Марина Серова - Попытка не пытка
— Зачем же вы тогда ездили к нерусским, в Стамбул? Сидели бы уж лучше дома.
— Партия послала меня туда специально. Кстати, за эту поездку я смог собрать очень приличный компромат на разных людей, которые, боюсь, после этого не удержатся в своих креслах.
— На Чернова, наверное, тоже собрали компромат? — спросила я с любопытством.
— Он-то тут при чем? — удивился Прошкин.
— Как же, говорят, сильно не равнодушен к женщинам и вообще — аморальный тип…
— Здоровый русский организм, нормальная ориентация, — сказал как отрезал Прошкин. — Нет, вы меня, по всей видимости, не поняли. При чем здесь такие люди, как Иван Васильевич?
— А Погорельцев? Игорь Николаевич? Он тоже… из вашей партии? Его называют коммунистом…
— Этот? Этот еврей и наркоман? — возмущенно воскликнул Прошкин. — Ну уж нет! Когда придут времена настоящей чистки, он будет первым, кого надо будет сбросить под откос.
— А разве еще не сбросили?
— Вы о чем это? — удивился Михаил Михайлович. — И вообще, вы задаете какие-то странные вопросы. Может, вас кто-то подослал? Из идейных противников?
И Михаил Михайлович снова принялся разглядывать меня с таким пристрастием, что я содрогнулась. Блудливый осмотр Чернова был мне все же как-то ближе.
Я тоже, раз Прошкин так себя вел, беззастенчиво пялилась на собеседника.
Этот низенький чернявый мужчина с острым носиком, несмотря на свой ярый антисемитизм, сам был тем не менее подозрительно похож на еврея или на человека с восточными корнями. А туда же!
— Вы замужем? — вдруг спросил меня Прошкин.
— Нет, — удивилась я. — А зачем вам? Хотите предложить мне руку и сердце?
— Вовсе нет, — ответил Прошкин без улыбки. — Я подумал: может быть, у вас фамилия по мужу — Иванова? А на самом деле вы какая-нибудь Гуревич? Но теперь я более спокоен — мы можем продолжить начатый разговор.
Несмотря на дикое отвращение, которое с первой минуты вызывал во мне этот тип, я все же взяла себя в руки, стиснула зубы и начала задавать ему вопросы.
Постепенно, косвенным путем, мне удалось узнать у него кое-что об Игоре Николаевиче Погорельцеве, к которому он тоже почему-то испытывал сильнейшую неприязнь. Разумеется, меня особенно заинтересовало, почему Прошкин упрямо называет разыскиваемого «наркоманом» и «евреем».
Разве он открыто курил или кололся в гостинице? Вроде бы нет. Был замечен в делишках с восточными наркодельцами? Тоже не сказать. И все же, по словам этого «патриота», Погорельцев был каким-то подозрительным и «задвинутым», потому что отказался от вступления в национально-патриотическую партию, а это был верный признак скрытого «неруся».
— Я слышала, что Погорельцев пропал, — сказала я, решив, что нет смысла особенно темнить перед этим мужиком, который все равно, кроме национальной идеи, ничего больше не видел и не слышал. — Исчез с поезда. Сейчас его вовсю милиция ищет. Вы не слышали?
— Да по мне хоть бы все такие, как он, пропали, — ответил на вопрос Прошкин. — Дышать было бы легче.
Кстати, про саму конференцию я и со слов Прошкина тоже узнала очень мало. И даже не могла толком понять: а была ли она на самом деле? Или такие тусовки просто специально организуются для того, чтобы особый люд мог за казенный счет выехать за границу и позаниматься там своими делами? И все же — какие дела были на уме у непонятного человека Игоря Николаевича Погорельцева? Вот что сейчас меня интересовало больше всего остального.
К «пожарной даме» по фамилии Пташечкина я решила подъехать домой.
Опыт подсказывает, что женщины на работе почему-то редко бывают до конца откровенными и способны врать, даже не задумываясь. Их стихия — дом, родные стены.
Если хочешь узнать у дамы интересующую тебя информацию, лучше всего сразу же, под любым предлогом, побывать у нее дома, и это принесет гораздо больше пользы, чем допрос в стенах офиса.
Но вваливаться к человеку домой и требовать у него интервью — нет, для провинциального Тарасова такой вариант был бы слишком неправдоподобным. Может быть, где-нибудь в Америке журналисты и привыкли караулить знаменитостей по ночам под дверьми или прятаться на деревьях напротив их окон, чтобы пронюхать что-нибудь интересненькое, но у нас до этого еще дело не дошло. Да и какая из Анны Пташечкиной, работающей в областном отделе пожарной охраны, суперзвезда? Где тут сенсация?
