Ольга Хмельницкая - Шпион в костюме Евы
– Григорий, ты веришь в интуицию? – перебил Сергеева Владимир Евгеньевич.
– Нет, я в логику верю, – ответил капитан. – Ева никак не может провалиться. Разве что Ли Минь будет ее пытать? Но с чего бы ему это делать?
Повисла пауза, после которой полковник Рязанцев резким движением затушил бычок, надел бушлат и вышел из кабинета. Он в свою интуицию верил и поэтому не мог больше ждать.
– Ну, родители мою любимицу не очень жаловали, – ответил Чен, помрачнев. – Особенно они разозлились, когда моя красавица съела хомячка младшей сестры.
Ева внимательно слушала, хотя и не представляла, как и когда она сможет передать полученную информацию. Она также не имела понятия, являются ли эти сведения важными.
– Тебе было жаль хомячка? – задала Ева следующий вопрос.
– Нет, – ответил Чен, – не жаль. Я был рад, что моя девочка наелась досыта.
Он сидел на краю ванны, привалившись спиной к стене, и смотрел на Еву темными восточными глазами. Повисла пауза. Девушка пошевелила закованными в наручники руками, пытаясь размять затекшие конечности. От долгого сидения в ванне у нее онемели ноги и намокли джинсы.
– Твоя сестра намного младше?
– На пару лет, – отозвался Чен.
– Родители любили ее больше, чем тебя?
– Ну конечно. Но я не слишком страдал. Во всяком случае, по этому поводу.
– А по какому поводу страдал? Из-за неразделенной любви?
– Нет. Из-за того, что мои родители хотели сдать анаконду в зоопарк. Они ее боялись.
– Сдали?
– Нет, – усмехнулся Чен, – обстоятельства им не позволили.
И он снова уставился на Еву своим гипнотическим взглядом.
– Можно, теперь я спрошу? – сказал Ли Минь.
Ева вздрогнула.
– Ты полукровка?
Ершова напряглась. Наручники врезались ей в запястья. Чен приблизил свое лицо к ее и пристально заглянул девушке в глаза. А потом протянул руку и сильно дернул за волосы. Длинная светлая коса осталась у него в руках. Под париком были короткие черные шелковистые волосы.
– У тебя оливковая кожа. Я сразу заметил, что что-то не так, – пояснил он. – Русая коса диссонировала с общим обликом. Я, дорогая моя Ева, бывал во многих странах, видел тысячи людей, и сразу замечаю такие несоответствия. Кто-то из твоих родителей – с Ближнего Востока. Сирия? Иордания? Ливан? Палестина?
Ева закрыла глаза.
– Глаза лучше открыть, – холодно сказал Ли Минь, – там же цветные контактные линзы, правда?
И он засмеялся.
– А теперь расскажи, зачем тебе такой маскарад, – попросил Ли Минь Еву. – А не расскажешь, я налью в ванну очень много холодной воды. Полчаса, и вуаля! Сердце остановится.
Ева побледнела.
– Или очень горячей воды, – продолжал фантазировать Чен. – Тоже ничего приятного.
– Это не маскарад, – пожала плечами Ершова, пытаясь выглядеть спокойной и естественной, – просто мне, как и всякой девушке, хочется выглядеть красивой.
Вместо ответа Ли Минь принес в ванну сумку Евы и вытряхнул ее содержимое на пол. На кафельный пол вывалились телефон, косметика, какие-то бумаги.
Взяв мобильный, Ли Минь принялся читать телефонную книжку. Ноги Евы за это время окончательно затекли.
– Ничего интересного, – пожал плечами Ли Минь, откладывая в сторону сотовый. – Какие-то Маши, Кати, Гали и Жени. Посмотрим дальше. Ага, паспорт!
Он внимательно изучил паспорт девушки.
– Ершова Ева Хасановна, – прочитал он. – Родилась в Архангельске. Прописка… Тоже ничего интересного.
Красная книжечка полетела в сторону и шлепнулась в углу возле висящего полотенца. Ева следила за действиями Чена со все возрастающим беспокойством.
Закончив с паспортом, Ли Минь извлек из сумки помаду, пудру и тюбик увлажняющего крема производства екатеринбургской фабрики «Калина». Потом Чен методично разобрал помаду, оказавшуюся просто помадой, высыпал пудру, которая тоже не содержала ничего интересного, и принялся потрошить тюбик с кремом.
Следующим предметом, который Чен извлек из кучки вещей, была круглая щетка для обуви, аккуратно упакованная в целлофановый пакет.
– Какую только ерунду носят с собой женщины, – сказал Чен, – щетка для замшевой обуви, а у тебя сапоги – из гладкой.
– Я уже неделю забываю ее выложить, – сказала Ершова из ванны.
– Да? – переспросил Ли Минь, от которого нервозность девушки не ускользнула. – У тебя плохая память?
– Девичья.
– Ну да, ну да, – усмехнулся Чен.
