Анатолий Степанов - Скорпионы
— И к вам тоже, Тимофей Филиппович!
Тимофей Филиппович появился в прихожей.
— Кто это, Геннадий? — на этот раз несколько театрально вопросил Иванюк-старший.
— Это из милиции, папа, — пролепетало непутевое дитя.
— Опять?! — вскричал папа. — Ты же давал честное слово, что с этим покончено!
— Папа, я ничего такого не делал! Я не знаю, почему он!
— Просто так милиция не приходит! — сейчас Иванюк-старший орал абсолютно искренне.
— Дорогие Иванюки! — обратился к ним Казарян. — Что же в прихожей-то шуметь? Давайте расположимся поудобнее, сядем рядком, поговорим ладком.
— Прошу! — опомнился Иванюк-старший и распахнул дверь в столовую.
— Давайте договоримся так, — предложил Казарян, усевшись на зачехленный стул. — Чтобы избежать базара, я буду задавать вопросы, и на каждый вопрос отвечает только тот, к кому этот вопрос адресован. Есть другие предложения по порядку ведения? Геннадий, ты сейчас имеешь связи с кем-либо из преступной группы, не без твоей помощи ограбившей меховой склад?
— Нет. Как из колонии вернулся, никого не видел и видеть не хочу.
— А упомянутый тобой Стручок?
— Это не связь. Мы с ним дружим.
— Я же запретил тебе встречаться с этим бандитом! — вскричал Иванюк-старший.
Казарян посмотрел на него жалеючи и проникновенно укорил:
— Мы же договорились, Тимофей Филлипович, — и — младшему: — Объясняю тебе: будешь говорить правду — пройдешь свидетелем. Будешь врать — соучастником в страшненьком деле.
— Ни с кем я не встречался, ни с кем! — криком прорыдал Иванюк-младший.
Казарян подождал, пока он вытирал слезы и сморкался.
— И с Романом Петровским по кличке «Цыган» тоже не встречался?
Надо же, вроде бы успокоился, а тут снова зарыдал. Хлипким оказался отпрыск богатырского рода Иванюков. Казарян напомнил о главном:
— Ты не рыдай, дело говори.
— На второй день, как я вернулся, он меня прихватил, — начал повествование Геннадий. — У дома нашего поджидал. Велел к Стручку идти, чтобы тот Васина разыскал. А Васин еще не приехал. Потом задание дал: сходить по одному адресу и записку передать.
— Кому?
— Да бабке какой-то.
— Адрес, адрес, Гена!
— Второй Ростокинский тупик, дом шесть, квартира девять. Евдокия Григорьевна.
— В записку-то заглянул?
— Чужих писем не читаю.
— А ты, оказывается, не только уголовник, но и джентльмен. Кому записка?
— Колхознику. Чтобы десятого, в три часа, у пивной на площади Борьбы был.
— Как поддерживаешь связь с Цыганом?
— Через два дня на третий я должен быть у входа в метро на определенной станции по Кольцевой. Следующая встреча — через одну станцию. И там прогуливаться. Когда ему надо, он сам ко мне подойдет.
— Значит, очередная встреча у вас послезавтра, в двенадцать, у Добрынинской?
— Да.
— Все-таки мы с Тимофеем Филипповичем кое-что из тебя выбили. — Казарян поднялся со стула. — Послезавтра пойдешь на свидание с Цыганом. А до этого носа никуда не высовывай. И не открывай никому. Даже Стручку. Запомнил?
— Запомнил, — еле выдавил Геннадий.
— Не слышу!!! — взревел Иванюк-старший.
— Запомнил, — громче повторил Геннадий.
— Если что — башку отверну, — пообещал заботливый отец.
— Тимофей Филиппович, вы остаетесь? — спросил Казарян.
— Нет. На работу надо обязательно. Дел по горло.
— Подбросите?
— С удовольствием.
— Будь здоров, Гена, — пожелал Казарян и направился к дверям.
IIIКазарян долго блуждал среди стандартных двухэтажных домов. Таких домов, да еще бараков в конце двадцатых — начале тридцатых годов было построено по Москве великое множество. Наспех сколоченные из досок, без всяких удобств, двухэтажные двухподъездные домики были задуманы как временные — на три-четыре года — жилища. Вышло по-иному: стояли третье десятилетие.
В подъезде резко пахло мочой и помоями. В коридоре второго этажа, где тоже не благоухало, Казарян отыскал девятую квартиру и постучал.
— Чего надо? — нелюбезно спросил из-за двери хриплый женский голос.
— Не чего, а кого, — уточнил Казарян. — Вас, Евдокия Григорьевна.
— Кто такой? — диалог продолжался при закрытой двери.
— Из милиции я буду, — отрекомендовался Казарян и резко толкнул дверь: надоело препираться.