Приехала баба с никому не нужной конференции, о которой уже успела забыть, а тут вдруг к ней запрыгивают на подоконник и спрашивают: «А что вы, Анна Пташечкина, мыслите о перспективах сотрудничества с восточными странами? И как там у них вообще обстоят дела с пожарной безопасностью?»
Да тут ее от такого интервью сразу кондрашка хватит!
Поэтому на сей раз я решила действовать открыто и прийти к Пташечкиной как частный детектив Татьяна Иванова, расследующая дело об исчезновении Игоря Николаевича Погорельцева и опрашивающая всех свидетелей.
— Я ничего не знаю и знать не желаю. Некогда мне сейчас, — заявила прямо с порога толстая женщина примерно сорока пяти лет с красным лицом. — А чужих в дом не пускаю, когда одна. Вон сколько ворья всякого развелось!
— Но все же вам придется ответить на пару вопросов, — сказала я, придерживая ногой дверь и начиная злиться.
— Да иди ты в жопу! Сказала же — некогда! — выкрикнула мне в лицо «пожарница» и вдруг с силой толкнула в грудь и захлопнула дверь прямо перед моим носом.
Вот это обращение! Честное слово, если бы у меня сейчас с собой было оружие, я бы запросто выпустила в дверную обшивку целую обойму — в такой я была ярости!
Нет, уйти после такого оскорбления я точно не могла, но пока не придумала, что делать дальше. Просто стояла возле злополучной двери делегатки, слушая, как сначала там загремели тазы, а потом громко зажужжал фен. Этот звук подсказал мне дальнейшие действия.
Недолго думая, пока жужжание еще не прекратилось, я потихоньку достала из своей сумочки отмычку, которой без труда открыла входную дверь, и незаметно спряталась в углу за занавеской.
В который раз я подумала о том, насколько неуютно должен чувствовать себя современный вор в шикарных квартирах с евродизайном, где все сверкает пластиком и зеркалами. Совершенно ведь негде спрятаться! Причем есть риск в любом месте наткнуться на свое же собственное перепуганное отражение в зеркале или напороться на сигнализацию.
То ли дело такие старомодные дома, как этот, где возле каждой двери зачем-то болтаются «гамлетовы портьеры», которые не грех иногда протыкать шпагой, и повсюду имеются темные захламленные ненужными вещами углы — просто мечта для вора-домушника!
Потихоньку я пробралась к комнате, откуда из-за открытой двери слышался звук фена, а из-за занавески было видно мою обидчицу, которая сидела перед большим трюмо и держала в руках… собственную голову!
Точнее, она держала белокурый парик, который, напевая себе что-то под нос, укладывала феном.
Наверное, она куда-то собиралась и теперь изо всех сил «наводила красоту».
Вместо того чтобы выскочить к «пожарнице», я зачем-то затаилась за занавеской. Не скрою: мне чисто по-женски было интересно, как же будет происходить преображение тетки с куцым хвостиком волос на голове и толстыми багровыми щеками в красавицу. Получится или нет?
Вот Анна наконец пристроила на своей голове сооружение из искусственных волос и начала приклеивать ресницы. Затем щедро припудрила лицо и принялась ярко красить губы, которые еще больше стали полнить ее физиономию.
Закончив первый этап работы, Анна сложила перед зеркалом губы сердечком и с манерным видом спросила вслух сама себя:
— Ну как?
— Отвратительно, — сказала я, выходя из-за занавески, — дальше смотреть мне уже было не интересно. — Пудра не подходит. Губная помада слишком яркая.
— Ой, грабят! — испуганно прошептала Анна, обеими руками вцепляясь в стул, как будто именно в нем были спрятаны сокровища, которые когда-то искал бессмертный Киса Воробьянинов. — Мама моя, воры!
— Вы думаете, что можно вот так, запросто, оттолкнуть детектива и избежать скамьи подсудимых?
— Как? Какой скамьи подсудимых? За что? Я ничего не делала, — повернула она ко мне свое нещадно напудренное лицо.
— Вы оказали сопротивление блюстителю порядка. Это называется — ничего? Вы арестованы, — и с этими словами я защелкнула на ее руках наручники, которые на всякий случай всегда имелись у меня в сумке.
Пожалуй, это был перебор, потому что Анна тут же залилась слезами, размывая только что наведенный макияж.
— Сделаем так, — сказала я тогда наказанной грубиянке. — Если вы сейчас быстро и четко ответите на мои вопросы, эта история не будет иметь дальнейших последствий…
— Конечно, все, что угодно, — угодливо закивала Анна. — Я же просто ослышалась — не поняла, что вы из милиции, а думала, что эту самую… пиццу принесли…
