Алексей Макеев - Невеста смерти
— А Кузнецов, ворюга проклятый, чтоб ему и на том свете покоя не было! — начала было Марина Фоминична, но Лев перебил ее:
— Кузнецов — это…
— Председателем райисполкома нашего был, — в сердцах бросила она. — У Пахомовых-то дом справный был, вот он на него глаз и положил!
— Я так понял, что дом братьям не достался?
— Вот именно! — раздраженно ответила Зоя Федоровна. — А там ведь Лада беременная жила, хоть и не прописанная, хоть и не наследница, но ведь живой же человек! А у Лешки с Андрюшкой вообще все права на него были — они же самые прямые наследники, внуки и племянники!
— А он как-то так все вывернул, что отобрал! — не менее раздраженно добавила Марина Фоминична. — И ведь воспользовался моментом, когда Лада уехала! Она девчонка боевая, мальчишек обидеть не позволила бы. А когда вернулась, а там уже чужие люди жили. Хорошо хоть вещи ее на улицу не выбросили, а в узел связали да в сенях положили. А вещи мальчишек еще раньше сюда в детдом привезли. А уж то, что от Пахомовых осталось, Кузнецов к рукам прибрал.
— Помню, пришла она к нам, — со слезами в голосе продолжала Зоя Федоровна. — Лицо каменное, ни слезинки, ни вздоха, ни оха. С мальчишками о чем-то пошепталась и ушла. С тех пор мы ее больше не видели.
— Бросить братьев своего любимого Егора? — удивился Гуров. — Что-то на нее это не похоже.
— Да не бросила она их! — отмахнулась от него Марина Фоминична. — Она, видать, родню Танькину нашла. Надька-то про них ничего толком не говорила, только то, что больно гордыми они оказались, и простой солдат был им не нужен. А вот Егор, наверное, невесте своей рассказывал. Месяца через два после того, как Лада навсегда отсюда уехала, появилась здесь какая-то женщина и мальчишек забрала. Директор сказал, что это их бабушка была, Танькина мать. И, видать, действительно непростая это семья, потому что одета она была очень богато!
— Да и правильно, что забрала! — одобрительно заметила Зоя Федоровна. — Все-таки в семье вырастут, в достатке, а не в детдоме. Ладе-то их никто не отдал бы. У нее же ни дома, ни работы, сама беременная. Как уж у нее жизнь сложилась? Где она? Кого родила? Один только бог знает.
— Значит, она сюда больше никогда не приезжала? — уточнил Лев.
— Похоже, приезжала, иначе откуда бы на могилах у Нади с Егором такой памятник появился, да с такой оградой, что уму непостижимо, каких денег стоит? — сказала Марина Фоминична.
— Почему вы думаете, что это именно она поставила, а не братья? — удивился Гуров. — Они же сейчас уже взрослые должны быть.
— Так по всему видать, что она там для себя место оставила, — объяснила она.
— Я, когда хожу своих проведать, всегда к Наде с Егором заглядываю. Постою, поплачу, помяну их, невинно убиенных, — вздохнула Зоя Федоровна.
— Насколько я понял, Кузнецов умер, а как и когда? — поинтересовался Лев, потому что у него появилось подозрение, что явно не по своей воле тот в мир иной переселился.
— Так, в 1992-м, весной! На майские праздники это было. Точно помню! А помер он плохо! Его деньги жрать заставили! Вот он и подавился! Как потом в городе говорили, у него деньги не только во рту, но и в пищеводе, и в желудке нашли! — тихонько сообщила ему Марина Фоминична.
— Семья его жива? — спросил Лев, ожидая услышать в ответ, что с ней тоже расправились, но это оказалось не так.
— Так он с женой давным-давно развелся, — сказала Зоя Федоровна. — Он с молоденькой жил. Такая прорва ненасытная была! — Она сокрушенно покачала головой. — Одних шуб в шкафу три штуки было, причем две совсем ненадеванные, еще с ярлыками. Вот там-то его и подловили! Ее-то просто прирезали, а его вот…
— По грехам и муки! — с мстительным выражением лица заявила Марина Фоминична.
— Давайте договоримся так: я на кладбище съезжу и на памятник посмотрю, а вы пока мне найдите личные дела Любы Рогожиной и всех трех братьев Пахомовых, — предложил Гуров.
