Анна Михалева - Мечты серой мыши
— В смысле, что свидетелем, а не жертвой.
— Ценю ваше чувство юмора. Думаю, мы с вами сработаемся.
— С чего это вы взяли, что я собираюсь с вами работать? — совершенно справедливо удивилась я.
— Как же?! Разве вы не заинтересованы в том, чтобы мы поймали убийц?
— А чем я могу вам помочь? В областном отделении мне рассказали больше, чем я сама помнила. Вам же, наверное, объяснили, что я ничего не помню.
— Да, у меня перед глазами результаты вашего анализа крови. Остаточные явления от сильной дозы морфина.
— То есть… вы хотите сказать, что меня накачали наркотиками?!
— Именно так.
— Господи святы! Так что же это получается… я стала наркоманкой?
— Нет, ну зачем так трагично!
— О боже! — мне стало не до шуток. Знаете, все эти статьи о том, что с наркотиками достаточно одного раза…
Я закрыла глаза, пытаясь понять, хочется ли мне допинга или пока еще нет. Придя к выводу, что сейчас мне хочется лишь одного — выпить кофе, я несколько успокоилась. Хотя… некоторые специалисты считают кофе наркотиком… Господи!
— Мы могли бы встретиться?
— Только не сегодня, не в восемь вечера, — машинально проговорила я.
— Тогда, может быть, днем? Вам не трудно подъехать на Петровку?
— Ну, что вы! Я ведь каждую субботу провожу время на Петровке.
— Не иронизируйте. Конечно, мы с вами можем дождаться понедельника, но кто знает, нужно ли нам так затягивать со встречей.
Фраза прозвучала довольно зловеще. Поэтому я не стала долго ломаться и согласилась прийти к нему в два часа дня. И, поверите ли, плевала я на то, что сегодня была суббота. Действительно, мало ли что? Лучше уж не пренебрегать предложением следователя.
Единственное, что я хотела сделать до рандеву со Свиридовым, так это проверить свои опасения насчет Лолы. А потому в полдень я вошла в двери отеля «Балчуг-Кемпински».
Портье и до моего появления сильно смахивал на окуня. От рождения ему достались нездорово-красный цвет кожи и выпученные глаза. Теперь же, когда я приблизилась к стойке, схожесть портье с жителем морских глубин стала очевидной. Он затрепыхался и, глотнув ртом воздух, вымученно улыбнулся. Из всего этого я сделала заключение, что он меня узнал. По всей видимости, он и хотел бы меня забыть, но бдительные работники с Петровки не позволяли ему это сделать, то и дело тыкая моей фотографией в его рыбью физиономию.
— Здравствуйте, — я не без доли садизма улыбнулась ему.
Он безмолвно кивнул, продолжая пучить круглые глаза.
— Неделю назад я была у вас в обществе… хм… — Я замялась. Спесь слетела с меня в один момент. Дело в том, что я понятия не имела, как объяснить этому типу, что он видел меня в обществе иностранца.
— Я понимаю, — он опять кивнул.
— Да ничего вы не понимаете! — вспылила я. Еще не хватало, чтобы он попросил меня больше не появляться с иностранцами в их респектабельной гостинице. — Меня интересует один вопрос. Может быть, это покажется вам странным, но вы не вспомните, на каком языке мы общались с моим партнером?
— Если несколько невнятных реплик вы называете общением… — Он еще раз растянул губы в вымученной улыбке. На носу у него выступил пот. — Видите ли, дело очень серьезное. Не каждый раз в гостинице такое… ох! Только вы не подумайте, что я что-либо знаю!
— Да бросьте! — отмахнулась я. — Я не убивала своего приятеля.
— Я знаю! — поспешно согласился он и икнул.
— Я вообще никакого отношения к его убийству не имею. Просто хочу знать, на каком языке мы с ним говорили.
— Вам это лучше знать.
— То-то и оно, что нет, если я вас об этом спрашиваю. Неужели так трудно ответить?
— Судя по некоторым отрывочным фразам, все-таки на итальянском, — он опять икнул. Мне захотелось сунуть этого окуня назад в аквариум. Из чувства сострадания, разумеется. — Правда, вы употребили несколько русских слов, которые я бы назвал нецензурными.
— А что ответил на это итальянец?
— Он поинтересовался, что вы сказали.
— На итальянском?
— Во всяком случае, не по-русски.
— Когда он остановился в вашей гостинице?
— В прошлый четверг.
— Не сложилось ли у вас ощущение, что он хорошо говорит по-русски?
— Он прекрасно говорил по-английски, по-немецки и, разумеется, по-итальянски. Но русских фраз я от него не слыхал, — отчеканил портье.
— Отвратительно.
