Елена Арсеньева - Любимая девушка знахаря
– Леночек! – радостно завопил Леший, отталкивая Феича и заглядывая Алёне в лицо. – Ты очнулась?
– Нет, – буркнула наша героиня, которая терпеть не могла риторических вопросов, и выдернула свои ладони из рук Феича: – Пожалуйста, поосторожней. У вас очень радикальные методы воздействия. Норовите то вверх ногами подвесить, то руки сломать...
– Никто вам ничего не ломал, – обиделся Феич, и улыбка его погасла. – Я воздействовал не на кости, а на мышцы. Разве мышцы можно сломать?
– Наверное, их можно порвать, – неприветливо отозвалась Алёна. – Что вам почти удалось. И вообще, мне бы хотелось, наконец, слезть с орудия пытки.
– Орудие пытки! – вскричал Феич, и даже сквозь лохмы было видно, что лицо его побледнело от обиды. – Вы еще вспомните это орудие добром! – ворчал он, наклоняясь к щиколоткам Алёны и отстегивая зажимы.
Ох, кажется, она ни разу в жизни с таким наслаждением не становилась на цыпочки, чтобы размять затекшие голеностопы!
– Как хорошо, что ты сама смогла перевернуть кресло, а то так и висела бы вниз головой, пока мы того гада ловили, который окно разбил! – проговорил Леший. – Интересно, что за сволочь так тебя не любит, Феич, а?
– Ты лучше спроси, кто меня тут любит, – со смешком отозвался Феич. – Народ трусливый, все знают, что прабабка моя знахаркой была, ну и понимают, что я человек серьезный. Вроде смех смехом, а когда перед Новым годом снегу не было, прислали ко мне ходока: мол, не слышал ли ты, Фенч, когда погода переменится, а то ведь все посевы померзнут при такой погоде. Я вроде бы в шутку и говорю: мне в дирекции совхоза обещали дрова дать на зиму, а надули, хотя все оплачено, вот пока не привезут, снегу не будет. Ты не поверишь: завтра же трактор с прицепом пришел, дрова притащил! Вон лежат, – Феич махнул рукой в сторону двери, – никак руки не дойдут поленницу сложить... Снег выпал как по заказу, и вдруг снова оттепель. Как начало таять, мужики опять ко мне: Феич, какого черта, дрова тебе подвезли, что ж снег тает, ты же обещал! Народ совсем цивилизованный стал, вконец одурел, примет не помнит, забыл, что только третий снег ложится, а два предыдущих сходят. Я, конечно, держусь индифферентно, ваньку валяю, совершенно как тот герой Зощенко. Говорю: мне еще не подвезли толь, крышу подлатать, потому я снег и придерживаю, что знаю: крыша у меня протечет без перекрытия. И что вы думаете?! – Феич захохотал и весело посмотрел на Лешего, а потом и на Алёну, явно забыв обиду. – Наутро толь подвезли и даже крышу перекрыли! Ну а тут по всем прогнозам снег был обещан, третий, который, по всем приметам, просто обязан был лежать несходно. Выпал и лежит, а Феич теперь повелитель снега. Слава моя взлетела до небес.
– Ага, – невинным голосом сказал Леший, – а это лепесточек из лаврового веночка.
Алёна оглянулась и увидела, что полено по-прежнему валяется на полу, но разбитое стекло уже было загорожено фанеркой. Фанерка, впрочем, помогала мало – от окна отчаянно сквозило.
– Да есть людишки, – снова надулся Феич. – Понаехали тут... Выжить пытаются, чужаки, перекати-поле. А я тут плоть от плоти, кровь от крови! И мой отец в этом доме родился. Ну, в смысле в том, который тут раньше стоял. И все, значит, тут мое.
Алёна надела сапоги, усмехнулась:
– Веселая у вас деревня, как я погляжу. То конкуренты поленья в окна швыряют, то какие-то мужики потолки поддерживают.
– Что еще за мужики? – удивился Леший.
– Понимаете, я пока вас ждала, то держалась за потолок, мне было тяжело и страшно, вдобавок еще и газом пахло. И вдруг появился один человек. Мы с ним сначала поговорили, а потом он почему-то перевернулся вверх ногами и кресло так качнул, что у меня в голове все смешалось и я сознание потеряла.
Феич и Леший переглянулись, и Алёна сподобилась узреть иллюстрацию к расхожему выражению «вытянулось лицо». Леший и раньше-то не отличался круглой физиономией, был довольно худ, но сейчас его лицо совершенно явственно сделалось раза в полтора уже и длиннее.
– Леночек, – проговорил он осторожно, – что ты такое говоришь? Мы тебя оставили в перевернутом кресле, а когда пришли, ты уже в нормальном положении была. Кроме того, мы все время вокруг дома бегали, и никто не мог бы войти, чтобы мы его не заметили. А тем более – выйти! И какой тут может быть газ? Деревня вообще не газифицирована. Да, Феич? Наверное, ты слишком долго провисела вниз головой, кровь прилила к мозгу, вот и померещилось всякое.
