Александра Маринина - Иллюзия греха
- Поехали, - кивнула Настя. - Постелю тебе на раскладушке. Только у меня еды нет.
- Ничего, купим по дороге, - оживился Юра. - Заодно и порепетируем душераздирающую сцену завтрашней оперативки. Я прямо вижу, как Колобок будет нас с тобой мордой об стол возить за дело Анисковец.
- И будет прав, - мрачно добавила она. - Столько дней прошло, а мы топчемся на месте.
- Ну ты, мать, не права, - развел руками Коротков. - Мы же попытку ограбления отрабатывали, все каналы сбыта проверяли. Между прочим, могу тебе похвастаться, я соседям здорово помог. Заказчиков на коллекцию Анисковец я не нашел, что верно - то верно, зато обнаружил следы заказа на кражу у крупного антиквара. Ребята там профилактические мероприятия развернули по всему фронту, ждут воров с распростертыми объятиями. А представь себе, если эти воры готовы пойти на убийство хозяев? Тогда я, умный сыщик Коротков, еще и от трупа нас избавил. А ты меня даже не похвалишь, только ругаешься и ворчишь.
- Да что я, - Настя рассмеялась и ласково взъерошила ему волосы, вот Колобок завтра будет ругаться - мало не покажется. Я вообще ангел рядом с ним.
Они сели в старенькую Юрину машину, давно уже дышащую на ладан, и поехали на Щелковское шоссе, где жила Настя. Дома они на скорую руку приготовили ужин из полуфабрикатов, при этом Коротков не переставал ныть по поводу Настиной нехозяйственности.
- Сюда нужно добавить чеснок и какую-нибудь приправу.
- Чеснока нет. А приправы, наверное, есть, но я не знаю, куда Лешка их кладет.
- Но майонез у тебя хотя бы есть?
- Кажется, нет. Надо в холодильнике посмотреть.
- Ну ты даешь! Даже не знаешь, что у тебя есть, а чего нет. Он открыл дверцу холодильника и присел перед ним на корточки.
- Мать честная! У тебя ж тут кастрюля с супом стоит!
- Да? - искренне удивилась Настя. - Ну надо же, а я и не знала. А что там еще есть интересного?
- Остатки жаркого, кажется, из баранины. Сыр в огромных количествах. Ты когда сюда заглядывала в последний раз?
- Да ну тебя, Коротков, отстань, - отмахнулась Настя. - Я хватаю кусок, который лежит поближе, быстро его съедаю и заваливаюсь спать.
- Вот кикимора, - Юра осуждающе покачал головой. - Лешка старался, готовил тебе еду, чтобы ты с голоду не померла, пока он в командировке, а ты ведешь себя кое-как.
- Не обзывайся, а то не дам раскладушку, будешь на полу спать. Ладно, вытаскивай суп, его и в самом деле надо съесть, а то Лешка обидится.
Ужин оказался неожиданно обильным и сытным, и Настя с Юрой, с голодухи разом впихнувшие в себя такое количество продуктов, уже не могли пошевелиться.
- Слушай, - с ужасом сказала Настя, - я, кажется, даже встать не могу. Обжорство - большой грех.
- Ну посидим еще за столом, куда спешить-то? - флегматично откликнулся Коротков. - Когда Лешка возвращается?
- Через три дня.
- Скучаешь?
- Я? - от такого предположения Настя даже сигарету из пальцев выронила.
- Ну не я же. Чистяков - твой муж, а не мой.
- Нет, не скучаю. Ты же знаешь, Юрик, я никогда не скучаю.
- Ни по кому? - недоверчиво переспросил он.
- Ни по кому. Я до противного самодостаточна. Иногда мне кажется, что мне вообще никто не нужен. Кошка, гуляющая сама по себе.
- Ася, а тебе не бывает страшно от твоей самодостаточности?
- Бывает, - усмехнулась она, - регулярно. Но я с этим борюсь.
- Каким образом?
- Уговариваю себя, что всему виной моя работа, которая отнимает столько времени и сил, что уже нет желания ни с кем общаться. И потом, у меня есть Лешка, который заменяет мне подруг, друзей и любовников, вместе взятых. Кстати, о друзьях. Мы с тобой забыли Стасову позвонить.
- Точно! - спохватился Коротков. - Растяпы мы. Сейчас уже поздно, наверное, неудобно беспокоить.
- Поздно? А который час?
- Половина первого.
- Тьфу ты, Юрка, вот вечно ты со своими философскими идеями голову мне морочишь. Ладно, утром позвоним. Пошли укладываться.
Она постелила Короткову на раскладушке и по законам гостеприимства предоставила ему право первому идти в душ. Забравшись в постель, Настя свернулась калачиком и устало прикрыла глаза, но сна не было. Мысли ее то и дело возвращались к Ире Терехиной, которая по воле злой судьбы осталась на всем белом свете совсем одна, хотя ее вины в этом не было.