— Ну что ж поделаешь. Большинство людей, живущих на земле, плохо знают русский язык. — По извиняющемуся тону и по тому, как он подался корпусом к стойке, я заключила, что он принимает меня как минимум за важную персону преступного мира. К гадалке не ходи, коленки у него тряслись так, что зубы стучали.
— Вы же наверняка не раз беседовали со следователем?
— Еще бы, преступления в нашей гостинице — редкость.
— А те двое официантов?
— Боже упаси! — Я думала, что еще больше выпучить глаза уже просто невозможно. Оказывается, я ошиблась. На мгновение я испугалась, что его очи сейчас выкатятся из орбит и запрыгают по стойке. — Не думаю, что я стоял бы здесь сейчас, если бы мне довелось с ними общаться, — он захлебнулся собственным шепотом, икнул, ойкнул и затараторил так, что я едва разобрала: — Я никого не видел. Это все камеры слежения. И я их не устанавливал. Я даже понятия не имел, что они существуют. Я всего лишь портье, мелкий служащий, понимаете?
— Разумеется. Спасибо. — Я пошла к выходу. На душе у меня моросил ноябрьский дождь.
И я понятия не имела, как мне начать разговор с Лолой. Он не знал итальянского. Боккаччо не знал русского. Рассуждая логически, нетрудно прийти к вопросу: «Каким образом в тот вечер, когда Лола нас видел вместе, до него дошел смысл сказанного Боккаччо, мол, он везет меня «к звездам»?»
* * *Дежурный на вахте покосился на меня странным взглядом. Однажды я уже попала в двусмысленную ситуацию. Не подумайте дурного, просто мне пришлось втолковывать консьержке довольно респектабельного дома, зачем я поднимаюсь в квартиру мужчины, семья которого недавно уехала на курорт. И хотя я точно знала, что цель моего визита — всего лишь передать Дракону договор, который тот забыл на столе, а мне нужно было, чтобы он его подписал именно сегодня…
В общем, взгляд у той консьержки показался мне таким же неприятным, как и взгляд этого дежурного лейтенанта на Петровке. Протягивая мне пропуск, он так многозначительно сверкнул глазами, словно выписал мне направление не в кабинет, а в спальню к следователю Свиридову. И будто дело это было для него обычным. Будто он выписывал пропуска для почитательниц следователя Свиридова по десять раз на дню. Отвратительно, как один неприятный взгляд может испортить все будущие, пусть и деловые, отношения. Я этого следователя еще и в глаза-то не видела, но, топая по гулкому коридору, уже люто ненавидела.
Кабинет номер тридцать четыре находился на третьем этаже. Я подошла к двери, потянулась к ручке, задумалась на мгновение, собираясь все-таки проявить вежливость и постучать… но тут дверь приоткрылась, из нее в щелку просочился некий господин средних лет и средней внешности и оттеснил меня на середину коридора.
— Позвольте… — начала было я, но он не дал мне продолжить.
Он заискивающе улыбнулся, с робким дружелюбием заглянув мне в глаза. Если у вас когда-либо была собака, вы поймете, о чем я говорю.
— Так вы и есть Амалия Федоровна Кузякина? — ласково поинтересовался он.
— Ну… да, — я неуверенно кивнула. Уж сама не знаю почему.
— А я Николай Павлович Свиридов, — он осторожно пожал мою руку и слегка приосанился. — Как добрались?
Я пожала плечами и протянула ему пропуск. Он глянул на него мельком и вернул мне.
— Выглядите вы неважно.
— В каком смысле? — тут же обиделась я. Знаю, знаю, я не из тех особ, при виде которых мужики валятся штабелями, но нельзя же все время тыкать девушке в лицо, что она не Синди Кроуфорд.
— Вы бледны, — он улыбнулся.
У меня свело скулы. Я почувствовала себя пациенткой, которой стоматолог собирается сверлить зуб. Мерзкое, знаете ли, чувство. Я мотнула головой и спросила резким голосом, дабы он не думал, что я окончательно растаяла и забыла, где нахожусь:
— Вы собираетесь беседовать со мной в коридоре или мы все-таки пройдем в кабинет?
— Ну, ну, ну, — он определенно походил на врача. Похлопал меня по руке и вздохнул, явно рассчитывая на понимание с моей стороны: — Можно и в кабинете, только… видите ли… там еще пять моих коллег. Не думаю, что наш разговор покажется вам в их обществе приятным.
При намеке на пятерых коллег Свиридова я, разумеется, тут же вспомнила о своем первом опыте общения со следователями. Тот разговор вызывал у меня только отрицательные эмоции. Даже сейчас холодок по спине пробежал. Фу!
— Нет-нет, я не настаиваю! — поспешила я заверить его.
