодобрительно глянул на стоявшего у двери швейцара, который в куртке с галунами, как прислуге и положено, в нумер не лез, ждал, что гость прикажет.
Даша принесла валеночки, подшитые, с обрезанными верхами: известно было, что Савелий Кириллович ногами мучается, даже летом валеночки уважает.
- Уластили старика, - Савелий прошелся в валеночках по ковру. - Однако и покушать бы не мешало.
Савелий Кириллович, видимо, забыл о своем совете - держать человека в строгости - и кушал стерлядку с удовольствием. Швейцара он отпустил, а Леху и Дашу оставил при себе. Девушку к столу посадил, чтобы ухаживала за стариком. Лехе поднес стакан водки, но за стол не пригласил.
Каждый себя любит, уважает, думала Даша, наблюдая с почтительным видом за трапезой Савелия Кирилловича. Она с поклоном наполнила граненую рюмку, подложила старику икорки. Он глянул в красный угол, перекрестился, выпив, выдохнул громко, отправил в рот солидный кусок стерляди, жевал размеренно и неторопливо, смотрел прямо перед собой.
"Да на кой мне нужны Корней и этот мухомор-кровопийца! - думала Даша. - Крестится, жует, будто молится, а потом по его слову зарежут парня. Все они не живут, а в непонятную игру играют, говорят одно, делают другое. А я? Я как думаю, так и говорю?"
- Очнись, красавица, - Савелий Кириллович указал на пустую рюмку. Никакого почтения, одно птичье легкомыслие.
Выпив вторую, старик вытер пот, расстегнул ворот холщовой рубахи и с минуту сидел, не двигаясь, ждал, когда проберет.
- Чайку, Савелий Кириллович, покушаете? - спросила Даша. - К чаю сушки, мед, пряники прикажете?
- Остынь, Дарья. Чай опосля дела, он суетни не любит, его пить сурьезно надо, - старик говорил с расстановочкой, нравоучительно, тянул время, готовясь к тяжелому разговору. Давно он между Корнеем и Савелием назревал, и желали они оба душу отвести, и страшились. - Ты в полюбовницах у него? - старик кивнул на дверь, уверенный, что Корней их слушает, продолжал: - Мне ни к чему, ваше дело. Так что старый Савелий понадобился? В чем нужда?
Даша давно ждала вопроса, облегченно вздохнув, рванулась к дверям, старик жестом остановил.
- Не беспокой, может, делом занят, - старик все у Лехи-маленького выпытал, но любил, как говорится, притемнить. - Мне еще ввечеру воробышек на ухо чирикнул, что прибыли к вам два молодых гостя: один черненький, другой беленький. Так? Разобраться с ними следует, наших они кровей или только фасон держут? А может, и похуже того?
Старик начал подниматься, ожидая, что Даша руку подаст, но ей комедия надоела, и она с места не двинулась. Леха в два шага пересек гостиную, поставил Савелия Кирилловича на ноги, Леха большим умом не отличался, однако понял: заложил его старик, в этом доме в щебечущих птах не верят.
- Тихо ты! - взвизгнул старик, поднятый на воздух могучей рукой. - Не шали. Зашибешь - ребятишки не простят, - он оттолкнул охранника. Показывай, Паненка, своих женихов. Тебе который из них больше личит?
Они перешли в соседний номер, Даша приложила палец к губам, старик усмехнулся: знаю, мол, не учи. Отлепив кусок обоев, Даша вынула из стенки кирпич, указала старику на приготовленное загодя кресло. Усаживаясь, он собрался было по привычке охнуть, но вовремя сдержался.
Николай Сынок стоял на голове и говорил:
- Ты, кореш, спишь плохо. Может, влюбился в нашу надзирательницу?
Хан смотрел на Сынка удивленно, затем крутанул пальцем у виска, вскочил с кровати и стал ее аккуратно застилать. Заправив на манер солдатской койки, уложил подушку фигурно, взглянул, отстранившись, остался доволен.
Сынок продолжал стоять на голове и, обиженный недостаточным к своей исключительной персоне вниманием, вновь заговорил:
- Мне эту гимнастику индус Фатима показал. Факир. Слыхал?
Хан отрицательно покачал головой и ушел в ванную. Сынок отжался и пошел на руках следом.
- Ты ночью не спал. Язык доедал? Затащил неизвестно куда и еще не разговаривает.
- Встань на ноги, - Хан пальцем чистил зубы, умываясь, потер ладонью щеку, поморщился. - Надо у Даши бритву попросить и зубные щетки.
Сынок встал на ноги, вышел в спальню, оглядел свою мятую постель рядом с аккуратной койкой и спросила
- Ты случаем не кадет? - и рассмеялся, потому что на блатном языке "кадет" означает - молодой неопытный сыщик.
- Я генерал, - Хан начал примеривать принесенную Дашей одежду...
Сынок в гостиной обошел вокруг стола, попытался открыть дверь, впрочем, сделал это без особой надежды на успех.
- Не вопрос, замочек для блезиру, - Хан, уже одетый, вошел в гостиную, взялся за белую крашеную решетку на окне и дернул так, что посыпалась штукатурка. - В момент выдерну, - он отряхнул ладони, повернулся на каблуках, демонстрируя новый костюм. - Ну как?
- Фраер обыкновенный, - подвел итог Сынок. - Вчера от сохи, привезли по железке в мешке, на ногах следы от онучей остались.
- Так, да? Тогда неплохо. Самый лучший вид, когда на приезжего смахиваешь.
Сынок, как был, в одних трусах, прыгнул на диван, сел, обхватил голые коленки.
- Сядь, Степа Хан, давай покалякаем. Кто ты такой? Куда привел? Как дальше жить думаешь?
Хан посмотрел из-под черных бровей сердито, хотел огрызнуться, передумал и сел в шикарное кресло.
- Можно и серьезно поговорить, - рассудительно произнес он. - Только зачем? Нам с тобой делить нечего.
Николай Сынок пытался улыбочку изобразить, смотрел нехорошо, все меньше и меньше ему нравился случайный знакомый. И случайный ли? Как говорится, бог не фраер, ему подсказчик не требуется.
- Чего молчишь? - спросил Хан. - Я твоего имени не называл, с собой идти не уговаривал. Ты сам ко мне прилип, расстанемся красиво.
- Как?
- Ты в дверь, я в окно. Хочешь, наоборот.
- Соскакиваем отсюда? Сейчас? - Сынок поднялся.
- Я сюда по делу пришел, а ты - хочешь налево, хочешь...
- Хан, кто тут... - перебил Николай, замялся, подыскивая слово. Давай не будем. Хорошо? Я к тебе ничего не имею. А ты ко мне?
- Оставь, - Хан пожал плечами. - Только чего ты хочешь, не пойму.
- Ты меня привел, я к тебе пристал, мы сюда пришли. Так?
![Николай Леонов - Один и без оружия [Трактир на Пятницкой. Агония]](/uploads/posts/books/147565/147565.jpg)
