Антон Леонтьев - Дворец, где разбиваются сердца
Сестра Урсула замолчала, увидев нескольких монахинь, которые шли по тропинке. Наверняка ей не хотелось, чтобы те знали, о чем именно она беседует с комиссаром полиции. Николетта заприметила красивую девушку, которой что-то втолковывала уже известная ей полная сестра Амаранта.
– Это и есть Витансьон, – сказала Урсула. – Бедняжка, она из нищей семьи, у нее столько младших братьев и сестер! Вот родители и настояли на том, чтобы она ушла в монастырь, одним ртом меньше! – Подождав, пока процессия скроется из виду, Урсула продолжила: – Так вот, Пилар знала все и обо всех. Например, несколько лет назад, когда ей стало известно, что одна из сестер тайно встречается с мужчинами, она немедленно донесла об этом аббатисе. Она прикидывалась божьей овечкой, а на самом деле обожала интриговать, служила верой и правдой Фернанде! Посмотрите, рядом с Витансьон идет сестра Амаранта, она тоже не жаловала Пилар, та как-то пожаловалась матушке Августине, что Амаранта по ночам тайком поедает запасы из монастырского погреба.
Амаранту Николетта уже знала. Урсула указала на другую монахиню, еще не старую, долговязую, с носатым крысиным личиком:
– Сестра Лукреция, копия Пилар по характеру, такая же сплетница и проныра, поэтому и не выносила несчастную, Пилар платила ей той же монетой. Старались друг на дружку донести и очернить в глазах аббатисы. Скверные особы, что одна, что другая!
Сестра Лукреция обернулась, ее длинный нос дрожал от любопытства, и Николетте показалось, что монахиня пытается услышать, о чем же говорит с ней Урсула. Наверняка сожалеет, что не может уловить сути.
– Видите, она так и норовит быть в курсе всего, – произнесла сестра Урсула. – А четвертая с ними, эта седая сгорбленная дама, сестра Агнесса, наша пифия. Ей под девяносто, она не в себе, однако уверяет всех, что у нее бывают пророческие видения. После первого убийства она заявила, что этим не ограничится, и, представьте себе, ткнула пальцем в сестру Пилар и сказала, что та – следующая! Как в воду глядела, и через день Пилар утопили в фонтане...
Урсула перевела дух. Николетта Кордеро проводила внимательным взглядом группку монахинь. Значит, сестра Агнесса была уверена, что Пилар станет жертвой убийцы. Так и произошло. Сама старуха была бы не в состоянии совершить убийство, но это не исключает, что ей что-либо известно. Нужно с ней побеседовать.
– И все же сестра Пилар была лицемерной особой. О мертвых или хорошо, или ничего, как частенько повторяет матушка-настоятельница, но, по моему мнению, сестра Пилар не заслуживает того, чтобы ее славословили после смерти. Однако такой страшной участи она не заслужила, да смилостивится Господь над ее грешной душой!
Николетта подумала: неужели вездесущая Пилар знала что-то и о сестре Урсуле? Но какие тайны могут быть у этой крошки? Во всяком случае, убить двух рослых монахинь, которые были в два раза выше и раза в три тяжелее ее, она никак не могла.
– Пилар, например, как-то донесла матери-настоятельнице, что я краду кроликов и продаю их на базаре. Какая чушь! Не знаю, зачем Пилар такое наплела, скорее всего ее науськала Фернанда.
Ага, вот в чем дело, поняла Кордеро. Поэтому-то Урсула так и откровенна.
– И вот что интересно, – промолвила монахиня. – Незадолго до смерти Пилар намекнула мне в разговоре, что ей стала известна какая-то потрясающая тайна! Беда Пилар была в том, что она не умела держать язык за зубами. Однако стоило мне спросить, что это за тайна, как она замолчала. А потом бедняжку убили...
– И она даже не намекнула, что именно узнала? – спросила Николетта Кордеро.
Монахиня прошелестела в ответ:
– Не хочу ничего утверждать, но эта тайна каким-то образом связана с матерью-настоятельницей, аббатисой Августиной. Пилар сказала об этом, но больше мне ничего не известно!
Так ли это? Нико не знала. Вытрясти что-то еще из говорливой Урсулы она не смогла. Ту позвал один из рабочих, который ремонтировал трубы в подвале, и монахиня, пожелав Кордеро хорошего дня, исчезла.
Николетта взглянула на часы. Время сиесты. Пора справиться у комиссара Фелиппе Гарсиа, как идут дела, и поговорить с медиком-экспертом. Кордеро снова миновала кладбище и заметила, что около могилы Альваро Мендозы замерла чета археологов – американская жена и немецкий муж. Они о чем-то тихо переговаривались, и супруг делал пометки в большом блокноте.
