Robert van Gulik - Поэты и убийство
Юлань бросила столицу ради Сечуани, где на деньги, полученные от Вэня в качестве прощального подарка, купила себе прекрасную усадьбу. Там она осела со служанками и певичками, и ее дом вскоре стал средоточием умственной и художественной жизни далекой провинции. Она одаривала своими ласками только тщательно отобранных поклонников, всегда бывших либо крупными писателями, либо высокопоставленными чиновниками, которые преподносили ей дорогие подарки. В этом месте начальник Ло не смог удержаться от цитирования известной строчки: «Каждое из ее стихотворений ценилось в тысячу унций золота». Ло также упомянул, что у Юлани было много близких подруг, и некоторые из ее лучших стихотворений посвящены им. Вывод напрашивался сам собой, особенно после сообщения, что Юлань через пару лет была вынуждена оставить Сечуань из-за осложнений, возникших в связи с одной из ее учениц, дочерью местного начальника округа.
Покинув Сечуань, поэтесса в корне изменила свой образ жизни. Она приобрела монастырь Белой Цапли, небольшую даосскую кумирню в красивейшем Озерном уезде, и провозгласила себя даосской монахиней. При себе она сохранила только одну служанку, к ней не допускался ни один мужчина, и она сочиняла только духовные стихи. Она всегда так же легко тратила деньги, как и приобретала, и, уезжая из Сечуани, выплатила всем многочисленным своим слугам невероятные деньги за потерю работы. Оставшиеся средства были вложены в монастырь Белой Цапли. Но ее продолжали считать зажиточной женщиной, потому что местная знать щедро платила ей за уроки, которые она давала ее дочерям. Здесь составленная Ло биография заканчивалась. В конце страницы он написал: «Пожалуйста, смотрите прилагаемые судебные документы».
Судья Ди быстро перелистал пачку юридических бумаг. Его натренированному взгляду понадобилось немного времени, чтобы Оценить основные факты. Два месяца назад, в конце весны, в монастырь Белой Цапли ворвались стражники местного Ямыня и принялись копать под вишневым деревом в саду за домом. Они выкопали обнаженное тело семнадцатилетней служанки Юлани. Вскрытие показало, что она умерла всего три дня назад от жестокой порки. Юлань была задержана и обвинена в гнусном убийстве. Она презрительно отвергла обвинение. Тремя днями раньше, утверждала она, служанка попросила на неделю отпустить ее, чтобы посетить стариков родителей, и уехала, приготовив для своей хозяйки вечерний рис. Тогда-то поэтесса и видела ее в последний раз. После еды она отправилась одна на длинную прогулку по берегу озера. Когда она вернулась за час до полуночи, калитка сада была взломана, а после проверки увидела, что из монастырской кумирни пропали два подсвечника. Юлань напомнила начальнику уезда, что тем же утром сообщила о краже в Ямынь. Она высказала мысль, что служанка вернулась в монастырь, где что-то забыла, и застала грабителей. Те заставляли ее сказать, где прячет деньги хозяйка, и под пыткой она умерла.
Вслед за тем начальник уезда заслушал свидетелей, которые показали, что поэтесса и служанка часто ссорились, и что иной раз они по ночам слышали вопли служанки. Хотя монастырь расположен в редко посещаемом месте, несколько бродячих торговцев проходили мимо той страшной ночью, но не видели и следа воров или бродяг. Начальник уезда заявил, что оправдания Юлани – это сплошная ложь, обвинил ее в том, что она сама сломала калитку и бросила подсвечники в колодец. Ссылаясь на ее беспутное прошлое, он уже намеревался потребовать для нее смертного приговора, но тут по соседству вооруженные грабители ворвались в крестьянское хозяйство и на куски изрубили крестьянина и его жену. Начальник уезда отложил вынесение приговора по делу Юлани и послал своих людей на поимку разбойников, которые могли бы подтвердить правдивость предложенной Юланью версии. Тем временем весть об аресте известной поэтессы разнеслась широко, и начальник округа приказал передать дело в его собственный суд.
Проведенное окружным начальником энергичное расследование – а он был поклонником поэзии Юлани – выявило два обстоятельства, говорящие в ее пользу. Во-первых, всплыло, что годом раньше начальник уезда ухаживал за Юланью, но был отвергнут. Тот признал, что так и было, но отрицал какое бы то ни было влияние этого обстоятельства на его подход к делу. Он получил анонимку, утверждавшую, что под вишневым деревом захоронен труп, и счел долгом проверить обвинение. Тем не менее, начальник округа постановил, что уездный судья был настроен предубежденно, и отстранил его от исполнения обязанностей. Во-вторых, военная полиция захватила грабителя, который еще недавно входил в банду, совершившую нападение на крестьянское хозяйство. Он заявил, что их главарь говорил о том, что в монастыре у поэтессы много золота, и добавил, что стоило бы как-нибудь туда заглянуть. Это вроде бы подтверждало версию Юлани об убийстве. На основании этих фактов начальник округа передал дело в суд провинции, со своей стороны рекомендуя оправдание.