Марина Фоминична и Зоя Федоровна объяснили ему, как найти на кладбище участок Пахомовых, и он поехал. Ну что сказать? Пахомовы действительно были хозяевами крепкими, даже место их последнего приюта оборудовано основательно и обнесено общей высокой оградой. Кресты сделаны не иначе, как из мореного дуба, такие века простоят, и ничего с ними не случится. Но, видно, за могилами давно никто не ухаживает, и они были покрыты еще прошлогодней, почерневшей за зиму листвой. Среди этих крестов стояли два памятника: один из белого мрамора, и с фотографии на Гурова смотрело милое девичье лицо, а, прочитав надпись на памятнике: «Прости нас, родная, если сможешь. Мама, папа, брат», он понял, что после того, как Татьяна, видимо, без согласия родителей, вышла замуж за Павла, она не поддерживала с семьей никаких отношений, и более поздней фотографии у них просто не было. А вот второй, действительно очень дорогой, памятник — из темного гранита. Но не из тех, что обычно ставили своим корешам «братки», решив тряхнуть мошной. Нет, этот сделан с большим вкусом, он не давил своей массой, не резал глаз нарочитой помпезностью и, несмотря на большие размеры, казался легким и изящным. Два портрета на граните вырезал явно хороший мастер, но и они, и надписи расположены так, чтобы между ними, чуть пониже, потом можно было вырезать еще один, третий портрет, и выбить еще одну надпись. Только для одного человека оставлено место, так что памятник поставила именно Лада, чтобы потом найти упокоение рядом с дорогими ее сердцу людьми.
Вернувшись в детдом, Лев выписал из личного дела Любови Сергеевны Рогожиной ее адрес, а вот личных дел братьев Пахомовых в архиве не оказалось, что было явным нарушением правил. И пойти на то, чтобы отдать их приехавшей за Лешей и Андреем женщине — а иначе, куда бы они делись? — прежний директор мог только под довольно серьезным нажимом. Или ему просто приказали отдать, и он не посмел ослушаться? Но у него уже не спросишь — умер давно. Да, тут было над чем подумать! Что же за родня такая влиятельная была у Татьяны? Искать в Железногорске свидетельство о браке Павла и Татьяны, чтобы выяснить ее девичью фамилию, явно бесполезно: оно могло затеряться, его могла забрать с собой Лада, оно могло лежать в личном деле кого-то из Пахомовых. И Гуров пошел проторенной дорогой в райвоенкомат, где из личного дела Павла узнал номер воинской части, в которой тот служил. Собрав в Железногорске всю возможную информацию, Лев принялся озадачивать Орлова.
— Петр! Тебе Крячко передал, что я ему рассказал?
— Да уж! Дело запутывается все больше и больше, — недовольно буркнул тот. — Прямо Сицилия какая-то, а не Россия.
— Тут у меня появились новые фигуранты, которых нужно установить.
— Лева! Имей совесть! — возмутился Петр. — Стас — в Омске, Саша — в Туле, так теперь ты за меня принялся?
— А куда деваться? Или ты хочешь, чтобы я с этим делом до Нового года копался?
— Ладно, эксплуататор! — сдался Орлов. — Говори, что тебе надо.
— Найти двух братьев: Алексей Павлович Пахомов, 1981 года рождения, и его брат Андрей, 1982 года рождения. Места рождения не знаю, где-то на Севере. Родители: Татьяна Владимировна и Павел Васильевич Пахомовы. Мальчишки с 1984 по 1988 год жили в городе Железногорске Демидовской области, в детдоме, потому что родители были убиты. Это все, что я о них знаю.
— А полегче у тебя просьбы не нашлось? — ехидно спросил Петр. — Ты представляешь себе, сколько в России Пахомовых? Хоть точные даты рождения у тебя есть?
— Чем богат, — извиняющимся тоном проговорил Лев. — Но это не все. Нужно выяснить, где находится воинская часть, — он продиктовал ее номер. — Там служил Павел, оттуда и жену себе привез, зарегистрировались они именно там. Надо найти ЗАГС, где их расписали, и узнать девичью фамилию Татьяны. Что-то с ее родней не то, потому что бабушка забрала из детдома не только мальчишек, но и их личные дела, причем и Егора тоже, а это, сам понимаешь, просто так не делается.
— Час от часу не легче! — буркнул Орлов. — Ладно! Как что-то узнаю, тут же позвоню.
— Если Стас с Сашей что-нибудь полезное нароют, немедленно сообщи, — попросил Гуров.
Закончив с делами в Железногорске, Лев, прежде чем ехать в Кузьмичевск, решил пообедать и остановил свой выбор на ресторане, показавшемся ему наиболее приличным, но в результате вышел оттуда полуголодным, потому что основным ингредиентом винегрета был лук, в курином супе-лапше съедобной оказалась только картошка, а валявшийся в тарелке кусок курицы, умершей, судя по всему, естественной смертью от старости, процессу жевания не поддавался, бифштекс сопротивлялся самым отчаянным образом, а картофельное пюре своим синим видом начисто отбивало аппетит. Выйдя из этого, с позволения сказать, ресторана, Лев зашел в магазин, где купил пакет яблочного сока и несколько плюшек, которые по всей России почему-то называют «московскими». Вот именно это он по дороге в Кузьмичевск и поел, проявляя чудеса ловкости, чтобы не облиться и не прикусить язык, потому что по отвратительной, разбитой дороге джип скакал, как ужаленный.