Итак, что ей известно? Чем больше она получала сведений, тем больше все усложнялось. Мотивы убить Фернанду и Пилар были у многих, нужно еще узнать, у кого имелся зуб на синьора Хорхе Фабидо. Но кто хотел, чтобы умерли все трое? Или связи между двумя первыми и последним убийством нет? И при чем здесь пометки в каталоге церковных ценностей и личность изобретателя и ювелира Альваро Мендозы, скончавшегося в Пасхальное воскресенье года 1874-го?
Николетта подошла к захоронению местного «Леонардо да Винчи». Археологи поздоровались, и Николетта заметила, как муженек проворно спрятал блокнот в карман шортов. И что они здесь делают?
– Удивительное место, не правда ли? – сказала, сладко улыбаясь, Саманта Бейкер по-испански с сильным американским акцентом. Что-то не нравилось во внешности и поведении этой дамы Николетте. Она не могла четко сформулировать, но эта красавица какая-то слишком... Слишком ненастоящая.
Эльке Шрепп позвонила в ворота особняка дона Пруденсио Ногеры. Пришлось подождать; наконец дверь раскрылась, на пороге появилась молодая девчушка в переднике, служанка или горничная, державшая в руке мухобойку.
– Могу ли я поговорить с доном Ногера? – спросила ее Шрепп. Девица исчезла, ничего не ответив, затем в дверях появилась полнокровная вальяжная дама. Оглядев Эльке с ног до головы, она произнесла:
– Убирайся отсюда, дрянь! Я не потерплю, чтобы любовницы моего муженька заявлялись ко мне в дом! Пошла прочь!
Подоспела девчушка, которая подала даме, судя по всему, жене господина мэра, ведро. Эльке никак не ожидала, что донна Ногера окатит ее грязной мыльной водой, но именно так и произошло. Дверь с треском захлопнулась, затем снова распахнулась, и разъяренная жена градоначальника завопила в лицо ничего не понимающей онемевшей Эльке:
– Катись отсюда, кому я сказала, а не то...
Шрепп побежала прочь, не желая узнать, что же еще ей грозит: быть побитой веником или получить по голове мухобойкой. Она злилась на саму себя и на жену Пруденсио Ногеры, по вине которой ее майка и джинсы пропитались грязной водой и благоухали помоями.
Эльке столкнулась с высоким и красивым господином, облаченным, несмотря на жару, франтовато, в белый костюм, белый же галстук, в котором сверкал красный камень, и огромное сомбреро. Лихо подкрученные усы и сладострастные полные губы дополняли картину. Господин улыбнулся Эльке и спросил, удерживая ее за руку:
– Прекрасная синьорита, в чем дело, что произошло, вас кто-то обидел? Скажите мне, кто, и я накажу этого безумца! Ради ваших бездонных глаз!
Шрепп ответила:
– Меня только что облила помоями сумасшедшая особа из этого дома, – и она указала на особняк Пруденсио Ногеры.
Галантный джентльмен несколько сник, а затем признался:
– Тогда вы столкнулись с моей женой, донной Камиллой Ногера. Мои соболезнования, прекрасная незнакомка!
Значит, перед ней предмет ее поисков, синьор мэр. Судя по всему, он направлялся домой обедать: быть главой Санта-Клариты являлось не таким уж обременительным занятием.
Ногера приобнял Эльке за талию и прошептал:
– Простите ее, она вздорная женщина, потому-то я так несчастен в браке! Камилла не понимает меня и моих порывов и почему-то думает, что я изменяю ей с первой встречной!
Судя по тому, что рука ловеласа уже спускалась по талии Эльке в направлении бедер, подозрения Камиллы были небеспочвенны. Дон Пруденсио, как поняла Эльке, считал себя истинным мачо, в обязанности которого входило как минимум сделать комплимент каждой прелестной даме и как максимум оказаться с ней в постели.
– Прошу вас, дон Пруденсио, – высвободилась из его объятий Эльке. Надо же, и когда ее в последний раз обнимал мужчина? Кажется, подобный грех был на заре туманной юности.
Эльке услышала, как дверь особняка снова с грохотом распахнулась, волосатая лапа дона Пруденсио мгновенно исчезла с ее ягодицы, мэр отпрянул в сторону. А жена его отлично выдрессировала!
На всех парах из дворика вылетела Камилла Ногера. Заметив Эльке, она открыла рот и протрубила:
– Так ты еще здесь! Что я тебе сказала, пошла прочь! Или ты думаешь, я должна перед окнами своего дома наблюдать, как мой муж тебя соблазняет?
Мэр, приосанившись, заявил:
– Дорогая, это совершенное недоразумение. Я знать не знаю эту даму. Кстати, как вас зовут?
– Эльке Шрепп, комиссар криминальной полиции города Гамбурга, – ответила Эльке. Камилла, которая была готова обрушить на Шрепп и мужа новую порцию обвинений, внезапно переменилась в лице, буря немедленно улеглась, и из бешеной фурии дама превратилась в милую светскую львицу.
