Ирина Мельникова - Агент сыскной полиции
Местные марухи[22], полупьяные, в отрепьях, шатались по окрестным кабакам и «марьяжили» еще более пьяных клиентов, которым предстояло зачастую лишиться не только платья, но и жизни. «Чистенькие» проститутки, косившие больше под гимназисток и бедных сироток, выглядывали себе «кредитных»[23] почище и подороже одетых, только дорога у всех была одна — в жалкую каморку с тремя-четырьмя убогими кроватями, разделенными ситцевыми занавесками. Но дело редко доходило до постели. «Пропащие, но милые создания» сбывали свою добычу в руки котов, которые следовали за ними по пятам до условного места. Здесь жертва расставалась с последними иллюзиями, хорошо, если не с жизнью, а коты уходили в темноту с чувством исполненного долга и пожитками очередного любителя плотских утех…
— В кузницы нам соваться нечего! Судя по всему, Мозалевский не из портяночников. Если захочет отлежаться, то найдет себе девку поприличнее.
Тартищев вышел из экипажа, окинул взглядом прибывших с ним на нескольких пролетках и телегах агентов, местного околоточного Грибанова, дюжину городовых и приказал:
— Квартал окружить! Смотреть, чтобы из окон не сигали! Особое внимание тем, кто вздумает вдруг по крышам уходить! Всякая рвань коричневая мне ни к чему, тем более болдохи[24] или зеленые ноги[25]. Ищите человека, похожего на Мозалевского.
Ночная жизнь шла своим чередом, а обитатели Хлудовки, пока не подозревавшие о внеочередной облаве, продолжали веселиться на всю катушку: то и дело открывающиеся двери кабаков и те, что под красным фонарем, выпускали на волю дребезжащие звуки разбитого фортепиано, визгливой скрипки, отменную ругань или разудалые пьяные песни. Агенты и городовые оцепили квартал, и Хлудовка моментально притихла, почувствовав неладное.
— Двадцать шесть[26]! — И раздалась в ночи почти соловьиная трель полицейского свистка.
— Двадцать шесть! — И отворились вдруг окна, и выпрыгнули из них прямо в объятия сыскарей самые нетерпеливые, а значит, и самые интересные для полиции обитатели Хлудовки.
По железной крыше загрохотали сапоги. Тартищев кивнул Алексею:
— Каторга отрывается. — И крикнул снизу в темноту:
— Эй, болдохи, никого не возьму. Поговорить надо!
— Чего ж тогда сусло[27] свое привел? — справился сверху чей-то голос.
— А чтоб было кому рожу тебе начистить, Червивый! — почти нежно ответил ему Тартищев. — Кому я велел в город больше не соваться? Где хочешь пропадай, а здесь не шатайся… Второй побег с каторги… Ты меня знаешь, если возьму, сгниешь на рудниках!
— Да я уйду… — оправдывался Червивый, — отлежусь пару дней и на Москву рвану… Чево я тут забыл? .
— Спускайся вниз! — приказал Тартищев. — Разговор есть…
И здоровенный детина с выбритой наполовину головой вышел покорно из темноты и остановился, не доходя до Тартищева пару шагов:
— Чевой-то?
— Ближе подойди, рожа арестантская! — Тартищев поднес к его носу увесистый кулак. — Ты мой кулак знаешь, Червивый! Говори, кто вперед тебя в окно сиганул? Крапива? А ну отвечай!
Червивый покосился на кулак начальника сыскной полиции, но промолчал.
— Кто? Я тебя спрашиваю или нет? Крапива, ну?
Или Хромой? Говори!
Червивый продолжал молчать. Тартищев негодующе крякнул и, размахнувшись, влепил ему оглушительную затрещину.
Червивый упал на колени, прикрывая лицо. Из разбитого носа хлынула кровь, пробиваясь струйками меж черных от грязи пальцев.
— Так бы сразу и спрашивал, — процедил он сквозь зубы, — а то…
Тартищев засучил рукав, и Червивый еще более мрачно выдавил из себя:
— Ну, Крапива!
— Передай сукину сыну, ужо пора отбегаться ему!
Пусть ноги уносит из города! Придет бумага на розыск — в одночасье поймаю, ты меня знаешь! — Он ухватил здоровой рукой детину за шиворот и рывком поставил его на ноги. — Барин в цилиндре и с тростью здесь не появлялся?
— С усиками? — быстро справился детина и по-волчьи пристально прошелся по Тартищеву взглядом. — Кажись, это его замастырили[28] сегодня у Гришки на катране. Василиса не до конца выдоила, говорят, еще и пинтерам[29] кое-что досталось.
— Куда он делся?
— Да Василиска опять подобрала. Она баба жалостливая..
— Ладно, проваливай!
