Галина Романова - Осколки ледяной души
Вспомнив о пережитой бессонной ночи, Татьяна невольно поежилась.
Неужели она не ошибается?! Неужели исцарапанная замочная скважина на ее входной двери — это следствие полуночного любопытства? Неужели кто-то хотел проникнуть в ее дом, чтобы.., убить?! Убить, как бедную Надежду Ивановну? Милиция, правда, списала все на несчастный случай, спровоцированный сердечным приступом. Но бдительная генеральская вдова Софья Андреевна, с присущей ей горячностью, опровергла эту версию.
— Что вы, милочка! Не будьте столь наивны! — фыркнула она и опустила горестной скобкой выцветшие губы. — Какой сердечный приступ, если Надежда не имела в доме даже анальгина. Она была крепкой и здоровой, как гренадер! Разве вы не понимаете…
— Что я должна понимать? — Новость Татьяну поразила, но не настолько, чтобы обсуждать ее во дворе в начале девятого вечера, когда еле на ногах стоишь после бешеного ритма трудовых будней.
— Ее же убили! — зашипела рассерженной гусыней Софья Андреевна.
— Убили? Кто? — Ручки от пакета больно врезались в затекшую руку.
Угораздило же набрать продуктов, будто на месяц. И рис, и гречку, и сахар. Ох уж этот сахар… После ухода Санечки она почти его не употребляла, всякий раз находя ему замену. То джем, то сгущенное молоко, то мед. Видеть его просто не могла. А тут купила пару килограммов. И теперь переминалась на высоченных каблуках, перекладывая тяжеленный пакет с покупками из руки в руку. И слушала зловещий шепот соседки, и все силилась уловить: кто, за что и почему убил Надежду Ивановну. И почему, собственно, милиция проявила такую преступную халатность.
— Ну, вы будто с луны свалились, Танюша! — возмутилась Софья Андреевна и, заметив ее нетерпение, вцепилась в рукав ее плаща. — Как они могут, если в убийстве замешан их сотрудник?!
— Что-то я не пойму. — Смотреть на часы было бессмысленно, многозначительность ее взглядов Софья Андреевна несомненно пропустит. — Какой сотрудник?!
— Ну, как же! — вдовствующая генеральша рассердилась не на шутку и теперь уже двумя руками впилась в ее белоснежный плащ. — Мы же видели с вами, как он предъявлял Надежде Ивановне удостоверение. И как потом потащил ее в подъезд. А потом долго не появлялся и руки вытирал белым платком. Это он! Он убил ее! А они даже слушать меня не захотели. Смотрели на меня, как на умалишенную!
Точно так же приблизительно смотрела на нее и Татьяна. Она, конечно же, помнила об инциденте, что произошел на днях под их окнами, но…
Но каким же надо было быть идиотом, чтобы, совершив убийство, вытираться прямо под окнами и не торопиться уехать?! Это вздор! И здесь было что-то не то.
— Хватит вам, Танечка, людей смешить, — снова возмутилась Софья Андреевна и засеменила следом за Татьяной к ее подъезду; у той просто сил не было больше стоять.
Хотелось домой, горячего крепкого чая, потом в ванну и в постель. Укрыться с головой и уснуть. И чтобы без дум и сновидений до самого утра. А тут такое…
— Они же привыкли к безнаказанности! Убить человека им так же просто, как отобрать права на дороге! Уж я-то знаю, что такое военные! Сорок лет прожила со своим благоверным. Такая была сволочь, знаете… — Софья Андреевна запыхалась от собственной запальчивости и остановилась, ухватившись за сердце. — Он убил ее и вытер все в квартире. Милиция говорила между собой, что ни одного пальчика не нашли. По их версии, там никого, кроме хозяйки, не было. Но мы-то с вами знаем, что все было тщательно протерто.
— Ничего я не с вами! — воскликнула потрясенная Татьяна.
Приобщаться к подозрениям соседки совершенно не хотелось. И думать ни о чем таком не хотелось тоже. Но не думать, наверное, уже не получится. А ей ведь еще мимо квартиры Надежды Ивановны нужно пройти, пробираясь к лифту. И дверь с аккуратной бумажкой она увидит, и думать теперь уже точно станет. Думать и мучиться оттого, что, возможно, Софья Андреевна не так уж и не права. Думать и еще немного бояться. Она же видела его. Она его, а он ее…
Бояться было нельзя, она это знала. Страх способен поглотить все остальные чувства. Он вездесущ и может быть совершенно неуправляемым. А ей одной в квартире еще жить и жить. Пока Санечка сподобится вернуться.
Других вариантов избавления от одиночества она тогда просто не рассматривала. До тех пор, пока через пару дней ее снова не подкараулила Софья Андреевна и не зашептала:
— Ко мне пытались проникнуть в квартиру, Таня! Я написала заявление, советую вам сделать то же самое!