Держа в руках щетку, он вынул из кармана швейцарский армейский нож и поддел пластиковую крышку щетки. Раздался щелчок. Ева закрыла глаза. Ли Минь, закудахтав от восторга, нажал на маленькую кнопку.
– Восток, Восток, я Запад! – прогудел в ванне голос капитана Сергеева, – Восток, Восток, отзовитесь!
Чен захлопнул крышку.
– «Восток», говоришь, – передразнил он.
Чен встал, откинул вещи Евы ногой в сторону, вытащил из настенного шкафчика шприц и направился к беспомощной девушке, прикованной к батарее.
Рязанцев зашел домой, снял форму, переоделся в гражданское и через полчаса уже стоял перед дверью квартиры, которую снимал Чен. На лестничной площадке было совершенно темно. Из-за двери слышались голоса. Владимир Евгеньевич прислушался. Телевизор.
«А может, я зря психую, – подумал полковник, чувствуя уже привычную тоску где-то за грудиной, – может, у нее все в порядке? Может, это дурацкая ревность, а я – старый глупый идиот».
Он постучал. Дверь распахнулась почти мгновенно. На пороге стоял Ли Минь в белой майке и белых джинсах Hugo Boss.
– Вам кого? – спросил Чен.
– Я ваш сосед снизу, – соврал Рязанцев, – нас залили. Это не вы?
– Нет, – пожал плечами Чен. – Заходите, смотрите.
Не веря своей удаче, полковник ступил в квартиру. Говоря какую-то чепуху про ремонт, он осмотрел пол и потолки в прихожей, потом заглянул на кухню и бросил быстрый взгляд в единственную комнату. Евы нигде не было. Чен, широко улыбаясь, распахнул ванну. Рязанцев заглянул туда. Пусто.
– Давайте еще внимательно комнату осмотрим, – предложил Ли Минь. На его лице читалась явная издевка.
Уже не таясь, полковник быстро обыскал комнату, кладовку и балкон. Никаких следов Ершовой. К лицу Чена прилипла саркастическая усмешка. Рязанцева прошиб пот.
– Вы убедились, что я не имею ни малейшего отношения к вашему потопу? – вежливо спросил Ли Минь.
– Да, спасибо, – выдавил из себя полковник. – До свидания.
– Всего доброго, – улыбнулся Чен, захлопывая за Рязанцевым дверь.
Владимир Евгеньевич остался стоять на темной лестничной площадке.
– Итак, читаем, – сказала Люда, уткнувшись носом в толстую книгу под названием «Штурманское дело». – «Штурман – человек справа от пилота, отслеживающий курс движения экипажа по маршруту и осуществляющий расчеты скорости движения и времени».
– Ой, – испугалась Диана, – а я ведь считать не умею, я филолог.
Чайникова наградила ее снисходительным взглядом.
– Зато ты умеешь читать, – подняла Люда вверх указательный палец. – Нам с тобой перед соревнованиями выдадут дорожную книгу, которая представляет собой перечень пунктов следования от старта до финиша, контрольную карту, в которой судьи будут отмечать время прибытия экипажа в точки контроля и все записывать, а также регламент соревнований. Регламент, к слову, у нас уже есть.
Грицак в ужасе закатила глаза.
– Кроме того, – продолжала Люда, – нам дадут маршрутный лист, который представляет собой перечень этапов соревнования с указанием расстояний, средней скорости на этапах маршрута и времени, отведенного на прохождение этих участков.
Диана взяла с блюда булочку и впилась в нее зубами.
– Не нервничай, – строго сказала ей Люда, – слушай внимательно. Нам ведь нужен главный приз!
– Люська, – вздохнула Грицак, – ну ты подумай. Ну как мы будем конкурировать с большими дорогими внедорожниками, цена которых – больше ста тысяч долларов? Видела, там в списках участников были «Порш Кайенн» и «Мерседес Гелендваген»? А мы? На «УАЗе» бутафорском? С неопытным штурманом? С пилотом, который, конечно, дочь знаменитого гонщика, но сама-то ничего еще не выиграла?
– Целься в солнце, – ответила ей Чайникова, – и даже если ты в него не попадешь, стрела твоя полетит выше, чем если бы ты стреляла вниз, в землю. Слушай лучше, каким оборудованием ты, штурман, должна будешь пользоваться.
Услышав про секундомер, часы, программируемый калькулятор, одометр и терратрип, прирожденный гуманитарий Диана совсем пала духом.
Режиссер Селедкин вышел из квартиры, спустился по лестнице и оказался на улице. С неба падали редкие легкие снежинки, фонари ярко светили. Погода была морозной и безветренной. Два часа назад он, Леонид Селедкин, еще раз разговаривал с детьми Гнучкиной, грозившимися сообщить о пропаже маменьки в милицию, и в который раз, притворно вздыхая, объяснял, что его будущая теща вышла из своего дома в субботу утром, но до него, Леонида Ивановича, не дошла.