Губернатор, засыпанный письмами в защиту поэтессы от высокопоставленных особ всей империи, уже собирался вынести оправдательный приговор, когда появился молодой водонос из Озерного уезда. Сопровождая дядю в поездке к родным могилам, он несколько недель отсутствовал. Он был дружком служанки и сообщил, что та ему часто жаловалась, будто хозяйка пристает к ней и бьет, если ей отказывают. Подозрения губернатора окрепли еще больше после того, как оказалось, что служанка была девственницей. Он рассуждал, что если разбойники убили служанку, то прежде ее обязательно бы изнасиловали. По его требованию военная полиция обшарила весь край в поисках разбойников, напавших на крестьянский двор, потому что их показания имели бы первостепенное значение. Но все попытки выследить шайку были тщетны. Не удалось найти и автора анонимки. Губернатор решил избавиться от столь тайного дела и передал его в имперский суд.
Судья Ди захлопнул папку и, встав из-за стола, вышел на галерею. Прохладный осенний ветерок шелестел бамбуковой листвой на каменной горке, предвещая чудесный вечер.
Да, его коллега прав. Дело действительно влекло. Точнее, тревожило. Начальник Ло описал его как чисто теоретическую головоломку. Но, конечно, его лукавый друг прекрасно знал, что оно станет для него, судьи, личным вызовом. А встреча с самой поэтессой кровно связала его со всем, что с ней случилось. Непосредственно поставило перед вопросом: виновна или невиновна?
Заложив руки за спину, судья принялся расхаживать по галерее. В его распоряжении имелись только сведения из вторых рук. Вдруг перед его внутренним взором предстало некрасивое, жабье лицо могильщика. Странный монах напомнил ему, что для поэтессы вопрос стоял о жизни или смерти. Он смутно ощущал неловкость, тревогу, его одолевали необъяснимые дурные предчувствия. Может быть, он освободился бы от смутной неуверенности, если бы опять схватился за папку и вновь просмотрел все устные показания свидетелей. Было еще меньше пяти часов, так что у него оставалось по крайней мере два часа перед ужином. Но почему-то не хотелось возвращаться к изучению судебных документов. Он подумал, что отложит эту работу до тех пор, пока за ужином не поговорит с поэтессой. Тогда же он выслушает и то, что академик с поэтом скажут Юлани, попытавшись оценить их отношение к ее вине. Веселая вечеринка, обещанная коллегой, приобрела мрачное значение суда, обсуждающего смертный приговор. В нем зашевелилось ощущение надвигающейся опасности.
Пытаясь рассеять эти тяжелые предчувствия, он снова задумался об убийстве студента Суна. Запутанное дело. Судья участвовал в осмотре места преступления, но сейчас не мог ничего предпринять и целиком зависел от того, что удастся раскопать людям Ло. И здесь ему приходилось довольствоваться сведениями из вторых рук.
Судья Ди вдруг замер. Его лохматые брови сомкнулись. У него мелькнула дерзкая мысль. Вернувшись к себе, он взял со стола тетрадку с музыкальными партитурами Суна. Помимо архивных заметок, это была единственная непосредственная связь с умершим. Снова перелистал он плотно исписанные страницы и улыбнулся. Быть может, догадка была чересчур смелой, но попытаться стоило. В любом случае это вернее, чем сидеть, вытирая пот, в этой комнате, ломая голову над заявлениями самых различных по характеру людей, которых он никогда не видел.
Судья быстро переоделся в простой синий халат. Надев на голову черную ермолку, он вышел в город с партитурой под мышкой.
Глава 8
Опускались сумерки. В переднем дворе резиденции две служанки зажигали фонари, свисавшие со стропил окружающих зданий.
Оказавшись в толпе на широкой городской улице, проходящей мимо Ямыня, судья Ди удовлетворенно вздохнул. Он был оторван от энергичного ритма жизни города, которого фактически не знал, заключен в пышной резиденции своего коллеги, и именно это и было главной причиной его раздражения. Теперь, когда он приступил к делу, его настроение сразу же поднялось. Он дал увлечь себя уличной толчее, разглядывая кричаще украшенные витрины лавок. Заметив вывеску торговца музыкальными инструментами, локтями проложил себе дорогу к двери.
