Николай Волков - Не дрогнет рука
Несколько лет тому назад отец снова женился, на этот раз на одной из своих «приятельниц» — Кларе Борисовне, особе, которая ухитрилась за всю свою долгую жизнь никогда нигде не работать. Для этого в наше время нужно иметь какие-то особенные способности, а ими она наделена с избытком. Я не знаю человека, который бы так умел, как она, заставлять других работать на себя.
Клара ввела в наш дом одного своего знакомого — Ивана Семеновича Арканова, научного работника, метеоролога, человека, способного всех прибирать к своим рукам и подчинять своей воле. Вскоре у него с отцом появились какие-то дела, о которых они подолгу говорили, запершись в кабинете. Наверное, он сделал отцу какое-то одолжение, как-то выручил его, и отец, чувствуя себя в долгу, вынужден теперь, если не подчиняться ему, то, во всяком случае, терпеть его грубые выходки и во многом с ним соглашаться.
Клару Арканов просто-напросто купил своими подачками. Для нее он постоянный поставщик всего, что трудно достать у нас в магазинах. По его словам, у него хорошие связи в Москве, и его приятели всегда готовы прислать все, что нужно. Он подъезжал с подарками и ко мне, но получил отпор.
С братом Арканов сперва держался на дружеской ноге. Они проводили вместе вечера в ресторанах. Но за последнее время я стала замечать, что отношения у них далеко не товарищеские: Арканов покрикивает на Радия, грубо делает ему замечания, дает поручения и не благодарит, когда тот их выполняет. Может быть, это из-за того, что Арканов достает Радию какую-то выгодную работу и потому считает себя его начальником. Хотя я его терпеть не могу, но чувствую себя обязанной ему за то, что Радий теперь не мучится из-за отсутствия денег. Зарабатывает он порядочно, только жаль, что работа непостоянная.
Арканов часто приезжает из района, где живет на своей метеостанции. Останавливается он у нас. В комнате Радия он поставил себе кровать-раскладушку. Клара всегда бывает довольна его приездам, он очень щедро платит за стол и квартиру. Все наши в один голос говорят, что он содержательный, интересный человек, с оригинальными взглядами. Может быть, это и так, но мне становится буквально душно, едва он входит в комнату, а его хищный, постоянно устремленный на меня взгляд вызывает отвращение и страх.
Как-то после одной дерзости, которую Арканов допустил по отношению ко мне, я решила потребовать у отца, чтобы он выгнал его из нашего дома, но совершенно случайно услышав, как Арканов распекал Радия за пьянство, я раздумала жаловаться на него отцу. Не раз и после я слышала, как он ругал брата за то, что тот губит себя, прожигая жизнь. Это единственное, что заставляет меня мириться с присутствием этого неприятного человека в нашем доме.
Проснулась няня, поворчала на меня, что все еще не сплю, и снова заснула. Я уж хотела было послушаться и улечься, но почувствовала, что не успокоюсь, пока не запишу того, ради чего достала из-под семи замков свой дневник, столько времени не появлявшийся на свет.
Если взглянуть на все спокойно и здраво, то, честное слово, ничего особенного не произошло, а то радостное волнение, которое я испытываю с утра, объясняется приятными воспоминаниями, которые навеяла на меня неожиданная встреча с одним давнишним знакомым.
Сегодня рано утром с шестичасовым поездом я поехала на станцию Диково за цветами и листьями для букета на зиму. Я их засушиваю между страницами старых журналов и потом ставлю в вазу к себе на стол. Впрочем, цветы были только предлогом. Когда-то мы жили недалеко от Дикова на даче, и это лето было самым счастливым, беззаботным, радостным за всю мою жизнь. И я люблю те места: покрытые сосняком горы, бегущую среди них говорливую речку Березовку. Люблю вспоминать прозрачные, напоенные ароматом леса вечера у пылающего костра, несмолкаемый треск кобылок в траве, шум поезда, внезапно врывающийся в сонную тишь лесной долины. В лесу я себя чувствую совсем другой, чем в городе. Сразу забываю все житейские дрязги и неприятности, мысли начинают течь ровно и спокойно, а окружающая красота величественной природы точно очищает душу от накипи, порожденной горем и заботами.
Два часа среди природы промелькнули незаметно. Я хотела вернуться в Каменск с девятичасовым пригородным поездом, но опоздала на несколько минут и села на идущий вслед за ним поезд дальнего следования.