– Может, у меня кровь и прилила к мозгу, но умом я не сдвинулась, – обиделась Алёна. – Тот человек сначала был очень дружелюбен, рассказал мне, что ищет Тимкин клад, и спросил, слышала ли я что-то про него, а потом, когда я сказала, что вспомнила его: мы с ним на главпочтамте виделись – он там крестики заговаривал и сказал мне, что я красивая и сексуальная, но его охранник прогнал, – мужчина сразу разозлился и перекувыркнулся вверх ногами. И...
– Полный бред! – вскричал Феич. – Бред от первого до последнего слова!
Алёна на некоторое время просто-таки дара речи лишилась от возмущения.
Полный бред?! От первого до последнего слова?! И то, что она красивая и сексуальная, – тоже бред?!
– Какой еще Тимкин клад? – оживленно спросил любопытный Леший. – Тимка – это ты, Феич? Ты клад, что ли, нарыл? Теперь понятно, откуда у тебя такой джип. Везет человеку!
– На джип я заработал! – возмущенно выкрикнул Феич. – Своими собственными руками! – Он поднял огромные и очень крестьянские ручищи, к которым выражение «руки врача» подходило не больше, чем корове – седло. Впрочем, Феич ведь и не был врачом, он был знахарем. – А про клад – местные байки. Им лет сто уже. Они всегда к нашей семье липли, причем без всякого повода.
– Но байки все же существуют? – уточнила Алёна. – Тогда давайте мыслить логически. Откуда я могла о них узнать? В Падежине я впервые в жизни. Ни с кем из ваших деревенских не общалась – мы с Лешим как приехали, так из вашего дома ни ногой. Леший только с вами выскочил. А я тут и оставалась. Но кто-то же мне сказал про клад. Кто? Да тот человек, который здесь был. Значит, здесь кто-то все же был. Так? Так. Железная логика!
– Железная, – согласился Леший, с уважением глядя на писательницу Дмитриеву.
– Может, она и железная, – буркнул Феич, – но откуда я знаю, может, вы еще раньше про Тимкин клад слышали, в городе. А я одно скажу: пока мы с Лешим во дворе были, я все время на дверь посматривал, так в нее ни одна муха не могла незамеченной влететь. Ясно?
– Муха не влетала, – покладисто согласилась Алёна. – Какие мухи в феврале, вы сами посудите?! А то, что человек здесь был, факт. И что я его раньше видела – тоже факт. Не хотите верить – не верьте. Спасибо за прием, за лечение. Леший, ты не находишь, что нам пора? Уже два часа дня, а тебе же еще в монастырь заезжать. Так ведь? Тогда давай двигать. Темнеет рано, неохота будет в потемках возвращаться.
– Ага, поехали, – засуетился Леший. – Феич, ты того... спасибо... я тебе позвоню.
Феич что-то пробурчал сквозь заросли на своем лице и махнул рукой. Вид у него был угрюмый и понурый.
– В монастыре сестру Пелагею спроси, – буркнул он, обращаясь к Лешему, а на Алёну стараясь даже не глядеть. – Если Зиновия выйдет, с ней даже речи не веди, она не монахиня, а просто мирская послушница, ничего не решает, только форс гнет. Сразу спрашивай Пелагею.
– Хорошо, – кивнул Леший. – Ну, пошли, Леночек?
– До свиданья, – произнесла Алёна.
Феич отвернулся.
Вышли из дому и двинулись к «Форду» Лешего, приткнувшемуся к ограде. И вдруг Алёна ощутила, что ей чего-то не хватает. Чего же? Сумка была на месте. Сунула руку в карман курточки – на месте оказался и мобильник. Чего же не хватало?
Она подумала, прислушалась к себе... И вдруг поняла: не хватало привычной боли. Нога не болела! То есть вообще не болела, ни чуточки!
– Леший, ты представляешь, – растерянно пробормотала Алёна, – у меня нога совсем не болит.
– Да ты что? – изумился художник. – Вот видишь, даже на печке сидеть не пришлось. А ты на Феича ворчала: кости сломал, мышцы порвал... Он настоящий волшебник, моя спина сама за себя говорит. А теперь и твоя нога говорит.
– Моя нога ничего не говорит, – засмеялась Алёна. – Раньше-то она криком от боли кричала, а теперь молчит в тряпочку. И я очень рада! Я просто счастлива! Но ты прав – с Феичем я простилась ужасно. Давай ты пока заводи машину и разворачивайся, а я вернусь и скажу ему спасибо. И извинюсь. Ладно?
– Ладно, – обрадовался Леший. – Только ты побыстрей, а то и в самом деле нам же еще в монастырь нужно заехать.
Алёна ринулась к дому по тропке между сугробами. Снег выпал только вчера, и вокруг были отчетливо видны отпечатки ног. Вот ее сапожки-милитари оставили причудливые следы. Вот ботинки Лешего с рубчатой подошвой. А вон размазанные от пим (или от пимов, черт его знает, как слово склоняется во множественном числе!) – самого Феича.
И все. Никакого четвертого следа. А он должен, он просто обязан быть! Ведь тот человек не в окошко же влетел на полене, как барон Мюнхгаузен – на пушечном ядре. Влети он на полене, не просто стекло бы разбил, а всю оконницу выворотил бы.