Детина в мгновение ока исчез в темноте, а Тартищев повернулся к Алексею:
— Аида, познакомлю тебя с Василисой. Говорят, бывшая графиня. Лет двадцать назад убила ножом любовника, отбыла каторгу, да так и осталась в наших краях. Официально бордель значится за ней, но есть сведения, что истинный хозяин — «иван» по кличке Крапива. Он уже пару лет как числится в розыске, а раньше по ярмаркам промышлял, купцов грабил.
— И что ж тогда его не схватят, если он почти на виду живет?
— Не стесняйся, спрашивай прямо, — усмехнулся Тартищев, — почему я его не схвачу? — Он рывком распахнул дверь борделя и первым шагнул через порог.
Через плечо посмотрел на Алексея. — А мне это надо? Он сейчас тихий, в городе гадить остерегается, финажки[30] копит про запас… Паспорт чистый купил. Того гляди, заправским купцом заделается. Так зачем мне лишняя морока, если он вот-вот за Урал смоется?
Алексей не успел ответить, так как вслед за Тартищевым шагнул в комнату, которая сама по себе выглядела достаточно прилично. Чистые занавески прикрывали окна. На полу лежал толстый с почти незаметными проплешинами ковер. На круглом столике под лампой с треснувшим зеленым абажуром стоял глиняный горшок с цветущей бегонией. Ну, впрямь гостиная в доме небогатого чиновника, да и только, если б не портили впечатление с полдюжины полуголых девиц на деревянных диванах под литографиями, изображавшими кавалеров и дам в отнюдь не целомудренных позах. Девицы занимались тем, что показывали «живые картины» двум пьяненьким клиентам, судя по виду загулявшим приказчикам, и наперебой предлагали:
— Пойдем со мной, у меня и пиво есть, и водка…
— А пиво что ж, по-прежнему на окурках да белене настаиваете? Или на чертополохе? — весело произнес от порога Тартищев. — Чтоб спалось крепче? Или что-то новенькое придумали? А, барышни? — расплылся он в улыбке, заметив нешутейную растерянность местных жриц любви. — Позвольте поинтересоваться, вы сначала услуги предоставляете, а потом раздеваете клиента, или все-таки наоборот?
— О чем вы говорите, Федор Михайлович? — ласково проворковала дородная дама с роскошным бюстом и с едва заметными следами былой красоты.
Портил ее лицо отвратительный шрам, располосовавший ей правую щеку и верхнюю губу. Она выплыла из-за черной лаковой ширмы с изображением китайских Драконов и ярко-малиновых лотосов, вполглаза глянула на девиц, и те вмиг исчезли из поля зрения как клиентов, так и нежданных визитеров. Следом словно ветром сдуло приказчиков.
— Да вот говорю, Василиса Маркеловна, что третьего дня подняли в канаве недалеко от вашего заведеньица голого человека в полном отрубе, — в тон хозяйке борделя ответил Тартищев. — И как выяснилось, сынка известного в городе владельца пимокатной фабрики Бориса Егорыча Касьянова. Помнит сынок, что через порог здешний переступал и банчок сорвал на твоей мельнице, а вот что дальше было, убей бог, запамятовал. И как штанов лишился, и часов золотых, и денег каких-никаких… Ох, Василиса Маркеловна, Василиса Маркеловна! — погрозил ей пальцем Тартищев и вольготно раскинул свое большое тело на одном из диванчиков. Алексей последовал его примеру и устроился напротив. — Опять за старое взялась?
— Что-то я не понимаю ваших сложных вопросов, Федор Михайлович. — Василиса попробовала кокетливо улыбнуться, но глаза ее смотрели настороженно. — У нас тут без обману. Барышни чистые, все с билетами… Хотите проверить?
— Проверим, только не суетись раньше времени, — усмехнулся Тартищев и оглянулся по сторонам.
Кивнул на пузырящуюся от сквозняка оконную занавеску:
— Червивый и Крапива отсюда в окно слиняли?
— Да ни боже мой… — взмахнула руками Василиса. — Открыли, чтобы от табаку проветрить!
— Просто до удивления наивная ты баба, Василиса, — вздохнул Тартищев, — неужто думаешь, я тебе поверю? Там на окне небось и следы остались от сапог.
На юрзовку[31] твою задними дворами ходят, сквозь помойки, как псы шелудивые… Алексей, — внезапно обратился он к молодому человеку, — а ну-ка глянь в ту вон дверь, что за шторкой прячется. Сдается мне, что сегодня там довольно много сала нажарили на стирках[32].
Как играли, Василиса? На верняк[33]? Или на заманку[34]?
— Без кляуз[35], — процедила сквозь зубы Василиса, — ты что ж, Крапиву не знаешь? Он этих понтеров на дух не переносит!
