Дик Фрэнсис - Смерть на ипподроме (Кураж, Нерв)
— Сегодня утром я поставил на Образца сотню.
Расположение участников скачки все время менялось, и я сосредоточился на том, чтобы удержать Образца на четвертом месте в группе из двенадцати всадников. Больше отставать было нельзя — иначе под конец лошади придется слишком напрягаться. Выдвигаться вперед тоже не следовало — тогда не видно, хорошо или плохо идут остальные. Образец передвинулся на третье место, прыгнув через предпоследнее препятствие, и шел еще без всякого напряжения. Перед последним барьером я вывел коня на край скаковой дорожки, чтобы у него был ясный обзор, и подбодрил его. Он тут же прибавил шагу и перед препятствием так рано взвился в воздух, что я испугался: не приземлится ли он прямо на барьер. Но я недооценил его силу. Он приземлился в нескольких ярдах по ту сторону и, не теряя скорости, понесся к финишу.
Одну из двух лошадей, шедших впереди, мы опередили в воздухе, прыгая через забор. Теперь перед нами оставался только каштановый жеребец. Только фаворит, избранный критиками, публикой, газетами. Ничего зазорного быть побежденным им.
Я сжал коленями бока Образца и два раза легонько ударил его хлыстом. А ему нужен был лишь этот сигнал, чтобы, собрав все силы, постараться выйти вперед. Он вытянул шею, выровнял шаг. Я почти стоял, обхватив коленями его загривок и, двигаясь в одном ритме с ним, держал в руке хлыст, чтобы не испугать коня. В пяти шагах от финиша он на голову обошел каштанового жеребца и пришел первым.
Я был так измотан, что едва смог отстегнуть седло. В загоне, где расседлывают победителей, царило оживление.
Все улыбались мне, говорили какие-то комплименты. Но я настолько ослабел и устал, что даже не мог порадоваться своему успеху.
Ни одна скачка еще не выматывала меня так сильно. Но ни одна еще и не давала так много.
Лорд Тирролд и Эксминстер были, к моему удивлению, почти подавлены.
— Это удивительное животное! — с жаром воскликнул я.
— Да, — подтвердил лорд Тирролд, — это так. — И похлопал Образца по темной вспотевшей шее. Эксминстер сказал:
— Не болтайтесь тут зря, Роб. Идите взвесьтесь. У вас нет времени, вы заняты в следующей скачке. И в той, что за ней. — Я уставился на него. — Ну а чего же вы ждали? Пип, видимо, на месяцы вышел из строя. Я пригласил вас быть вторым жокеем: вам придется заменять его, пока он не вернется.
Тик-Ток заметил:
— Некоторым удается вылезти из бочки с дерьмом, благоухая лавандой! — Он ждал, пока я переоденусь. — Шесть недель назад ему приходилось клянчить для себя скачки. Его пригласили на телевидение, как неудачника, а в субботу во всех газетах появились статьи про него. И вот перед нами обычная волынка — превращение начинающего в звезду первой величины. Три победы в один день! Вот это кураж!
Я улыбнулся ему:
— То, что взлетает, должно упасть. Тебе еще придется подбирать обломки, — и внезапно предложил: — Пошли, повидаем Пипа.
Нас подвезли до больницы в санитарной машине. Мы видели его всего несколько минут: на ноге — шина, одеяла натянуты до подбородка. Бойкая санитарка не велела тревожить больного — его уже подготовили к операции.
Мы только и успели сказать ему: «Привет!» Тип был ужасно бледен, глаза затуманены, но он все же спросил слабым голосом:
— Кто выиграл главную скачку? Вы?
Я кивнул, почти извиняясь. Он едва заметно улыбнулся:
— Ну теперь вам придется много ездить.
— Я буду держать их тепленькими к вашему возвращению.
Вы ведь скоро вернетесь.
— Проклятых три месяца, — он закрыл глаза. — Три проклятых месяца!
Возвратилась сестра с каталкой, и нам предложили уйти. Мы подождали в холле и видели, как санитары провезли Пипа в лифт.
— Он месяца четыре проканителится, — сказал Тик-Ток. — И придет в норму к марту, к Челтенхэму. Как раз, чтобы снова заграбастать всех лошадей и не дать тебе участвовать в скачке Чемпионов и в борьбе за Золотой Кубок.
— Это будет только справедливо, — ответил я. — А до тех пор все что угодно может случиться.
