Фаина Раевская - Пятнадцать суток за сундук мертвеца
— Да-а, вот это принц!
— Тебя послушать, так кругом одни принцы! — разозлилась я. — И Коля, и Гена… Ты как хочешь, а лично я от этих «прынцев» уже ничего хорошего не ожидаю. Мало тебе одного…
— Как ты можешь, Афанасия! — встала Клавка на защиту любимого. — Твой Коля ни в какое сравнение не идет с Геннадием. И потом, живое к живому, прах к праху…
Я задумалась, пытаясь понять, что имела в виду Клавдия, говоря о прахе, но внезапно остановилась посреди дороги как вкопанная.
— Ты чего? — опешила Клюквина.
— Клава, это Гена! — деревянным голосом проскрипела я.
— Гена, а это Клава! — хохотнула ехидная сестрица.
— Мне кажется, на свидание в парк должен был явиться Гена.
Сестра удивленно заморгала.
— Смотри, что получается, — пустилась я в объяснения. — Тот Гена, с которым мы встретились, оказался вовсе не Геной, а Николаем. А должен был прийти этот Гена. Но по каким-то причинам не смог и прислал вместо себя Колю. Ну, а Коля, чтоб не путаться самому и не путать нас, так и остался Геной! Все очень просто! Ты поняла?
Клавдия уважительно смотрела на меня примерно с минуту, а потом честно призналась:
— Нет. Вернее, я поняла, что Коля — это не Гена, а Гена — не Коля. Только это было давно, еще когда мы покойного Колю домой везли…
Я всерьез разозлилась на сестру. Мне-то казалось, что мои выводы тонки и безукоризненны с точки зрения женской логики. А может, у Клюквиной мужской склад ума? Ведь давно известно, что женщины думают двумя полушариями мозга, а мужчины — всего одним. Я уже открыла рот, чтобы попенять Клавке на ее бестолковость, но она меня перебила:
— Не сходится…
— Что не сходится? — не поняла я.
— Перед тем как прийти на свидание в парк, я встречалась с твоим Колей. Он представился как Гена.
— Ну и что? — пожала я плечами. — Может, он хотел признаться в невольном обмане, когда пришел в парк, да не успел!
Клюквина внимательно посмотрела на меня и неожиданно заявила:
— Знаешь, Афоня, ты напоминаешь мне море на корабле.
— Своей красотой? — я кокетливо провела рукой по волосам.
— Нет. От тебя меня тоже тошнит.
Я обиделась и до самого дома не проронила ни слова. Зато в родных стенах уединилась с Тырочкой и в красках живописала ей свои сегодняшние приключения и переживания. Мои переживания оставили черепашку равнодушной, зато рассказ о диковинных рыбках заинтересовал молчаливую подругу. Она даже восторженно шевельнула два раза своими ножками. Клавдия была тиха, задумчива и рассеянна до безобразия. Вместо полноценного ужина она раскрыла пачку банальных пельменей. Причем вместо соли она сыпанула в кипящую воду сахар и долго его размешивала, глядя в пустоту. Пришлось мне отстранить ее от обязанностей кухарки и самой варить пельмени. Я даже рискнула достать с антресолей квашеную капусту, порезать туда лучок и заправить это чудо нерафинированным подсолнечным маслом. В мирное время подобная самостоятельность могла обернуться мини-скандалом. Капусту Клюквина запасала на зиму. Сейчас же мои партизанские действия остались без внимания. Признаться, я всерьез обеспокоилась. Оказалось, зря. Пока Клавка отстраненно жевала ужин, я изобретала способы отвлечения сестры от любовных грез. Ничего стоящего в голову не приходило. Я окончательно расстроилась и брякнула первое, что пришло на ум:
— Мне кажется, что убить должны были не Колю, а Гену.
Клюквина перевела на меня встревоженный взгляд и обеспокоенно спросила:
— Ты это серьезно?
— Конечно, — уверенно кивнула я. — Убийца знал, что в Таганский парк должен был прийти Гена, знал, где он будет ожидать девушку, а вот в лицо он Гену, скорее всего, не знал. Поэтому перепутал Геннадия с Коленькой… А дальше ты знаешь. Спрашивается, за что хотели убить Гену? В общем, Гена твой — тот еще перец! Так что ты завязывай пока грезам предаваться. Лучше ошибиться сейчас, чем слезы лить потом.
Клавдия внимательно выслушала меня, недолго поразмышляла и согласилась:
— В чем-то ты, Афоня, права. Но как же тяжело, когда разбиваются мечты и сердце.
— Это точно, Клавочка, — поддакнула я. — А мне-то каково?! Соломенная вдова, да и только!
Мы с сестрой одновременно всхлипнули, порывисто обняли друг друга и какое-то время хныкали, оплакивая нелегкую женскую долю.
Внезапно ожил мой мобильник. Я мгновенно успокоилась и испуганно посмотрела на Клавку.
— Кто это? — пискнула она.
— Не знаю. И знать почему-то не хочу…
Телефон продолжал настойчиво трезвонить.
— Ответь, Афоня! — велела Клюквина. — Не съест же он тебя, в конце концов!
