Элизабет Джордж - Всего одно злое дело
Ажар сдвинул брови, как бы говоря: а это здесь при чем? Он не сразу ответил, так как в этот момент синьора Валлера принесла кофе и тарелку с выпечкой в виде шариков, покрытых сахарной пудрой. Сальваторе взял один шарик и положил в рот, ожидая, пока тот растает. Синьора Валлера налила кофе из высокого керамического кофейника. Когда она ушла, Ажар сказал:
– Non capisco, Ispettore[336]. – И стал ждать разъяснения.
– Мне интересно, была ли у вас злость на эту женщину за все то горе, которое она вам причинила, – пояснил Сальваторе.
– Все мы причиняем друг другу горе, – сказал Ажар. – И у меня нет к этому иммунитета. Но, мне кажется, она и я, мы простили друг друга. Хадия была – и есть сейчас – важнее, чем какие-либо обиды между мной и Анжелиной.
– То есть обиды все-таки были? – Ажар кивнул. – Но пока вы были здесь, они не возникали? Вы ее не обвиняли? И не было никаких встречных обвинений с ее стороны?
Биргит запнулась на словах встречные обвинения, но после консультации с карманным словарем продолжила. Ажар сказал, что речи о встречных обвинениях не было, после того, как Анжелина поняла, что он не имел никакого отношения к похищению их дочери, хотя пришлось потратить много времени, чтобы убедить ее в этом. Им пришлось посетить его бывшую жену и детей, а ему – еще и представить доказательства того, что он находился в Берлине в момент похищения Хадии.
– Ах, да. Берлин, – сказал Сальваторе. – Конференция, vero?
Ажар снова кивнул. «Это была конференция микробиологов», – пояснил он.
– И много было народа?
– Человек триста.
– Скажите, а чем занимается микробиолог? Вы уж простите мне мое невежество. Мы, полицейские… – Сальваторе улыбнулся с сожалением. – Дело в том, что наша жизнь проходит в очень узких рамках, понимаете?
Он высыпал пакетик сахара в свой кофе и взял еще одно пирожное, отправив его в рот, как и первое.
Ажар объяснил, хотя и не очень поверил в невежество Сальваторе. Он рассказал о группах, в которых преподавал, о дипломниках и аспирантах, с которыми работал, об исследованиях, которые проводились в его лаборатории, и о статьях, которые он публиковал по результатам этих исследований. Профессор также рассказал о своих коллегах и конференциях, в которых принимал участие.
– Эти микробы, – сказал Сальваторе, – мне кажется, они могут быть опасны.
Ажар объяснил, что микробы бывают разные. Некоторые из них абсолютно безвредны.
– Но ведь люди не изучают безвредные микробы? – спросил Сальваторе.
– Я не изучаю.
– А как же защитить себя от них? Это должно быть очень важно, нет?
– Когда ученый работает с опасными микробами, существует много степеней защиты, – объяснил Ажар. – Все лаборатории отличаются друг от друга, в зависимости от того, что в них изучают. Те, в которых изучают наиболее опасные штаммы, имеют больше степеней защиты.
– Si, si. Capisco. Но позвольте мне спросить, а для чего вообще нужно изучать такие опасные микроорганизмы, как эти микробы?
– Чтобы понять, как они мутируют. – ответил Ажар. – Чтобы выработать методы лечения, в случае если человек заразится ими. Увеличить время ответа при поиске источника заражения. Существует множество причин для их изучения.
– Так же, как существует множество видов этих микробов?
– Да, – согласился Ажар. – Как звезд во вселенной, и все они постоянно мутируют.
Сальваторе задумчиво кивнул, налил себе еще кофе из керамического кофейника и предложил Биргит и Ажару. Биргит согласилась, Ажар отказался. Он постукивал пальцами по краю своей чашки и смотрел поверх головы инспектора на дверь комнаты. За ней раздавался быстрый и веселый разговор Хадии. Она говорила по-итальянски. «Дети, – подумал пакистанец, – очень быстро схватывают иностранные языки».
– А в вашей лаборатории, Dottore? Что вы в ней изучаете? И она… как вы сказали? Биоопасна?
– Мы изучаем эволюционную генетику инфекционных заболеваний, – ответил Ажар.
– Molto complesso[337], – пробормотал инспектор.
Для этого перевода было не нужно.
– Действительно сложно, – согласился Ажар.
– А в этой вашей биоопасной лаборатории вы отдаете предпочтение каким-нибудь отдельным микробам, Dottore?
– Стрептококкам, – ответил Ажар.
– И что же вы делаете с этими стрептококками?
В этот момент пакистанец задумался, еще раз сдвинув брови. Он объяснил задержку, сказав:
– Простите. Сложно свести все, что мы делаем, до уровня, понятного непосвященному.
– Certo. Ma provi, Dottore[338], – согласился Сальваторе.
