Ксавье Монтепен - Лучше умереть!
— Что вы такое говорите? — ошеломленно воскликнул Люсьен, не веря своим ушам.
— Я напал на след; повторяю: может быть, уже завтра утром я смогу вам сказать: Отныне ничто не препятствует вашей любви, и вы можете жениться на Люси Фортье.
— О! Сударь… сударь… — с трудом проговорил Люсьен, сжимая руки Этьена; он был страшно взволнован. — Дай Бог, чтобы вы не ошиблись!… Расскажите же мне…
— В данный момент я ничего больше сказать не могу, и не спрашивайте меня ни о чем, все равно не отвечу. Раскурите лучше свою сигару, а то она потухла, и пойдемте-ка выпьем по чашечке кофе в кафе «Де ля Пэ».
Глава 13
Агенты полиции доставили Овида Соливо в тюрьму предварительного заключения, где его временно поместили в лазарет, в отдельную палату. Он все еще спал. По приказу начальника полиции возле его кровати дежурил охранник. Лишь в девять вечера Соливо потянулся, открыл глаза, сел и огляделся. В слабом свете газового рожка комнатушку, в которой он лежал, было трудно разглядеть. И тут он увидел сидевшего возле кровати охранника — тот с любопытством наблюдал за ним. Овид провел рукой по лбу.
— Вот тебе раз! Где я? — машинально проговорил он, отнюдь не будучи уверен в том, что все это ему не снится.
— В лазарете тюрьмы предварительного заключения префектуры полиции, — ответил охранник.
Соливо, внезапно охваченный ужасом, содрогнулся всем телом и спрыгнул с кровати, на которую его положили прямо в одежде.
— В тюремном лазарете! — бледный и дрожащий, повторил он. — И давно я здесь?
— Часов с пяти вечера. Вы были без сознания, когда вас принесли.
Овид решительно ничего не помнил. С убитым видом он тяжело рухнул на кровать, обхватив голову руками, и изо всех сил стал рыться в памяти. И вдруг издал яростный вопль: ему все стало ясно.
— Теперь понятно! — пробормотал он себе под нос. — Марианна ошиблась… И налила дьявольского зелья мне! Я пропал! Тысяча чертей! Мой собственное оружие обернулось против меня!
Именно в этот момент в замочной скважине повернулся ключ. Дверь отворилась. На пороге стояли охранник и трое жандармов.
— Идемте, — сказал охранник Овиду.
Всякая попытка сопротивления была явно обречена на провал, и дижонец вынужден был повиноваться. Уже через несколько минут он оказался в кабинете начальника полиции, где его дожидались следователь с секретарем и те двое агентов, что присутствовали на банкете.
Следователь, получивший уже от начальника. полиции все необходимые материалы, начал допрос.
— Ваше имя?
— Пьер Лебрен…
— Вы лжете! — сказал следователь, глядя ему прямо в глаза.
Тут в дижонце окончательно проснулось все его многолетнее преступное прошлое, возвращая былую бесшабашную наглость.
— Ну раз уж вы лучше меня знаете, как меня зовут, — почти дерзким тоном заявил он, — то зачем же спрашиваете?
— Вас зовут Овид Соливо.
— Ну, если вам так угодно, то, Боже мой, я нисколько не против.
Следователь с трудом сдержал нараставшее раздражение.
— Не стоит усугублять свое положение столь глупой бравадой, — ровным голосом произнес он. — Если вы не станете отвечать на мои вопросы, на них ответит ваш двоюродный брат, Поль Арман…
«Ну вот, — подумал Соливо, — я определенно наболтал лишку… И хитрить теперь поздновато…»
Поэтому на следующий вопрос он ответил вполне четко, назвав дату своего рождения и имена родителей,
— Все это очень хорошо, — добавил он, — но, должно быть, произошло какое-то недоразумение. Вы допрашиваете меня так, словно я в чем-то виноват. Хотел бы я знать, почему…
— Вскоре вы все узнаете. А пока ответьте на мои вопросы. Поль Арман приходится вам двоюродным братом?
— Да.
— Значит, в «Привале булочников» вы лгали, утверждая, будто ваш двоюродный брат давно скончался, а человека, который изволит называть себя Полем Арманом, на самом деле зовут совсем иначе?
До Овида постепенно стало доходить, что под воздействием канадского «ликерчика» он и в самом деле разболтал все свои секреты. Тем не менее он решил не терять хладнокровия и защищаться до последней возможности.
— Я был страшно пьян и болтал Бог знает что.
— Лиз Перрен, разносчицу хлеба, вы обвинили в том, что она — сбежавшая из клермонской тюрьмы Жанна Фортье. Это было в пьяном бреду?
Овид изобразил крайнее изумление.
— Что еще за Жанна Фортье?