- Нет, я не понимаю, - внезапно произнесла она вслух.
- Чего ты не понимаешь? - сонно отозвался Коротков, который уже успел задремать.
- Ничего не понимаю. Девчонка колотится изо всех сил, надрывается на четырех работах, и ни один человек не хочет ей помочь. Ведь были же у ее родителей друзья, так где они сейчас? Неужели время так сильно людей изменило? Я не понимаю, Юрик, куда делось сострадание, сочувствие да обыкновенная жалость, наконец! Ну почему ни у кого сердце не дрогнуло? Я хорошо помню, как мы жили, когда мне было четырнадцать лет. И если бы, не дай Бог, с моей семьей что-нибудь случилось, нашлось бы как минимум семей десять, которые помогли бы мне, поддержали. Я бы совершенно точно одна не осталась. И в интернат меня не позволили бы забрать. А сейчас что происходит?
- А то и происходит, что ты видишь на живом примере Терехиной. Деньги отравляют людей, Асенька. Весь цивилизованный мир живет с врожденным пониманием того, что у одних людей денег много и даже очень много, а у других их мало или совсем нет. Это нормальное течение жизни, и не надо по этому поводу психовать. А наши сограждане выросли с мыслью, что денег у всех должно быть одинаково мало. Поэтому когда вдруг привычное течение жизни у нас нарушилось, да еще так резко, психология не успевает перестроиться. Виданное ли дело, когда у человека пенсия размером со стоимость единого проездного билета на городском транспорте. А у соседа три машины и два загородных дома, и за один поход в супермаркет этот сосед тратит на продукты три старушкиных пенсии. Что это может вызвать, кроме злобы, зависти, равнодушия к чужой беде и неоправданной жадности?
- Да, наверное, ты прав, - задумчиво сказала Настя. - Плюс ко всему отсутствие уверенности в том, что завтра все не отберут. Поэтому даже состоятельные люди не занимаются благотворительностью. Боятся, что завтра власть переменится, источник дохода прикроют, и стараются подкопить побольше, чтобы потом до конца жизни прилично существовать. И при всем этом ходит по городу некий человек, который живо интересуется матерью, сестрами и братом Иры Терехиной. Зачем, Юра? Откуда у него этот интерес? И почему он совершенно не интересуется самой Ирой?
- Слушай, ты меня замучила, - жалобно сказал Коротков. - У тебя всегда вопросы так интенсивно рождаются, когда спать надо? Найдем мы этого Николаева и все у него спросим. Потерпи.
- Извини, - виновато сказала Настя. - Спокойной ночи. Она уже сейчас была уверена, что никакого Александра Ивановича Николаева они не найдут. Спасибо, конечно, что не Иванов Иван Петрович, но разница, в сущности, невелика.
Зоя была полной противоположностью Верочке. Неяркая, забитая, до тридцати семи лет просидевшая в старых девах, она беременность свою воспринимала как Божий дар, а на него смотрела как на высшее существо с немым обожанием и восторгом. И несмотря на то, что он был отцом ее будущего ребенка, называла на "вы". О законном браке она в отличие от энергичной и предприимчивой Веры даже не заикалась. В работе с Зоей методика была другой, ей нужно было приходить на процедуры каждую неделю. Он строго следил за тем, чтобы обе женщины не столкнулись в его кабинете.
- Вы столько со мной возитесь, - робко сказала Зоя, одеваясь после процедуры. - Даже не знаю, как я смогу вас отблагодарить.
- Не говори глупости, - раздраженно буркнул он. - Это же наш общий ребенок, я должен заботиться и о тебе, и о нем. Как ты себя чувствуешь?
- Спасибо, хорошо. Только страшно немножко. Говорят, в таком возрасте рожать в первый раз опасно. Как вы считаете, все обойдется?
- Естественно. Выбрось это из головы. Ты - нормальная здоровая женщина, все должно пройти без осложнений. Я же не зря проверяю тебя каждую неделю.
Зоя была на четвертом месяце, но на нее он возлагал самые большие надежды. Двадцать лет упорного труда, бессонных ночей, связей с нелюбимыми женщинами должны были наконец принести долгожданный результат. И если Зоя оправдает его надежды, он, пожалуй, женится на ней. В виде благодарности судьбе. Отношения с Зоей - тот капитал, на ренту от которого можно будет существовать до конца дней. Она будет счастлива стать его женой. А стало быть, будет все ему прощать и преданно за ним ухаживать всю оставшуюся жизнь.
Но вообще-то она права, первые роды в тридцать семь лет - штука рискованная. Разумеется, он следит за состоянием ее здоровья, но нужно будет в роддоме подстраховаться, пусть пригласят хорошего кардиолога, да и хирург не помешает, если Зоя не сможет родить сама и придется делать кесарево. Нельзя рисковать ни самой Зоей, ни тем более ребенком. Малыш должен быть вскормлен материнским молоком, иначе все бессмысленно.