Ажар так и сделал, после минутного размышления.
– Наверное, самым простым будет сказать, что мы участвуем в процессе, который позволит нам ответить на вопросы, связанные с микробом.
– Вопросы?
– О его патогенезе, передаче, вирулентности, развитии, мутациях… – Ажар остановился, давая Биргит возможность перевести сложные термины на итальянский.
– И для чего это делается? – спросил Сальваторе. – То есть для чего это делается в вашей лаборатории?
– Ну, мы изучаем, как мутации влияют на вирулентность микробов.
– Другими словами, как мутации делают микроб еще более опасным.
– Правильно.
– Как мутации делают микроб возможным убийцей.
– Ну, можно и так сказать.
Сальваторе опять задумчиво кивнул. Он молча изучал Ажара. Молчание продолжалось дольше, чем требовала обстановка. Это, несомненно, подсказало пакистанцу, что что-то происходит. А так как паспорт у него уже отобрали, то этим чем-то была, по-видимому, смерть матери его дочери и возможная связь этой смерти с его собственной работой.
– Вы задаете мне эти вопросы по какой-то причине, старший инспектор, – с видимой осторожностью сказал Ажар. – Могу я узнать, по какой?
Вместо ответа Сальваторе спросил:
– Что происходит с этими вашими микробами, если их перевозят, Dottore? Я имею в виду, что с ними произойдет, если их перевезти из одного места в другое?
– Это зависит от того, как их перевозить, – сказал Ажар. – Но я не понимаю, с чем связаны эти вопросы, старший инспектор Ло Бьянко.
– То есть перевозить их можно?
– Да, можно. Но опять-таки, старший инспектор, вы задаете мне эти вопросы, потому что…
– Почки практически здоровой женщины вдруг отказывают, – перебил Сальваторе. – Для этого должна быть причина.
В ответ Ажар не сказал ничего. Он был недвижим, как статуя, так, как будто всякое движение могло выдать какую-то его тайну.
– Поэтому мы и попросили вас задержаться на некоторое время в Италии, – продолжил Ло Бьянко. – Может быть, вам нужен англоговорящий адвокат? Может быть, надо найти кого-нибудь, кто бы присмотрел за Хадией в случае…
– Я сам позабочусь о своей дочери, – резко оборвал его Ажар. Но он сидел так напряженно на своем стуле, что Сальваторе мог представить, как напрягается каждый мускул его тела, когда он возвращается к вопросам старшего инспектора, своим правдивым ответам и совету нанять avvocato.
– Я бы посоветовал вам, Dottore, – аккуратно сказал Сальваторе, – быть готовым к любым возможным последствиям нашей сегодняшней беседы.
Ажар поднялся и тихо сказал:
– Я должен пройти к дочери, инспектор Ло Бьянко. Я обещал ей, что мы купим цветы и отвезем их на могилу ее матери. Я должен выполнить свое обещание.
– Как сделал бы на вашем месте любой хороший отец, – подтвердил Сальваторе.
Челси, Лондон
Великолепный майский день заставил Линли пожалеть, что у него не открытый автомобиль, когда он ехал по набережной реки. Были и другие пути добраться до Челси из Нового Скотланд-Ярда; однако ни один из них не мог похвастаться красотами, которые предлагали в такой день сначала Миллбанк, а затем Гросвенор-роуд: деревья, покрытые молодой весенней зеленью, еще не тронутой городской пылью, грязью и смогом; бегуны, трусящие по широким тротуарам вдоль русла реки; баржи на реке и экскурсионные корабли, направляющиеся к Тауэрскому мосту или Хэмптон-корт. Сады были просто великолепны с обновленной травой и новой весенней растительностью. «Хороший день для того, чтобы почувствовать себя живым», – подумал он. Он глубоко вздохнул и почувствовал себя на секунду в полной гармонии с миром.
Все было совсем по-другому всего несколько минут назад, когда Томас доложил Изабелле Ардери о телефонном звонке от Сальваторе Ло Бьянко. Ее первой реакцией было: «Боже, все это запутывается все больше и больше, Томми», после чего она встала из-за стола и принялась мерить шагами кабинет. На втором круге суперинтендант закрыла дверь, чтобы кто-то случайно их не побеспокоил.
То, что ее мысли были в полном беспорядке, было для нее нехарактерно. Линли ничего не сказал, а просто ждал, что же произойдет дальше. Дальше последовало: «Мне нужно глотнуть свежего воздуха, как и тебе», а его предостерегающее: «Изабелла» было встречено: «Я сказала свежего воздуха, ради всего святого. Сделай одолжение и проводи меня, или ты хочешь найти меня к вечеру здесь на полу с бутылкой водки в руках?» Томас удивился, насколько хорошо она его знала, и сказал: «Конечно. Прости».
