Стивен Хантер - Точка зеро
— Вот и «Хамви», — заметил начальник разведки.
И действительно, из одного из гаражей выползла прямоугольная крыша бронированного внедорожника, проползла между строениями и остановилась на дорожке у стены, ярдах в тридцати от дома. Оживленно засуетились сияющие сигнатуры подручных. Похоже, они организовали оцепление прямо на территории особняка Зарси. Прошло немного времени, дверь открылась — разрешение длиннофокусного телеобъектива было таким высоким, что можно было отчетливо различить узкую полоску двери, увиденной вертикально сверху, — и из дома вышел человек.
Лейдлоу помнил его: высокий, импозантный, красивый, неизменно ухоженный, с очень выразительными карими глазами. Хорошо одетый, носивший под расшитыми вручную бледно-лиловыми шарфами костюмы от лучших лондонских портных, а на голове — изящную, хотя и не бросающуюся в глаза феску из блестящего материала, скорее всего, шелка или бархата, аккуратно накрывающую его серебристо-седые волосы. Слабостью Зарси являлись часы. «Филипп Патек», «Ролекс», «Фортис», «Брейтлинг» — всегда что-нибудь красивое и сложное.
— Приготовься к смерти, ублюдок! — пробормотал заместитель.
Все взгляды застыли на перекрестии локатора, наведенном на то место на крыше в двухстах тридцати ярдах от дома Палача, откуда должен был сделать выстрел Рей.
В это мгновение вверх взметнулось белое пятно, ослепившее глаза. Еще через секунду само изображение задрожало, словно сумасшедшее, как будто гигантская волна достигла крошечного беспилотного самолета и хорошенько его встряхнула, нарушая его равновесие и угрожая самому его существованию.
— С-4, твою мать, что это было?!
— Взрыв, — ответил начальник разведки.
Часть вторая
Режим поиска
Каскад-Мидоус, штат Айдахо,
в 32 милях к востоку от Бойсе,
шесть месяцев спустя,
15.15
Услышав ржание и топот встревоженных лошадей в загоне, Джули вышла из кабинета, где проверяла финансовый отчет конюшни в Миссуле. Вертолет медленно спускался с неба, в своем грубом вторжении поднимая облака пыли.
Определенно, вид у него весьма внушительный: огромный зеленый фюзеляж с обилием иллюминаторов, стеклянный колпак кабины, за которым сидели двое пилотов в шлемах и темных очках, очень похожие на насекомых, шасси, надпись «ВВС Соединенных Штатов» и поверх всего огромный несущий винт, вращающийся на холостых оборотах. Казалось, вертолет появился прямо из телевизора, из программы новостей Си-эн-эн.
Открылся люк, и, как и предполагала Джули, из него вышел друг мужа, человек по имени Ник Мемфис, в настоящее время большая шишка в ФБР. С Бобом Свэггером пытались связаться уже давно, но он не желал ни с кем общаться. Он устал от всех этих людей и в каком-то смысле от мира — по крайней мере, того мира, который они представляли.
В настоящее время Боб не читал ничего, кроме больших толстых романов о Второй мировой войне, написанных в сороковые и пятидесятые годы. Телевидение его раздражало, сотовый и электронную почту он ненавидел, всевозможные портативные компьютеры, электронные планшеты и смартфоны его не интересовали. Все свое время Свэггер тратил на то, что вкалывал, словно одержимый, на ранчо и возил дочь Мико на всевозможные юниорские родео, где та либо побеждала, либо занимала призовое место — в двенадцать лет уже бесстрашная, опытная наездница.
Но вслед за Ником показалась другая фигура, знакомая, но все же Джули узнала ее не сразу. Она порылась в памяти, и наконец все встало на свои места. Стройная фигура, брючный костюм, волны иссиня-черных волос, нескрываемое изящество движений, азиатские черты лица. Да, это Сьюзен Окада, загадочный персонаж, который появился из ниоткуда лет девять назад с подарком, пролившим бальзам на душу и сердце всем, — малышкой Мико.
Хоть Джули никто и не говорил, она сразу же догадалась, что Сьюзен Окада работала в таинственном учреждении, скрывающемся за тремя буквами — Ц, Р и У. Она поняла, что раз эта женщина здесь, это означает, что пришло время отплатить за давнишнее одолжение. Быть может, присутствие Сьюзен олицетворяло обязанность, призыв к долгу или что там еще. Свэггер был нужен этим людям, и теперь он уже не мог им отказать.
— Привет, Джули, — окликнул Ник, приближаясь к дому.
— С прибытием, — ответила та.
Хозяйка обняла его, поцеловала, после чего повторила все то же самое Сьюзен: нельзя было не любить женщину, которой каким-то образом удалось подарить тебе вторую дочь, благодаря какому-то магическому фокусу, уничтожившему всю бюрократическую волокиту, долгое ожидание и бесконечную бумажную писанину.