В вагоне было мало людей, а в том его конце, где я уселась, расположился у окна всего один пассажир — высокий черноволосый молодой человек в новом синем костюме. Не глядя на него, я принялась разбирать цветы, разложив их рядом с собой на скамье. Однако что-то мешало мне. С каждой минутой я все сильней ощущала досадное стеснение из-за того, что мой сосед не спускал с меня упорного, внимательного взгляда.
Я не отношусь к числу кисейных барышень-недотрог, которых приводит в панику возможность остаться наедине с молодым человеком. Меня совершенно не волнует такое положение. Подруги называют меня ледышкой, потому что я никем еще не увлекалась, в то время как все они уже были влюблены и даже не раз. Конечно, они не правы, я не ледышка и не сухарь. Просто я мало думаю о тех пустяках, которые они принимают за серьезные увлечения. По-моему, любовь — это большое и прекрасное чувство, и играть в нее — это все равно, что кощунствовать над святыней.
У меня много знакомых студентов, с некоторыми из них я дружна, два-три мне очень нравятся. Уж не раз мне говорили о любви, было приятно слушать, не скрою, но сердце у меня ни разу не забилось ответным чувством.
Я сама не знаю, почему об этом пишу. Может быть, для того, чтобы лучше понять и еще раз почувствовать то ощущение, которое я испытала, встретив устремленный на меня взгляд черных блестящих глаз этого человека в вагоне. Тогда меня охватили и робость, и смущение, и чувство какой-то беззащитности. Никогда ничей взгляд не действовал на меня так.
Он сидел передо мной, крепкий, красивый, загорелый, с мальчишеским чубиком волос над умным, добрым лбом, и хотя его глаза смотрели дружески, но узкие губы под черными коротко подстриженными усами улыбались, как мне казалось, насмешливо.
Но вдруг все это наваждение исчезло, и мое смущение рассеялось, как сон. Я даже вздохнула свободней. Передо мной был мой старый знакомый, Дима Карачаров, товарищ Радия по школе. Годы, а главное усы так изменили его, что я не сразу узнала. Теперь я могу признаться, что когда-то он мне очень нравился и только его невероятная застенчивость помешала нам ближе познакомиться. Однако, прощаясь со мной, он сказал несколько таких слов, которые я не раз с нежностью вспоминала.
Мне очень мало пришлось встречаться и говорить с ним, но зато я много слышала о нем от Радия и от няни Саши, которая когда-то нянчила его и после была очень дружна с его родителями. Но не только рассказы няни и брата заставили меня ценить и уважать Дмитрия. Я видела, какое доброе влияние он оказывал на Радия. Только он один был в состоянии усмирять дикие фантазии моего брата, заставлять его учить уроки, читать. Не раз Радий в покаянные минуты признавался, что только Дмитрий умел вовремя одернуть его, сбить с него спесь. Особенно остро почувствовала я это, когда их пути разошлись. Без постоянной, дружески направляющей руки наш слабовольный Радий стал выпивать, бездельничать, и теперь не знаю, чем это может кончиться.
Увидев Дмитрия, я сразу вспомнила, как прекрасно он влиял на Радия, и подумала, что если бы брат мог опять опереться на его твердую руку, то был бы спасен.
Боюсь, что от радостной надежды, которую вдохнула в меня эта мысль, я вела себя с Дмитрием недостаточно сдержанно, много говорила, смеялась. Но я уверена, что если Дмитрий остался хоть чуточку прежним, то не осудит. Мне очень хочется верить, что он поможет нам. Он, наверное, и теперь такой же хороший и добрый. Я, как сейчас, вижу перед собой его глаза. Это глаза настоящего, верного друга.
Глава шестая
В ТИХОМ СЕМЕЙНОМ КРУГУ
Сразу же с вокзала я отправился в управление, но там меня постигла неудача: полковник Егоров, с которым мне нужно было увидеться, выехал по срочному делу в район. Пришлось разговаривать с его заместителем. Тот, конечно, сделал все необходимое, чтобы помочь мне выполнить задачу, ради которой я приехал, но ему, видимо, не были знакомы планы полковника Егорова относительно моей личной судьбы, и мне следовало запастись терпением.
О том, как дальше протекало следствие по делу об ограблении тринадцатого магазина, я расскажу в нескольких словах.
Вместе с товарищами из каменской милиции мы познакомились на почте с курносой румяной девушкой-письмоносцем, доставлявшей газеты на улицу Лассаля, и у нее в сумке обнаружили очередной номер «Каменского рабочего» с точной копией той неразборчивой надписи, которая стояла на газете, найденной у крыльца магазина.
Газета оказалась адресованной гражданке Фокиной, занимавшейся, как сообщила ее соседка, шитьем женского платья.