Не могу сказать, что полностью разделяла ее мнение, но трубку послушно взяла. На определителе высвечивался совершенно незнакомый номер. Это внушало серьезные опасения.
— Алло? — дрожа всем телом, произнесла я.
— Афанасия Сергеевна? — уточнил мужской голос, показавшийся мне смутно знакомым.
— Ага… — слабо отозвалась я, впрочем, без особой уверенности, собираясь сию секунду скончаться.
— Александр Михайлович беспокоит…
Я облегченно перевела дух и уже более твердым голосом сказала:
— Слушаю вас, Александр Михайлович.
— Мне бы хотелось с вами встретиться. Дело сугубо личное и архиважное. Можно я к вам сейчас приеду?
— Да, да, разумеется, — пролепетала я, терзаемая тяжелыми предчувствиями. — Мой адрес…
— Я знаю, — перебил Александр Михайлович. — Буду через полчаса.
Он отключился, а я оторопело уставилась в темноту за окном. Клавдия нетерпеливо пописки-вала, не решаясь заговорить первой. В такой нервной обстановке прошло несколько минут.
— Афанасия, — нарушила молчание Клавка, — средневековая инквизиция бледнеет в сравнении с тобой. Скажи что-нибудь, а?
— Сейчас Александр Михайлович приедет, — не отрываясь от окна, объявила я.
— Это который мент? — уточнила Клюквина.
Вместо ответа я лишь тяжело вздохнула.
— Афоня, мне это не нравится, — тревожно заговорила сестра. — Мы обратились к нему с пустяковой просьбой, а тут вон как все оборачивается! Чего ему от тебя надо, спрашивается?
Вопрос был риторический, поэтому я трагически молчала.
— А вдруг он репортаж по телевизору видел?! Ну, тот, в котором нас разыскивали? — продолжала строить предположения Клавка.
— И что?
— А то! Подозрительно уж очень: сперва ты звонишь этому Михалычу, просишь узнать адрес владельца мобильника, а спустя какое-то время его находят в собственной ванной с перерезанным горлом. А во дворе дома еще один покойничек остывает… Не знаю, как твоему Михалычу, мне бы это точно не понравилось!
— Клавочка, — после недолгого молчания обратилась я к сестре, — как ты думаешь, он нас арестует?
— Факт! — уверенно отозвалась она и обвела глазами помещение, словно прощалась с родными стенами. — Иначе, зачем бы ему приезжать к нам?
Я обреченно вздохнула и поплелась собирать вещи.
«Вот ведь, как все обернулось! — размышляла я, пакуя сумку. — Говорила ж Клавке, не надо меня сватать за кого ни попадя. Не послушалась — и вот результат. И самое обидное: мы ни в чем не виноваты. Да разве ментов это интересует? У нас в стране половина заключенных невиновны, а сидят как миленькие. Кто будет с нами возиться? Эх, лучше б мы деньги на толкового адвоката потратили, а не на центр здоровья! Глядишь, срок бы и скостили. А интересно, сколько все-таки нам светит?»
Звонок в дверь прервал поток моих невеселых мыслей. Готовясь к самому худшему, я поплелась открывать.
На пороге стоял Александр Михайлович и смущенно улыбался.
— Вы один? — удивилась я.
Гость улыбаться перестал и украдкой оглянулся.
— Один… — несколько растерялся он, убедившись, что площадка перед квартирой пуста.
«Конечно, — с горечью подумала я, — с нами и один справится, чего ж группу захвата зря беспокоить!»
— А в чем, собственно, дело? Где Афанасия Сергеевна? — возвысил голос Александр Михайлович.
— Что значит, где? — я удивленно поморгала. — Здесь она, то есть…
Михалыч нетерпеливо перебил:
— Вот и позовите ее!
У меня возникло ощущение, что кто-то из нас двоих сошел с ума. Александр Михайлович, будучи братом одной из наших учительниц, довольно часто появлялся в школе. Мужчин, сами знаете, в школах мало, а живого общения с противоположным полом хочется. Особенно на банкетах, праздниках, вечеринках, да и рабсила в таких случаях лишней не бывает. Вот и старались училки, как могли: тащили братьев, племянников, знакомых и мужей (у кого они имелись, разумеется). Впрочем, мужья особым спросом не пользовались и вскоре отпали за ненадобностью. Так что стоявшего передо мной посетителя я видела не раз и теперь была твердо уверена, что это именно Нинкин братец. Да и трудно не признать такого видного товарища: под два метра ростом, косая сажень в плечах… А вот черты лица у него были утонченные, я бы даже сказала, аристократические. Больше всего мне нравились полоска тоненьких усиков, сливающаяся с бородкой идеальной формы, и очаровательные ямочки на щеках. Как все большие сильные люди, Александр Михайлович стеснялся своей силы и боялся ненароком что-нибудь сломать или кого-нибудь нечаянно зашибить. Однажды он пригласил меня на танец. Не знаю, что испытывал партнер, но мне казалось, что я зажата стальными тисками, что еще чуть-чуть, и мои ребра превратятся в пыль. Я терпела и натянуто улыбалась куда-то в область желудка. Сейчас, глядя на мужчину в полумраке коридора, я не сомневалась, что передо мной именно Александр Михайлович.
