Майкл Гилберт - Бедняга Смоллбон
Когда миссис Маджоли убрала остатки ужина, Боун достал с полки книгу и погрузился в чтение. В каком-то плавном ритме проглатывал он строку за строкой, пока часы на этажерке не прозвонили одиннадцать; тут Боун заложил страницу листком, на котором что-то нацарапал, и захлопнул книгу. Встав, подошел к окну. Ему пришлось немного пригнуться, чтобы взглянуть на небо над противоположной крышей.
Небо было ясным, ночь для первой половины апреля теплой.
Боун зашел в спальню за старым непромокаемым плащом, выключил свет и отопление и тихо спустился по лестнице. Через несколько минут уже садился в Холборне в автобус, шедший на восток.
Вышел через шесть остановок за Олдгейт Помп, и оттуда направился к югу, в сторону реки.
Всюду давно уже было закрыто, освещены только редкие закусочные и кофейни, работавшие всю ночь. Боун явно знал, куда направляется. Оставив позади и эти редкие огни, свернул в пустынный переулок. Там начинались цеха и склады, и улочка, которой шел Боун, тянулась вдоль тяжелых ворот, крытых въездов для грузовиков и деревянных заборов.
Через сто ярдов Боун свернул в узкий тупичок, который кончался невзрачным строением из желтого кирпича. Из нескольких окон падал свет. Боун постучал. В дверях заскрипел ключ и он вошел.
Комната, где он очутился, явно была какой-то конторой. В камине горел газ, а у стола сидел маленький лысый старик и попивал какао из большой кружки.
– Привет, Генри, – сказал он. По голосу ясно было, что он и рожден, и крещен был на Темзе. – Я сразу подумал, что это ты. Будешь?
– Нет, спасибо. Так что у нас сегодня?
– Нынче ничего. Мог бы позвонить и не бить ноги зря.
– Ничего, – отмахнулся Генри, – я рад случаю прогуляться. А когда же будет?
– Я так думаю, на следующей неделе. Петерсу кое-что понадобится для его нового заведения.
– Петерсу. Это значит виски, да?
– Вино и прочее спиртное.
– Но только чтобы без шума, – сказал Боун. – Этого мне не надо. Я предпочитаю спокойствие.
– Ну разумеется, – подхватил лысый. – Можешь не беспокоиться. Петерс знает, что делает.
– Ну ладно, – согласился Боун. – Можно попробовать. Позвони мне, когда будет нужно. А как ты вообще поживаешь? Как голуби?
– Ну, голуби. На них теперь не заработаешь. Такое свинство.
Прошло не меньше часа, прежде чем Боун снова шагнул в ночную тьму. Последний автобус уже давно вернулся в парк и улицы были пустынны. Перспектива пешей прогулки Боуна отнюдь не расстроила. Прогулки на природе его утомляли, но Лондон он любил, и больше всего нравился тот ему ночью. Опущенные шторы на витринах, тихие подъезды конторских зданий. Солидные охранники в длинных плащах, порой мелькнувшая кошка на охоте. Конец очередного дня.
Ноги неутомимо несли его к западу. На соборе в Линкольн Инн часы пробили три, когда Боун вновь свернул на Малверн рентс. Поворачивая ключ в дверях, насторожился. К своему удивлению, десятком ярдов дальше в устье узкой улочки он заметил свет фар. В такой поздний час это было само по себе необычно, но, как оказалось, ещё не все. Уже поднимаясь наверх, заметил, что в его квартире горит свет.
«Что все это может значить?» – подумал Боун. Тихо прикрыв дверь, шагнул внутрь.
Коренастый человек, который встал с кресла ему навстречу, сказал:
– Простите, что тревожу вас в столь неурочный час, мистер Боун. Ваша хозяйка мне позволила подождать здесь, пока вы вернетесь.
Судя по красному лицу, коренастой фигуре и поношенному твидовому костюму, человек мог быть фермером. Мог быть и военным в штатском. Рука, которую он подал Боуну, была мускулистой, что означало, что её хозяин работает не только головой.
Единственной приметной вещью в этом неприметном человеке были его глаза-холодные проницательные глаза, серые, как волны Северного моря.
– Меня зовут Хейзелридж, – продолжал посетитель, – я из Скотланд-Ярда.
Боун, заметивший на улице полицейский автомобиль, был не слишком удивлен. Зато следующая фраза его поразила.
– Вы знали Бобби Поллока, – сказал Хейзелридж.
– Еще бы, – подтвердил Боун. – Не хотите присесть? Мы с Бобби служили в одном полку. Были вместе в Африке и Италии. Я слышал, он… его убили.
– Да, – кивнул Хейзелридж. – И я имел удовольствие отправить обоих преступников на виселицу.
– Я рад, – сказал Боун. – Бобби был отличным парнем. Пожалуй, он нарушил все бюрократические правила, какие только есть на свете, чтобы попасть в армию.
– Я знаю. Он о вас мне многое рассказывал.
– Тогда все худшее вы уже знаете. Я имею в виду – о моем физическом недостатке.