Думаю, Эксминстеру не сразу удалось убедить некоторых владельцев лошадей, что я способен заменить Пипа. Во всяком случае мне приходилось скакать не на всех лошадях из его конюшен. Особенно в первое время. Но проходили недели, я не делал непростительных ошибок, и жокеев со стороны стали приглашать все меньше и меньше. Я привык постоянно видеть свою фамилию на табло, участвовать в трех-четырех скачках в день, возвращаться в свою берлогу измотанным телесно и душевно, но наутро просыпаться полным сил и энергии. Я даже как-то притерпелся к победам. Для меня не стало таким уж важным событием расседлываться в загоне для победителей, беседовать с восхищенными владельцами лошадей, натыкаться на свои фото в спортивных газетах.
Я стал зарабатывать кучу денег, но тратил их при этом очень осторожно: подспудно все время маячила мысль, что все это процветание — временное.
И все-таки мы с Тик-Током решили купить на паях машину. Это был подержанный «мини-купер» кремового цвета, который при дальних поездках расходовал галлон бензина на сорок миль и свободно выдерживал скорость в семьдесят миль.
— Теперь нам не хватает леопардовых шкур на сиденьях да пары блондинок, и нас не отличишь от парней с рекламных картинок в «Сплетнике», — заявил Тик-Ток, когда мы протирали свою маленькую машинку.
Он поднял капот и, наверное, в десятый раз взглянул на мотор, который был вычищен до блеска.
— Отличная конструкция, — воскликнул он любовно.
Это приобретение значительно облегчило нам жизнь, и через две недели я уже не мог себе представить, как мы обходились без нее.
Тик-Ток держал машину у дверей своей квартиры, рядом с конюшнями, где он служил, и заезжал за мной в тех случаях, когда сам Эксминстер не подвозил меня.
Скаковые поезда курсировали теперь без нашей финансовой поддержки, а мы, рассекая декабрьский сумрак, мчались домой в своем уютном домике на колесах.
Но покуда боги сваливали на мою голову целое состояние, другие зарабатывали плохо. Грэнт не стал объясняться и даже не извинился за то, что стукнул меня по носу. Но так как он вместе с тем перестал брать мои вещи, я, пожалуй, ничего не имел против этой игры в молчанку. Вулкан ярости, клокотавший внутри него, держал все его тело в постоянном напряжении, а губы плотно сжатыми. Он не выносил даже случайных прикосновений и угрожающе оборачивался, если кому-нибудь случалось налететь на него. А так как почти всегда мое место в раздевалке было рядом с ним, избежать этого при нашей теснотище было невозможно. И каждый раз он окидывал меня взглядом, полным бешенства.
Он вообще перестал говорить — со всеми. Тренеры и владельцы лошадей не могли заставить его ни вступить в обсуждение предстоящей скачки, ни объяснить, что произошло после нее. Он молча выслушивал приказания и уходил, предоставляя тренеру возможность наблюдать скачку в бинокль и делать выводы. И когда уж он открывал рот, его замечания были так перегружены непристойностями, что даже закаленным обитателям раздевалки становилось не по себе.
Как ни странно, но испортившийся характер Грэнта не повлиял на его мастерство. Ездил он так же грубо и яростно, как прежде. Но начал вымещать свою злобу на лошадях. В течение ноября он дважды получал замечания от распорядителей за «неумеренное пользование хлыстом». Лошади возвращались после скачек со свежими рубцами на боках.
А в мой адрес извержение его вулкана произошло холодным днем в Варвике, на стоянке жокейских и тренерских машин. После победы в последней скачке я был приглашен в бар одним из моих друзей-фермеров, восторженным владельцем лошади. Тик-Ток отправился на другой ипподром, и машина была у меня. Стоянка почти пустовала. Я направился к «мини-куперу», улыбаясь, довольный своей последней победой. Грэнта я заметил, только когда подошел к нему вплотную.
Заднее колесо его машины лежало на траве, окруженное набором инструментов. Домкрат поддерживал ось его черной машины, а он стоял на коленях с запасным колесом в руках.
Он решил, что я смеюсь над его проколом. Лицо Грэнта исказилось от неуправляемой ярости. Он нагнулся и схватил рычаг для заправки шин.
— Давайте, я помогу вам сменить колесо, — предложил я мягко. Вместо ответа он отступил на шаг, размахнулся и стукнул рычагом в заднее стекло «мини-купера». Стекло разбилось. Я жутко разозлился и двинулся к Грэнту, чтобы спасти свою драгоценную собственность от дальнейшего разрушения.
Глядя на меня в упор, он снова поднял рычаг.
— Брось! — благоразумно сказал я, застыв на месте. Нас разделяло всего фута четыре. В ответ он посоветовал мне проделать нечто, совершенно невозможное с биологической точки зрения.
— Не будь ослом, Грэнт, — сказал я. — Брось эту штуку и давай сменим твое колесо.
— Ты тра-та-та, — ответил он непристойностью. — Ты отнял у меня место!