А дверь распахнулась — не заперта была. Посреди тесно заставленной комнаты стояла худая женщина лет пятидесяти.
— Я из милиции, — повторил Казарян, — а милиционеры любят при разговоре в глаза глядеть, а не через дверь перебрехиваться. — Казарян огляделся. Я сяду, — Казарян сел, Евдокия Григорьевна осталась на месте.
— Играешься, милиционер. Молодой еще, не надоело.
Тут нахрапом не возьмешь. Казарян спросил очень просто:
— Я так думаю, вы по мокрому делу проходить не хотите?
— Давишь? Не так, так этак? Что нужно-то?
— Нужно-то? Нужно местонахождение Николая Самсонова, у которого вы — почтовый ящик.
— Доказать это можешь?
— Шутя-играя.
— Мальчонку, значит, прихватил, — без труда сообразила Евдокия Григорьевна. — Если Колька на убийство пошел, сдам!
— Зовите меня проще. К примеру — Роман Суренович. Когда Самсонов вас навещает?
— Через два дня на третий. Был вчера, но почты не было.
— Это я знаю. Бывает днем, вечером?
— Днем я работаю. Вечером. Часов в восемь-десять. Как же этот дурак в такое дело влез?
— Как дураки влезают — по глупости. Маловероятно, но может быть, знаете: где его хата сейчас?
— Не знаю. Господи, какой идиот! — Она села наконец.
— Я понимаю, всякое бывает. С уголовниками — ладно, но связаться с уголовником-дегенератом!.. Как вы могли, умная женщина?
— Племянник. Сын сестры моей несчастной.
— Вы не будете возражать, если послезавтра придут сюда два молодых человека и вместе с вами подождут вашего племянника?
— Не буду.
— Тогда я пойду. Извините за беспокойство. До свидания, Евдокия Григорьевна. — Казарян встал. Встала и Евдокия Григорьевна.
— Нескромный вопрос: судя по ясности мышления и жесткости решений, вы — медицинский работник?
— Хирургическая сестра, — ответила Евдокия Григорьевна, и они в первый раз улыбнулись друг другу.
IVВ кинотеатре «Новости дня», на непрерывке, целыми днями хоронили Иосифа Виссарионовича.
Ларионов сел с краешка второго ряда и стал смотреть на с трудом сдерживающего слезы, слегка заикающегося Вячеслава Михайловича Молотова, тот произносил речь.
Карточный катала Вадик Гладышев, по кличке Клок, явился, когда Сталина хоронили в третий раз. Он комфортно уселся в первом ряду, посмотрел-посмотрел кино и вышел. Вышел и Ларионов.
Походили переулочками, выбирая место. Клок впереди, Ларионов сзади. Не доходя до Патриарших прудов, Клок нашел подходящий дворик. Уселись на низенькой старушечьей скамеечке, запахнули пальтуганы, подняли воротники — сыро, знобко. Ни здравствуй, ни прощай, — словно в продолжение долгого разговора, Клок начал:
— Когда его хоронили, я с Гришкой Копеечником в «Советский» заскочил погреться. Вошли в зал — аж страшно стало, мы — единственные. У стен, как вороны, официанты неподвижные, у эстрады — лабухи кружком. И все молчат.
— К чему это ты, Вадик, рассказал? — поинтересовался Ларионов.
— Сажать теперь будут по-старому или по-новому?
— По УПК, Вадик, опять же по УПК.
— По-старому, значит. — И без перехода — Зачем понадобился?
— О правиле в последнее время не слыхал? — очень просто спросил Ларионов.
Помолчали. Вадик рассматривал свои восхитительные ярко-красные башмаки.
— Я тебе, Алексеич, не помогаю, скажи?! Все, что тебе надо, в клюве несу. А сегодня — один сказ. Я хевру сдавать не буду.
— Хевра-то, по меховому делу?
— По меховому или еще по какому, мне что за дело. Знаю, собиралось правило, и все.
— Правило это убийство определило, Вадик.
— Поэтому я и кончик тебе дал.
— Кончик ты мне дал не поэтому, — грубо возразил Ларионов, — ты у меня на крючке. Не забывай.
— У тебя забудешь! — в злобном восхищении отметил Вадик.
— Давай подробности, — потребовал Ларионов.
— А вот чего не знаю, того не знаю! — обрадовался возможности огорчить оперативника уголовник.
— Ох, смотри, доиграешься ты со мной!
— Я все сказал, начальник. Отпусти.
— Гуляй, Вадик, но помни: каждый четверг я в баре.
— Господи! — обреченно вздохнул Клок и неожиданно вспомнил: «И каждый вечер, в час назначенный, иль это только снится мне?»
— Не снится, — заверил его Ларионов.
А Смирнов решил навестить Костю Крюкова, благо, жили в одном доме.
VПрямо с работы, не заходя к себе, Александр ткнулся в шестую дверь налево.