– Я бы параинсомнию не счел только физическим недостатком, – заметил Хейзелридж. – Хотя, насколько мне известно, в армии её сочли таковым.
– Я думаю, толком об этом никто не знает, – сказал Боун, – по крайней мере такое впечатление осталось у меня из разговоров с целым рядом врачей.
– Так вы и правда никогда не спите больше двух часов за ночь?
– Если сплю два часа, это уже хорошо, – подтвердил Боун. – По большей части сплю не более полуторых.
– Но простите. И не испытываете никаких последствий? Я знаю, что вопрос звучит неприлично, но меня так заинтересовало, когда Поллок рассказывал.
– Если иметь в виду усталость, то нет, – сказал Боун. – Ведь это не обыкновенная бессонница, как я понимаю. Единственное, в чем тут сходится медицинская наука-то, что в один прекрасный день я рухну мертвым где-нибудь на улице. Но вот что это будет за день и что за улица – сказать не могут.
– Пожалуй, лучше всех сказал однажды об этом Поллок, – заметил Хейзелридж. – Вначале мне рассказывал, какой вы были блестящий офицер, а потом добавил: «Понимаешь, для штаба это было как дар Господен. Представь штабного офицера, который выдержит работу двадцать четыре часа в сутки!» Но наконец какой-то ретивый лекарь это раскопал и вас отправили домой.
– Раз стало известно, что у меня параинсомния, полагаю, им ничего иного не оставалось.
– Мне кажется, что главная для вас проблема – что делать со всем этим свободным временем.
– Ну, я много читаю, – сказал Боун. – И иногда это даже на пользу, скажем, перед экзаменами. И много гуляю по городу. А временами даже и подрабатываю.
– Подрабатываете?
– Ночным сторожем. Большую часть подготовки к экзаменам на звание адвоката я провел, будучи ночным сторожем в судоходной компании «Апекс». Хотите-верьте, хотите нет, но я как раз штудировал раздел «насильственное вторжение», когда меня нокаутировал Сид Седжман – тот, из банды.
– Я Сида знаю, – завил инспектор Хейзелридж. – И в прошлом месяце помог упечь его на семь лет. А теперь.
«Вступительная церемония кончилась, – подумал Боун. – Секундантам и тренерам покинуть ринг! Живо!»
– У меня к вам предложение. Не знаю, как оно вам понравится.
И Хейзелридж коротко изложил Боуну идею, которую уже представил своему шефу, и факты, на которых та основывалась.
– Ведь что ни говори, – продолжал он, – практически единственный человек, который мог и был способен убить Смоллбона, – это бывший старший партнер фирмы Абель Хорниман. Если вы собираетесь поискать какого-то иного кандидата, задайте вначале вопрос, как кто-то другой мог незаметно доставить труп к Абелю в кабинет и открыть ящик, от которого ключ был только у Абеля. Именно для Абеля ящик был тем идеальным местом, куда можно было спрятать труп. Знал, что жить ему осталось недолго. Нужно было только пару недель, максимум пару месяцев безопасности. Зато для любого другого это было безумием.
– Да, – согласился Боун. – Конечно. Звучит все это убедительно. Но почему?
– А тут уж вы мне можете помочь, – сказал Хейзелридж. – И я начну с версии, которая напрашивается сама собой. Вы удивились бы, как часто это оказывается единственной правильной версией. Абель Хорниман и Маркус Смоллбон совместно управляли крупным наследством. Я ещё не понимаю всех юридических ухищрений вокруг него, но одно мне ясно: эти двое совместно контролировали большую сумму денег. Точнее говоря, контролировал Хорниман. Он был юристом. Смоллбон, скорее всего, делал только то, что ему говорили… подписывал документы и тому подобное.
– Ну нет, – протянул Боун. – Я думаю Смоллбон был совсем не тот тип.
– Я тоже думаю, что вряд ли, – согласился Хейзелридж, – и потому он мертв. Это настолько очевидно, что так и должно быть. Значит, где-то что-то было не так. Я не имею в виду очевидный подлог. Нет, ничего такого, что мог бы углядеть непосвященный. Но Смоллбон не был человеком непосвященным. Ему приходилось в какой-то форме иметь с этим дело. И он чисто случайно заметил кролика у фокусника в цилиндре.
– И этот фокусник засунул его в ящик и – фьють!
– Верно. Поставьте себя на место Хорнимана. Представьте это искушение. С одной стороны – утеря доброго имени, утрата дела всей жизни – и, вероятно, тюрьма. С другой стороны – возможность умереть почтенным человеком. А после смерти ему будет уже все равно. И вот он сует труп в ящик, выбрасывает ключ и ведет себя как ни в чем не бывало. И даже если бы номер не вышел – ничего страшного. Палач бы вряд ли опередил грудную жабу. Сколько людей могли б решиться на убийство, знай, что их ждет скорая смерть. А Смоллбон был таким заурядным и невзрачным созданием. И он отважился угрожать Хорнимановским традициям, пытался бросить тень на Хорнимановские мифы, запятнать имя великого Хорнимана! Нет, никогда! В ящик его – и дело с концом.