Она снова тогда устала. И снова была на высоких каблуках. Да еще под самый вечер повздорила со своим боссом, который вознамерился повесить на нее еще парочку обязанностей. Раз справляешься, на-ка тебе еще. Короче, сердита она была и неприветлива. Ну, и нагрубила Софье Андреевне. Сухим голосом посетовала на занятость. Отлепила от своего рукава ее сухонькую лапку и, не узнав никаких подробностей, вошла в свой подъезд.
А на следующий день… Софьи Андреевны не стало. Она попала на светофоре под автомобиль, решивший проскочить, пока моргает желтый. Водитель скрылся с места происшествия, а Софья Андреевна умерла по дороге в больницу. О происшествии рассказала ее племянница, развешивавшая на балконе выстиранные кухонные полотенца.
— Нету больше тети Сонечки, — всхлипнула та и пожаловалась:
— Теперь вот на похороны нужно тратиться, а у нас с Тошей денег ни копейки…
И продолжала в таком же духе еще минут десять. Татьяна поспешила попрощаться, как только в этом «плаче Ярославны» появилась брешь, и скрылась в своей квартире. И проплакала остаток вечера и часть ночи, вспоминая бедную старушку и свое к ней невнимание. Ни о чем другом она больше в тот вечер и не думала. Зато на другой день…
Она точно помнила, как вышла из лифта. Как закинула сумку на плечо и протянула руку с ключом к замку. Протянула и тут же замерла. Округлая блестящая поверхность замка, размером три на три, была грубо исцарапана. Исцарапана так, будто кто-то пытался, да так и не смог отпереть ее дверь без нее. Или все же смог?!
В квартиру она не пошла. Вызвала по мобильному милицию и все время стояла перед дверью. До тех пор, пока они не приехали. Они приехали. Долго смотрели на ее замок, вздыхали, переглядывались и снова вздыхали. Потом вошли в ее дом, все осмотрели. Заручились ее утвердительным ответом, что да, все в порядке и все на своих местах, и отчалили с чувством выполненного долга.
А она не спала всю ночь, просидев в подушках с включенным по всей квартире светом. Не спала и слушала. Под утро ее сморил тревожный сон, в котором она все время от кого-то убегала. А проснувшись, Татьяна уже знала, что будет делать.
Она поедет к Степану и какое-то время поживет у него. Он будет против, она знала. Но ей непременно удастся его уговорить. Не зверь же он, в самом деле! Поймет наверняка, как ей плохо и страшно…
— Так что, Танечка? — вторгся в ее печали вкрадчивый голос Кирилла. — Может, переедем ко мне на дачу? Степан сердится, станет ворчать. А там вам будет предоставлена полная свобода действий. Так как?
Пора было прекращать подслушивать. Степан еще раз осторожно потрогал пальцами намечающуюся лысину. Растрепал волосы в этом месте, сделал пару шагов к кухонной двери и снова остановился.
С чего-то ему вдруг стало интересно, что ответит Кирюхе Верещагина. Поедет или нет на дачу к нему и вместе с ним? Последний вопрос друга яснее ясного намекал на то, что в одиночестве она страдать не станет.
Переедем или нет?.. Степан скривился.
А что? Пускай катится! Баба, как говорится, с возу… Пускай катится ко всем чертям, и Кирюха тоже пускай катится вместе с ней. Тоже фрукт! Только по Нюсе своей сопли размазывал, а тут же Верещагину начал окучивать. Она же не в его вкусе!..
— Танюша-аа, э-эй! Вы меня слышите? — Кирилл даже пальцами пощелкал у нее перед лицом, пытаясь выдернуть ее из прострации, в которой она пребывала. — Едем?
— Я не знаю, Кирилл. — Татьяна вздохнула и укрылась за чашкой с зеленым чаем, что он ей приготовил. Отхлебнула, подержала во рту и проглотила затем осторожно. Чай он ей приготовил неважный. — Пускай Степа скажет.
Лихо! Степан снова разозлился, теперь уже без промедления двинувшись в кухню. Он еще и решения должен принимать за нее! Лихо…
— О чем разговор? — вяло поинтересовался он, хотя слышал все от первого до последнего слова.
— Да вот предлагаю Татьяне пожить у меня на даче, раз ты против того, чтобы она жила у тебя. — Кирилл повернулся к Верещагиной спиной и смотрел теперь на друга умоляющим скорбным взглядом из разряда: ну, будь ты человеком, помоги, а!.. — А она на тебя ссылается.
— Мне по барабану. — Степан скривился другу в лицо, но так, чтобы Татьяна не видела. — Пускай едет, если ей так хочется.
Сказал и сел к столу завтракать. С хрустом откусывал от целого огурца, заедая его ломтем черного хлеба, и без устали таскал с тарелки колбасу. Крабовые палочки, что зажарил Кирюха для Верещагиной, он принципиально не трогал, хотя и любил. Пускай уж дама угощается, раз тут перед ней так выкладываются.