— Та женщина, которую вы пытались убить на улице Жи-ле-Кер, обрушив ей на голову строительную люльку; та самая женщина, дочь которой вы пытались убить несколько недель назад…
Дижонец смертельно побледнел. На этот раз, похоже, он и в самом деле влип…
— Кто посмел сказать обо мне такое? — с трудом проговорил он, тщетно пытаясь справиться с охватившим его ужасом.
— Те люди, в чьем присутствии вы сами об этом заявили.
— Повторяю: я был пьян и наговорил черт знает чего.
— А пьяны вы были вот от этого «ликерчика», — сказал следователь, показывая найденный в кармане Овида пузырек с остатками канадского зелья, — который подмешали Жанне Фортье, да сами и выпили. Это американская настойка; специалист, у которого мы проконсультировались — доктор Ришар, — растолковал нам ее удивительные свойства гораздо лучше, чем вы Марианне, служанке «Привала булочников»!
Овид молчал, опустив голову: сказать ему было нечего.
— Где вы живете? — продолжал следователь.
— В меблированных комнатах.
— Вы опять пытаетесь обмануть нас, но ведь ваш двоюродный брат Поль Арман все равно скажет нам правду…
Дижонец не выдержал, утратив вдруг всякую власть на собой.
— А! Слушайте, — вскричал он, сжав кулаки и сверкая глазами, — мне осточертели ваши вопросы! Надоело, ей-богу! Да, я попался, как последний идиот, и самое глупое, что работал при этом отнюдь не на себя. Ну и пусть теперь каждый сам выворачивается как может. Я живу на улице Клиши, 172. Теперь, когда я это сказал, не спрашивайте меня больше ни о чем. Слово Овида Соливо: ничего больше не скажу.
— Я уже обратил ваше внимание на тот факт, что, упорствуя, вы лишь усугубляете свое положение…
— Как бы не так! Чушь! Вечно вы запугиваете такими словечками всяких простофиль. Не на того напали! Что сделано, то сделано, и кончим на этом.
— Но ведь настоящий Поль Арман и в самом деле умер, не так ли? А того человека, что живет сейчас под этим именем, в действительности зовут Жак Гаро?
Соливо пожал плечами.
— И именно он заплатил вам деньги за убийство Люси Фортье и ее матери, Жанны Фортье?
Овид молчал. Следователь поднялся; на лице его не мелькнуло и тени того гнева, что закипал в душе.
— Прикажите увести этого человека, — сказал он, — и пусть его поместят в одиночную камеру.
— Отлично! Вот и славненько! — издевательски произнес Овид. — В одиночной камере я хоть отосплюсь. Это меня вполне устраивает! До свидания, господа!
Начальник полиции дал знак жандармам, и они увели задержанного.
— Этот человек — закоренелый бандит! — воскликнул следователь.
— Если я правильно разгадал его мысли, — сказал начальник полиции, — то дома у него мы обнаружим документы, способные не хуже него самого внести ясность в это дело… Итак, господин следователь, что вы думаете предпринять в отношении Поля Армана?
— Я полагаю, что, прежде чем действовать, следует добиться от Соливо полного признания. Сейчас он все еще во власти того опьянения… И было бы легкомыслием с нашей стороны принять слишком уж всерьез его слова и брошенные им обвинения… Давайте-ка сначала устроим обыск у него дома…
Начальник поклонился, затем спросил:
— Господин следователь, вы хотите устроить обыск по адресу, указанному Соливо, сегодня же ночью? У нас есть дежурные кареты, так что в половине первого мы можем уже быть на улице Клиши.
— Хорошо, поехали!
Поль Арман, выйдя из ресторана, двинулся по улице Ром; Рауль Дюшмэн следовал за ним по пятам. Полчаса отец Мэри бродил по улицам, а ровно в девять остановился перед серой дверкой в садовой стене и дернул за звонок; веселый звон колокольчика разнесся по саду. Дюшмэн был совсем рядом — он затаился в подворотне.
Никто не открывал. Поль Арман стоял в растерянности, размышляя о том, что же кроется за отсутствием Овида; однако, не имея ни малейших оснований предположить, что полученная им телеграмма таит ловушку, решил подождать и принялся разгуливать вдоль садовой стены.
Рауль наблюдал, как он ходит в свете газовых фонарей, все больше, судя по всему, нервничая по мере того, как время бежит. Чтобы не привлечь чем-нибудь его внимание, молодой человек вышел из своего укрытия и устроился на террасе кафе неподалеку. А миллионер, явно все больше и больше раздражаясь, продолжал ходить, словно маятник.
Часы пробили десять. Поль Арман вновь подошел к двери и долго дергал за колокольчик; затем — уже почти в ярости — вновь заметался по тротуару. Дюшмэн хихикал себе под нос, наблюдая, как инженер, постепенно накаляясь, вот-вот буквально лопнет от гнева. Прошел еще час. Пробило одиннадцать. Поль Арман выругался так громко, что Раулю было слышно; затем молодой человек увидел, как миллионер двинулся в сторону площади Клиши.