— Я так рада вас видеть, — сказала Джули, обращаясь к Окада.
— Я слышала, Мико стала звездой родео.
— Просто она умеет обращаться с лошадьми. Конечно, мы познакомили ее с родео, чтобы уберечь от мальчишек, а в итоге получили и лошадей, и мальчишек.
Джули провела прибывших в гостиную. Дом большой, красивый, красноречиво говорящий о том, что его хозяин добился в жизни успеха и процветания. И это определенно можно сказать о Свэггере. Его дело процветало, теперь ему уже принадлежали четырнадцать конюшен в шести штатах, он был в хороших отношениях с местными ветеринарными службами, что является ключом ко всему. Но на самом деле это заслуга Джули, женщины целеустремленной и организованной, которая заставляла крутиться все шестеренки, со скрипом продвигая локомотив вперед. Одной пенсии за службу в морской пехоте и по инвалидности хватило бы только на хлеб.
Хозяйка повернулась к Нику.
— Понимаю, это серьезное дело. Ты не стал бы гонять вертолет ради простой беседы.
— Прости за мелодраму, но никаким другим путем внимание твоего мужа нам привлечь не удалось. Он даже не открывает сообщения электронной почты и не принимает заказные письма, не говоря про обычные телефонные звонки. Если бы ситуация действительно не стала критической, нас бы здесь не было.
— Я схожу за ним. И начну собирать вещи. Насколько я понимаю, вы заберете его с собой.
— Боюсь, что да. Он знает, что к чему, а нам нужен как раз такой человек. Понимаю, что мы надоели ему до смерти. И мне самому мы надоели. И все же… ситуация критическая.
— И она пахнет трагедией, — добавила Окада.
Свэггер, в джинсах и синей рабочей рубашке, сидел напротив, перед нетронутой чашкой кофе. Ему уже стукнуло шестьдесят четыре, и в последнее время его практически постоянно мучила боль. Эта проклятая рана на бедре — как раз в том месте, где много лет назад он получил пулю, которая разбила вдребезги бедренный сустав и едва не отправила его на тот свет, — так полностью и не зажила и доставляла неприятности каждый день. Обезболивающие препараты навевали сонливость, а Боб терпеть ее не мог.
Особые мучения доставляла езда верхом, поэтому сейчас он по большей части передвигался на трехколесном внедорожном мотоцикле — с соломенной шляпой на голове, изрядно обтрепанной, и в солнцезащитных очках, на его взгляд слишком крутых для такого никчемного бездельника. Волосы так и не побелели, оставшись какими-то оловянно-серыми, жесткими, какими они были у его отца, своенравными и непокорными. Лицо воина-команча из забытого прошлого. Он по-прежнему сохранил выправку морского пехотинца, поскольку некоторые вещи врезаются так глубоко, что никуда не уходят.
— До тебя очень непросто докричаться, — заметил Ник Мемфис.
— Я уже мало на что гожусь, — ответил Свэггер. — Последний раз едва не стоил мне жизни. До сих пор еще не пришел в себя. Сейчас я только сплю или думаю о том, как поспать. Или мечтаю о выпивке. Не могу держать дома ни капли, иначе все сразу же выхлебаю. Без этих чертовых женщин мне бы ни за что не удавалось оставаться трезвым.
— Не слушайте его, — вмешалась Джули. — Он сам сделал выбор, а теперь строит из себя мученика. Ничего привлекательного.
— Позволь мне все выложить, — сказал Ник. — Выслушаешь меня, а потом скажешь, сможешь ли ты помочь. Когда ведомство мисс Окада прознало о происходящем, оно тоже подключилось к игре. Если бы положение не стало столь серьезным, она бы сейчас здесь не сидела.
Боб посмотрел на Сьюзен. Та лишь обняла его при встрече и больше ничего не сказала. Казалось, все это случилось так давно: безумная гонка по Токио, трагическая гибель многих хороших людей, отзывающаяся болью даже по прошествии стольких лет, и счастливое спасение самого Свэггера, когда он сразился на мечах с человеком, владеющим клинком в сто раз лучше его, — и каким-то чудом остался жив.
Но было кое-что еще. Бывший морпех чувствовал, что покривил душой: он сказал, что мечтает только о сне и выпивке. Но на самом деле он также мечтал и о Сьюзен Окаде. Не в силах лгать самому себе, он понимал, что она та самая, единственная. Так есть, и тут уже ничего нельзя поделать. Их жизни находились на железнодорожных путях, уходящих в разных направлениях; и еще больше их разделяли социальный статус, образование, опыт. Так что у них ничего не могло быть никогда-никогдашеньки, и Боб ни за что на свете не пошел бы на такое, однако в то же время сама недостижимость, табу, неправильность всего этого порождала сладостную, утешительную агонию, которую он лелеял и о которой никому не говорил.
